Местные ответили практически одновременно.
— Сдохла собака, — сказал полицейский.
— Сорвалась с цепи и сбежала, — сказал его приятель.
Стас, швырнув окурок в ближнюю к нему яму, хмуро заметил:
— Даже по мелочам врете, господа. — Он сделал напарнику красноречивый жест, и тот выдернул из-под мышки свой совершенно нелегальный, но от того еще более любимый «стечкин». — Полагаю, пора кончать. А то если слишком глубокие ямы выроют, нам же придется их потом закапывать.
— Согласен, — сказал Слон, взводя «АПС». — Сначала одного предлагаю шлепнуть. Он закопает кореша, чтоб нам было меньше возни. А потом уже и ему дырок насверлим…
— Вылазьте! — скомандовал Стас. — Становитесь на край могилок! Нет, не так! На колени, мать вашу!..
Когда эти двое вылезли из ям, от них шибануло волной трудового пота и еще всеми теми ферментами, которые выделяет человеческий организм в минуты страха и смертельной опасности.
Один встал на колени сам, а Кучинскасу Слон сзади подбил ноги, заставив того занять нужную позицию.
— Эй… эй! — сказал полицейский. — Ну так что вам надо? Давайте как-то договариваться… но по-другому. Спрашивайте…
А его приятель тем временем, хотя и послушно занял коленопреклоненную позу, все время вертел башкой по сторонам, как будто прислушивался к каким-то внешним звукам.
— Ты чего это, дружок, косяки бросаешь по сторонам? — пнув его чуток под зад, поинтересовался Слон. — Или в гости ждете кого-то?
— Не, не ждем, — натужно выдавил из себя местный. — Сами же говорите — «глухомань»…
— Спрашиваю в последний раз, — вновь заговорил Нестеров. — Расскажите-ка нам, как вы ведете свой бизнес с кавказцами? Например, с теми же чеченами? С кем из них контачите? Где прячете людей? Когда в последний раз проходил «караван»? Прячете ли вы или ваши чеченские друзья заложников? Была ли среди них девушка лет двадцати четырех или двадцати пяти, похищенная у наших соседей, в Кёниге? Ну… не молчите!
Заговорили они вновь одновременно, поэтому Стас вынужден был прервать их и первым предоставить слово приятелю полицейского.
— Чечены в последний раз осуществляли тут проводку почти два месяца назад, — торопливо сказал он. — С ними был один из наших, бывший пограничник…
— Меня не интересует то, что было два месяца назад, — оборвал его Нестеров. — Выкладывай более свежую информацию!
— Там такой Ваха у них есть, он присылал сюда на переговоры своего человека. Но мы не сошлись по бабкам… да к тому же чечены норовят все время подсунуть «фальшак»…
— Фальшивые доллары?
— Да, хотя и хорошего качества… Короче, мы с ними не сговорились. Теперь у них канал где-то в другом месте… возможно, на юго-западе… но я точно не знаю.
Слон, стоявший до этого чуть сбоку, зашел к нему со спины, и это обстоятельство заставило приятеля полицейского втянуть голову в плечи.
— Ну что, кончать его? — спросил Слон. — Отойди, а то мозгами забрызгает…
— Погодь секунду, — сказал Стас. — А ты что скажешь, продажная твоя полицейская шкура?
— Про кавказцев то же самое, — скороговоркой вымолвил Кучинскас. — С августа мы их здесь ни разу не видели… Так вы чего, телок каких-то ищете? А кого именно?
— Не твое собачье дело!.. А у тебя что, есть что-нибудь сказать по этому поводу?
— Да, — почти одновременно сказали местные. — В сарае, в подполе…
Оставив напарника караулить местных, Стас, получив необходимые разъяснения, открыл запор на воротах деревянного, чуток покосившегося на один угол сарая и прошел внутрь, подсвечивая себе фонарем.
В правом от входа углу лежал кусок брезента, придавленный сверху двумя бревнами. Стас отбросил эти бревна в сторонку, перетащил в другое место брезент и таким образом получил доступ к деревянной люковине. Взялся за кольцо, поднатужился, открыл… Выждав на всякий случай несколько секунд, взял «калаш» на изготовку и посветил фонарем в образовавшийся у него под ногами глубокий проем…
Внизу, в подполе, размерами примерно четыре на пять метров, луч света, прочесав все пространство, высветил находящиеся в разных позах человеческие фигурки общим числом около полутора десятков душ.
