— Точного дня рождения Аркадия Львовича никто не знает.
— Вот только он один каким-то чудом тогда спасся. Среди маминой родни после проклятой войны тоже мало кто остался… Во-вторых, ее занимало то, что сталось с еврейским имуществом после войны… в чьи руки оно попало… и какова здесь современная ситуация, причем в равной степени Поплавскую интересовали как позиция нынешних литовских властей, так и отношение к данной непростой проблематике еврейских общественных организаций. Юля даже опубликовала несколько статей на эту тему в российских и израильских СМИ… Надо сказать, что за такими вещами здесь следят, потому что тема эта кровоточит и по сию пору…
«Еще бы ей не кровоточить, — подумала Семенова. — Где те двести с лишним тысяч евреев, что проживали на этой земле до июня сорок первого года? Одни литовцы в компании с немцами их расстреливали, другие же прятали у себя, рискуя жизнью, и спаслась горстка, несколько тысяч, один живой на полсотни погибших. А имущество всех этих несчастных где-то растворилось… и если что-то и возвращено общине, то это сущие крохи, в сравнении с тем, что было до войны…»
— А ты знаешь, Семенова, что у Юли возникла проблема с переоформлением литовской визы? — спросила Ильина. — В начале сентября… да, первого числа… у нее закончилось действие годовой многократной визы. Она подала документы на пролонгацию визы, но ей, как это раньше было — автоматом, — продлевать ее не стали…
— Да, я знаю это, — кивнула Семенова. — Сотрудник литовского посольства в Москве, к которому уже в этот понедельник обратились с запросом касательно задержки с оформлением визы, сказал, что произошел технический сбой и что в скором времени необходимые документы будут оформлены.
— Может, это реакция на ее статьи? — предположила Ильина. — Кстати, наши тоже не все согласны с ее точкой зрения. Некоторые считают, что Поплавская слишком остро ставит вопросы. Но с другой стороны, Юля говорит о простых, очевидных, по-человечески понятных вещах. О том, например, что тем нескольким сотням стариков, которые проживали ранее в Литве и уцелели в той жуткой мясорубке и которые сейчас доживают свой век преимущественно в Израиле, местными властями должно быть предоставлено… точнее, возвращено… литовское гражданство… Но у местных, которые сейчас, надо признать — не все, конечно, но очень многие, — с горечью, а кто-то и с отвращением вглядываются в те драматические события, есть серьезные опасения, что вслед за предоставлением гражданства этим бывшим жителям Литвы последуют судебные иски о возвращении общинного имущества и имущества отдельных граждан…
«Вот было бы шуму, если бы Поплавская осуществила свою задумку, — мрачновато усмехнувшись про себя, подумала Семенова. — В аккурат в воскресенье в Панеряе и Вильнюсе проходили мероприятия, приуроченные к Дню памяти жертв геноцида еврейского народа. На траурном митинге присутствовали и высшие руководители Литвы, и глава израильского кнессета, и множество других важных особ, включая делегации из США, Израиля и России. Там и без того, судя по отзывам очевидцев, было сказано немало и покаянных, и горьких, а то и обвинительных слов, а тут бы еще Поплавская попыталась бы на виду столь важной публики приковаться к одному из надгробий… Надо же, местные власти как будто почуяли что-то неладное и в последний момент под каким-то предлогом перекрыли ей прямой доступ в свою страну…»
Поняв, что ничего нового, сверх того, что ее фирме и так было известно, из Ильиной не вытащить, Семенова прекратила свой допрос, и теперь они уже приближались к выложенной деревянными щитами тропке через дюны, за которыми в хвойном лесу располагались строения пансионата.
— Если честно, Семенова, — задумчиво произнесла Маша, — в тот день на мой «бокс» пришло более десятка сообщений, в основном связанных вот с этим самым семинаром, на который я приехала в Палангу, и на Юлькино «мыло» я как-то не сразу среагировала. Подумала про себя, что Поплавская прикалывается. Я ведь знала, что она не смогла оформить визу в Литву. Она мне еще дней десять… или даже больше тому назад «мыльнула», что у нее проблемы с визой и что она, скорее всего, отправится в Кёниг…
«Да уж, прикололась, — невесело подумала Семенова. — Так прикололась, что из-за ее внезапного исчезновения уже почти неделю все на ушах стоят…»
Девушки уже вступили на выложенную щитами тропку и почти перевалили через невысокую гряду песчаных дюн — «соколы» же по-прежнему держались позади, но теперь уже всего в нескольких шагах от этой пары, — когда вдруг случилось то, чего никто не мог предвидеть заранее.