Некоторые подняли головы, другие, скрючившись в позе эмбриона, продолжали спать на каких-то тюфяках и охапках сена.
«Кажись, сплошь вьетнамцы, — ахнул Нестеров. — Хотя нет, есть пара чернявых мужичков… наверное, индийцы или же афганцы…»
Среди нелегалов, которых местные зачем-то прятали в подполе под сараем, — хотя, с другой стороны, где же еще их прятать, как не здесь? — были и девушки или же молодые женщины, но все они тоже были азиатки, скорее всего, из Вьетнама…
Стас задал им вопрос: говорит ли кто-нибудь из них на литовском, русском, английском или же на польском, на котором Нестеров тоже способен был общаться?
Ответом ему была тишина.
— В подполе полтора десятка душ, — сказал Стас, вернувшись обратно к напарнику и застывшим на коленях возле ям двум местным «понасам». — Но среди них нет ни одного белого лица…
Неожиданно запиликал сотовый.
— Твоя, что ли, мобила звонит? — спросил Стас у напарника.
— Нет, не моя, а полицейского, — сказал Слон, доставая из кармана чужой сотовый, наигрывающий какую-то мелодию. — Счас… счас я сниму трубочку…
Бросив мобилу под ноги, он наступил на нее своей слоновьей лапой.
— Хозяин занят, — сказал он, отфутболивая остатки мобилы в ближнюю яму. — Перезвони позже… он тебе уже с того света ответит!..
— Значится, так, господа контрабандисты и продажные полицейские, — сказал Стас, осветив их по очереди фонарем. — Очень хочется жить, верно? Гм… Оставайтесь на месте, в этой же позе! И ждите тут наступления рассвета…
— А ежели кто с места стронется, пока солнце не встанет, — уточнил Слон, — тому сразу пуля в лобешник!
Оставив местных потеть возле вырытых ими же ям, «соколы» направились к тому месту, где они оставили «Форд», загнав его предварительно в кустарник.
— Вот почему у них нет собаки, — сказал Стас. — Здесь у них, блин, настоящий проходной двор… Прячут у себя нелегалов, гады! Потом, наверное, их перевезут дальше, на границу с Польшей…
— Ты думаешь, они рассказали нам всю правду?
— Всю не всю, но касательно того, что нас интересует, — да. Кому охота подыхать из-за каких-то чеченов?
Они одновременно услышали звук автомобильного движка… И транспорт, судя по всему, двигался по проселку в сторону хутора.
— Ша! — сказал Стас. — Залегай… а то сейчас нас осветит фарами!
Мимо них по проселку проехал большой крытый микроавтобус… кажется, пустой, не груженный… и, притормаживая, въехал во двор усадьбы, от которой они еще не успели отойти.
— Блин! — сказал Слон, запуская руку в свой оттянутый какими-то тяжестями боковой карман. — Тачку местных я привел в негодность… А теперь вот этот сучара приехал!
— Да, не хватало нам еще погонь и перестрелок…
— Счас… Стас, ты двигай к нашему фургону и жди меня там. А я тут одно дельце сделаю.
— Что ты задумал? — спросил Стас.
— Не хочу, чтобы за нами кто-то гонялся! Ты иди, иди… я сам управлюсь!
Римас прикинул про себя, что этот внезапно появившийся здесь фургон, скорее всего, предназначен для перевозки нелегалов. Вот почему тот хмырь, приятель полицейского, прислушивался к ночным звукам: знал, что вот-вот на хутор должен приехать кто-то из его корешей… Он же, видать, водила фургона — возможно, он там не один, — и прозвонил предварительно на сотовый Кучинскасу…
Все это пронеслось у него в голове буквально в секунду.
Слон в несколько скачков преодолел пространство до старой липы, росшей почти вплотную к жердяной ограде, всего метрах в тридцати за которой между домом и сараем только что остановился большой крытый фургон.
Зажав в правой ладони ребристую «эфку», Слон разогнул усики…
— Эй, там, на хуторе! — рявкнул он во все горло. — Я вам тут «цитрус» сейчас накачу! Прочь от фургона, мать вашу, а то счас рванет!
Со стороны хутора неожиданно лопнул выстрел, потом еще два или три…
«Ну вас на фиг, контрабандистов гребаных! — подумал про себя Слон. — У вас тут наверняка приховано до черта оружия… Да еще корешей по мобиле предупредите… бегай потом от вашей своры, как заяц…»
— Считаю до пяти и кидаю «лимонку»! — крикнул Слон, честно предупреждая местную братву о своих намерениях. — Пять… четыре… три… опять три… четыре… все, получите гостинец!
Он выдернул чеку, размахнулся и прицельно швырнул «Ф-1» в направлении крытого фургона, от которого в сторону шарахнулся чей-то темный силуэт.
Слон тоже укрылся — за стволом старой липы.
Рвануло… и не то чтобы очень громко… следом в воздухе — где-то совсем неподалеку — фыркнул осколок…
Спустя короткое время Римас ввалился в салон «Форда» — теперь они поменялись местами, и за баранку сел Нестеров.
— Ну что? — спросил Стас. — Что это за войну ты там устроил? Гранатами, что ли, отбивался?
Они выбрались на проселок и покатили в сторону нужной им развилки.
— Да это так… прощальный фейерверк, — криво усмехнулся Мажонас. — Никто из них, думаю, не пострадал… Трофимовас, однако, дал нам не совсем верную наводку.
Стас едва не сплюнул от досады.
— Ошибочка вышла, — сказал он, переключая фары на дальний свет. — Но не ошибается, Слон, только тот, кто не работает.
Глава 35 ИЗ НАШЕГО ПРОКЛЯТОГО ДАЛЕКА (5)
После случившегося Юля еще долго не могла прийти в себя.
«Откуда?.. Как?.. Почему?.. — вопросы теснились в ее голове, не находя никакого внятного разрешения. — Откуда он знает эти слова? И почему он произнес их именно тогда, когда нашел на полу выпавший из рукописи листок с записями на идиш?..»
Отгадки она так и не нашла.
Юля съела яблоко, показавшееся ей необыкновенно вкусным, лучше любого из экзотических фруктов, которые ей доводилось отведывать ранее. Очистила от кожуры две картофелины, съела их, макая в соль, а на десерт приговорила второе яблоко.
Зачерпнула кружкой воду из «чистого» ведра, вымыла после нехитрой трапезы руки, вытерла насухо тряпицей, заменяющей ей здесь полотенце.
Ну что ж, пора зажигать новую свечу, которую ей принес старик вместе с едой, и браться за чтение последних страничек дневника, из которых она надеялась узнать, чем закончилась история на хуторе, где местный хозяин прятал в «малине» четверых оставшихся в живых виленских евреев…
* * *
Прошли сутки после нашего крайне тревожного разговора с Д.
Примерно час назад к нам на несколько минут приходил хозяин. Он чуть приподнял люковину, рядом с которой есть труба для вентиляции, и сказал мне, чтобы я вылезала наверх. Если говорить всю правду, то я пережила сильный испуг. Даже сейчас, когда он ушел и я зажгла свечу и взяла тетрадь, чтобы все записать, у меня колотится сердц е и дрожат пальцы…
Я на всякий случай поцеловала в лобик спящего Малыша, затем, поручив его заботам женщины — я не была уверена, что вернусь, — выбралась наверх.
Хозяин сначала стал жаловаться, что евреи и тот поляк, что выступает посредником, его обманули. Что они не заплатили ему всех денег за то, что он, рискуя жизнью, прячет у себя евреев.
Я сказала, что если был какой-то уговор и если его беспокоит именно денежная сторона дела, то с ним рассчитаю тся. Рано или поздно, он получит обещанное ему, надо тольк о подождать, проявить элементарную выдержку. Про сто он должен понимать, в какое время мы живем и как трудносейчас поддерживать сообщение с теми, кто уцелел, ког о немцы и «ипатингасы» содержат в виленском гетто…
Хозяин грубо перебил меня, сказав, что его терпение на исходе.
* * *
Он спросил у меня: «У тебя или у той… другой женщины есть при себе золото и драгоценности?»
Я сказала: «Вэй!.. Откуда у нас ценности? У меня были при себе пакетик с порошками, немного ваты, бинт и несколько пузырьков с йодом и микстурами. Но вы ведь даже лекарства отобрали, ничего не оставив для наших нужд!»