Из лесочка прямо навстречу им, как кабан из чащи, выдрался какой-то мужик — простоволосый, но в длинном, до пят, плаще. Этот невесть откуда взявшийся тип буром пер прямо на девушек, а его права рука что-то такое пыталась нашарить на поясе…
— А ну прихвати его, Римас! — гаркнул Нестеров.
Но Слон стартовал, кажется, еще прежде, чем Стас успел подать команду. Он в два или три скачка нагнал чуть опешивших — так ему показалось — девушек, обогнул застывшую на месте Ильину и уже готов был сшибиться с этим борзым и явно подозрительным мужиком, как последний вдруг, завидев перед собой уже не Семенову и ее знакомую, а неизвестного мордоворота, крутанулся юлой и ломанул обратно в хвойный лесок…
«Бодигарды хреновы! — промелькнуло у Слона в голове. — Тут явное нападение на клиентку, а у нас при себе и завалящего ствола нет!..»
Одновременно с этой мыслью что-то просвистело рядышком… ших-х-х!… и мужик, который уже вот-вот готов был скрыться в лесу — гоняйся потом за ним среди частых сосен и разлапистых елей, — неловко взмахнув руками, как подкошенный рухнул на землю…
Стас подошел к распростертому на земле мужику, возле которого со смешанным выражением легкого недоумения и брезгливости на лице стоял Слон.
— Вуайерист… мать его! — процедил Мажонас. — Или как там этих уродов кличут? Эксти… эксди… эксби… короче, извращенец херов!!
Он перевернул ногой мужика, чтобы тот не отсвечивал на весь белый свет своим жалким и непотребным хозяйством (плащ у того был надет, как выяснилось, на голое тело). Субчик этот явно принадлежит к тому экзотическому, в сущности не опасному, но очень противному племени больных на голову личностей, кто пытается подкараулить дамочек, гуляющих в дюнах или по дорожкам вдоль берега. С тем, чтобы растелешиться у них на виду, словив в этой связи какой-то известный лишь им одним кайф.
Бьют их, конечно, за такие вещи крепко — случается, что и на мужиков напарываются, как вот сейчас, — но отбить охоту до таких забав все равно не получается.
Осень, казалось бы не сезон, а вот поди ж ты… напоролись на какого-то гада-извращенца.
Мажонас пнул мужика по голой ноге, тот чуток завозился, но тут же притих, прикинувшись дохлым (видно, боялся, что его сейчас будут больно бить).
— Командир, можно я этого голозадого… чуток притырю?
— Не трогай его, Слон, а то придется отвечать, как за нормального человека.
Заметив, что к ним приближается Семенова, Стас исподтишка продемонстрировал напарнику кулак, чтобы тот немедленно прекратил матерно выражаться. В какой-то момент Нестерову показалось, что командированная — как, кстати, и сам он — едва сдерживает сейчас усмешку. Но Семенова, подняв что-то с земли и даже не поглядев на извращенца, направилась в сторону дорожки, где ее дожидалась Маша Ильина.
— Суровые ребята, эти твои знакомые, — хихикая в кулачок, сказала Маша. — С ними ты, Семенова, как за каменной стеной…
Спустя несколько минут они распрощались. Семенова сразу же сделала со своего мобильного два звонка: в Вильнюс и Калининград. Она доложила Санычу, что Ильина, как и следовало ожидать, ничего нового в ходе личной встречи ей не сообщила. Начальник тоже не смог порадовать ее хорошими новостями: как ни старались люди, привлеченные к оперативно-розыскным мероприятиям, тот же майор Михайлов, например, никаких весомых результатов все эти действия пока не принесли.
— Слушай, командир, — улучив момент, пока Семенова, занятая разговором по сотовому, не могла его услышать, решил поделиться своей догадкой Мажонас. — А ведь это она… Семенова того мужика «приземлила»! Я ж до него и пальцем не успел прикоснуться… Шариком, что ли, она его по темечку буцнула?
— Ты что, Слон, только сейчас допер? — удивился Нестеров.
— Ну и ловкая же девочка, — Мажонас восхищенно поцокал языком. — Но стволы, брат, все же надо где-то раздобыть!.. У вас, точнее, у русской попсы, есть такая песня: «Какой ты, на фиг, танкист?!» Так и мы с тобой, без оружия — хотя бы припрятанного — никакие не «танкисты», а так… почти что извращенцы.
Глава 12 В СУД ПОЙДЕШЬ — ПРАВДЫ НЕ НАЙДЕШЬ
Едва они выехали из хвойного лесочка, в котором располагался пансионат, в кармане у Нестерова запиликал сотовый телефон.
Глава 12
В СУД ПОЙДЕШЬ — ПРАВДЫ НЕ НАЙДЕШЬ
Едва они выехали из хвойного лесочка, в котором располагался пансионат, в кармане у Нестерова запиликал сотовый телефон.
Звонил Кястас, тот самый фермер, чью несовершеннолетнюю дочь «соколы» недавно вырвали из грязных лап Ричи. Он рассказал, что у его дочери ломка, что она дважды пыталась сбежать с хутора, поэтому он вынужден сейчас держать ее под замком, и что — это и была главная новость — он окончательно решил подать в суд на владельца вильнюсского ночного клуба Ричардаса Станкуса, которого считает главным виновником того, что произошло с его дочерью.
Он также спросил, когда ему сподручней подъехать в Вильнюс, чтобы посоветоваться по данному вопросу с «соколами», которым — если они дадут на то свое согласие — придется выступать на процессе против Ричи в качестве главных свидетелей. И еще фермера интересовал такой вопрос: не посоветуют ли ему «драугасы» Нестеров и Мажонас какого-нибудь знающего адвоката, который помог бы ему составить исковое заявление, но вместе с тем не разорил бы его чрезмерно высоким гонораром за свои услуги?..
«Очень некстати все это сейчас, — выслушав фермера, подумал про себя Стас. — Воистину, ни одно благое дело не остается безнаказанным…»
Разговор с фермером протекал на литовском (хотя Стас и Римас уговорились заранее, что в присутствии клиентки они будут общаться только на русском языке). Мажонас, забывшись, выдал тираду на литовском, смысл которой заключается в том, что некоторые тугодумы, проживающие в сельской местности, могли бы соображать малость поживее…
Действительно: не далее как в субботу они обсуждали уже этот вопрос с Кястасом, когда фермер и его жена приехали в Вильнюс, чтобы забрать дочь. Кястас сам сказал, что в суд на Ричи он подавать, скорее всего, не будет. Переделав на свой лад известную поговорку, он заявил: «С богатым судиться, только геморрой себе наживать». Девочка жива и здорова — спасибо Деве Марии, — а негодяй Ричи рано или поздно все равно получит по заслугам.
Определенно, в его словах имелась своя сермяжная правда. Это не трусость, а понимание реалий нынешней жизни. Что же касается «соколов», то их такой поворот событий, в принципе, устраивал: Нестеров и его компаньон, будучи людьми действия, терпеть не могли длительных судебных разборок и уж, во всяком случае, к помощи судебных инстанций для разрешения каких-то своих проблем еще ни разу не прибегали.
И вот выясняется, что девочка не совсем здорова и что фермер, когда время уже во многом упущено, принял-таки решение судиться с богатеньким и влиятельным Ричи…
Пока Нестеров мучительно соображал, что ему сказать и как вообще следует вести себя в этой ситуации, с учетом того, что они с Римасом сейчас несвободны, вдруг, неожиданно для «соколов», с заднего сиденья «Круизера» подала реплику командированная:
— Стас, а где живет этот ваш… Кястас?
Мажонас, которого Стас на обратную дорогу усадил за баранку «Круизера», снял правую руку с переключателя коробки скоростей и озадаченно пригладил всей пятерней короткий ежик волос. Нестеров в этот момент подумал примерно то же, что и его партнер: «А ведь Семенова, может статься, «сечет» по-литовски. И если не владеет им в совершенстве, то, по крайней мере, способна понимать, о чем идет речь…»
— У него хутор на берегу Нямунаса[13], — опередив приятеля, сказал Слон. — До Куршского залива рукой подать. Мы туда часто ездим… поохотиться и на рыбалку. Да и банька у Кястаса лучшая во всей округе!
Нестеров слегка ткнул напарника в бок, подозревая, что тот отметил наличие баньки у фермера явно неспроста.
— А большой крюк получится, если мы заедем к этому вашему знакомому? — неожиданно спросила Семенова. — Он ведь хочет переговорить с вами по какому-то важному делу?
— Сущий пустяк… с полсотни километров всего лишку получится, — соврав как минимум наполовину, сказал Мажонас. — Зато не придется останавливаться в Паланге, как мы планировали, с целью перекусить. То на то и получится…
— Если это ненадолго, то я не против, — сказала Семенова.
Стас, пожав плечами, вновь поднес трубку к уху:
— Кястас, ты еще на связи? Примерно через час будем у тебя, так что быстренько накрывай стол!..
Когда они добрались до хутора, уже окончательно стемнело.
Во дворе усадьбы, посаженный на длинную цепь, бухнул хрипасто два или три раза хозяйский пес, но фермер, вышедший наружу из недавно отстроенного дома, гаркнул на него еще громче, заставив свирепую псину убраться в свою конуру.
Мажонас подъехал к самому крылечку, где их уже встречал фермер, довольно высокий, костистый, жилистый мужик лет примерно сорока.
— Кястас, чисто случайно мы оказались на взморье, — сказал Стас, здороваясь с хозяином за руку. — Решили вот завернуть к тебе ненадолго… на час, максимум, полтора. Эта наша знакомая, ее зовут Майя… Ты еще не забыл русский? Бишке[14] подзабыл? Ничего, малость попрактикуешься сегодня, а то Майя по-литовски не понимает.
Он скосил глаза на командированную, ожидая, не опротестует ли она его утверждение, но та промолчала.
Стас поздоровался с хозяйкой, которая тоже вышла из дома, и потрепал по стриженным под горшок светлым волосам двенадцатилетнего пацана, фермерского сына (парнишка всегда ходил с ними на рыбалку, блеснить щуку или ловить зимой на заливе судака, и никто лучше и быстрее его не мог распутать снасти после зацепа или неудачного заброса).
— Кястас, а кто это додумался грунтовку перекопать? — заперев «Круизер», поинтересовался Мажонас. — Я хотел к вам напрямую проехать, как обычно, но гляжу, кто-то траншею вырыл! Хорошо еще, что заметил своевременно, а то было бы делов…
— Да это не я, Римас… соседи на меже выкопали… э-э-э… значит, чтоб к ним без спросу не ездили…
Он хотел еще что-то сказать по этому поводу, но тут вмешалась хозяйка:
— Что ж ты держишь людей на пороге, Кястай?! Милости прошу в дом, дорогие гости… У нас уже и стол накрыт!
В большом просторном доме имелись две комнаты, целиком отделанные и обставленные «по-городскому». Кухня и санузел тоже были обустроены и оснащены всем необходимым. Остальные же помещения еще требовали доделок; Кястас все делал своими руками, вкалывая ежедневно от зари и до позднего вечера, поэтому в его доме давно уже воцарился запах лака и свежей древесной стружки.
Хозяйка провела гостей в большую залу, где стол уже был накрыт праздничной скатертью, уставлен различной снедью и напитками. Тут тебе и рыбка трех сортов, жареная, копченая и соленая, и «шонине», то есть слегка подкопченная грудинка, и жареная кура, и любимые Мажонасом колбаски «ведерай» с тушеной капустой… Из солений бочковые огурчики и помидоры — ядреный рассольчик наутро чисто тебе лекарство «от головы», — квашеная капуста с клюквой, моченые яблоки и грибочки уже нынешней засолки.
Ну и напитки, конечно, куда же без них: графин с янтарной просвечивающей настойкой, чуть отдающей орехом и лесными травами, рецепт изготовления, как уверяет Кястас, перешел к нему от его деда, бутылка домашней, крепостью под семьдесят, поллитровка казенной, на случай, если среди гостей вдруг окажется «интеллигент», брезгующий самогонкой, которая в данном случае является намного более качественным продуктом, чем городская «беленькая». А также глечик с квасом, легкое вино и яблочный сок домашнего изготовления.
— У-ф-ф-ф! — довольно произнес Мажонас, обозрев все это выставленное на стол изобилие. — Люблю я это дело… в смысле покушать! А хорошо, Семенова, иметь домик в деревне, не правда ли?..
Действительно, стол был накрыт с той же щедростью, что и несколько дней назад, когда Кястас проставлялся за оказанную ему «дружескую услугу».
— Не забывай, Римас, что ты за рулем, — счел нужным осадить напарника Нестеров. — Я насчет крепких напитков тоже пас… Ладно, ты пока развлеки тут дам, а мы с хозяином выйдем, пошепчемся.
Громыхнув амбарным замком, хозяин отпер чулан: глухую, без окон комнатушку размерами примерно три на четыре метра, куда на время им был перетащен старенький раздвижной диван. На нем спала Алина, хозяйская дочь — вернее, только делала вид, что спала, — повернувшись лицом к стене и с подогнутыми почти к самому подбородку коленями. Она была укрыта сразу несколькими одеялами, но девушку, кажется, все равно потряхивало. В углу, накрытое фанеркой, стоит ведро, назначение которого, увы, понятно. У дальней от входа стенки валяется перевернутая табуретка и миска с остатками еды. У изголовья бидончик с водой и кружка (жажда во время ломки мучает постоянно)…
Фермер щелкнул включателем, под потолком зажглась подсиненная лампочка.
— Алина, ты как? — спросил он, стоя на пороге. — Дукрите![15]. . Видишь, Стас… Не хочет с отцом разговаривать! Утром сбежать попыталась!.. Миску вон с едой перевернула… Тут тебе не город, поняла! Будешь сидеть взаперти, пока не поумнеешь!..