Хозяин стал ругаться и даже замахнулся на меня палкой, которая у него была с собой. Он сказал: «Вы, жиды, вечнообманываете простой народ, а потому я и тебе не верю!»
Я хотела сказать ему, что, кроме сережек с небольшими сапфирами, подаренных мне папой и мамой на совершеннолетие, и еще подаренного моим несчастным мужем кольца, у меня сроду никаких драгоценностей не было. Да, я из небедной семьи. Но дедушка и отец, которые еще в ту пору, когда наша семья проживала в Пруссии, в Кенигсберге, с немецкой аккуратностью вели счет каждому заработанному пфеннингу, особо бдительно следя за расходной частью нашего семейного бюджета, дорогими подарками нас не баловали…
Но я не стала ему это все объяснять, а сказала другое:
«Если вы дали слово другим людям, то держите его. И тогда, рано или поздно, вы получите свою награду, получите то, что вы заслужили».
* * *
Я опять прерывалась, потому что приходили Д. и ее сын. Сначала я выбралась из «малины», потом женщина подала мне моего младенца. Литовский мальчик, сын этой батрачки, отошел в сторону и стал наблюдать за окнами усадьбы: здесь рано встают, скоро рассветет, до утренней дойки осталось не более часа. Пока мы разговаривали, Д. кормила моего Малыша грудью, а я держала на руках ее девочку, которая уже отведала материнского молока и теперь сладко посапывала.
Д., эта простая деревенская женщина, вдруг заплакала. Она сказала, что хозяин всех нас — евреев — наверняка теперь убьет. Сама она — по ее словам — собирается перебраться к мужу, работающему на одном из соседних хуторов (с хозяином, на которого работает ее муж, уже все договорено). И еще она сказала, что привязалась к нашему Малышу, которого вот уже почти месяц кормит грудью так часто, как только это возможно в их положении. А потому ей не хочется, чтобы с мальчиком, который так жадно сосет ее грудь, а потом так славно гугукает и улыбается ей своим беззубым ртом, случилось здесь, на хуторе, что-нибудь плохое.
«Что же нам делать, Д.? — спросила я у нее. — Девочка болеет, у нее температура и сухой злой кашель. У ее бабушки, пожилой женщины, отекли ноги, и ей вообще трудно ходить. Я их не могу здесь бросить одних… Может, все еще как-то обойдется и хозяин, одумавшись, не посмеет выполнить свои угрозы?..»
«Может, так и будет, — сказала Д. — Я буду молиться Деве Марии… Но я… на всякий случай… заберу вашего младенца. Нет, не сейчас, а следующей ночью. Мы с мужем и детьми будем на соседнем хуторе… Если все обойдется, я проведаю вас здесь через несколько дней и верну вам вашего ребеночка в целости и сохранности…»
* * *
Вот и все… я приняла решение.
Я, конечно, рассказала о нависшей над нашими головами угрозе женщине, которая вместе с внучкой провела здесь вместе с нами почти полтора месяца.
Как и следовало ожидать, она не захотела — да и физически уже не могла этого сделать — покидать нашего убежища, сказав: «Пусть будет то, что предначертано в наших судьбах…»
Я решила остаться вместе с ними, передав — временно, хотелось бы надеяться — младенца, сына моей сестры С., который тоже стал мне сыночком, как и мой бедный Ицхак, на сохранение этой доброй литовке Д.
У нас была большая, крепкая семья, но мы вынуждены были спешно покинуть Восточную Пруссию в тридцать пятом, оставив в Кенигсберге большую часть имущества, — после принятия новых имперских законов, направленных против евреев, жить там стало совсем невозможно. Дедушка Карл и отец изыскали средства и, воспользовавшись помощью каких-то ведомых им людей, перевезли всех нас в Польшу, в Вильно, где у нас проживала родня. Старшие опять открыли аптечное дело, мы, дети, учились и работали, жизнь, казалось, у нас опять начала налаживаться…
Но через пять лет Советы оккупировали Прибалтику и передали Вильно и область под юрисдикцию Литвы (а значит, и всех нас, проживающих в тех местах).
А еще через год с небольшим началась большая война и в Вильно (Вильнюс) пришли немцы.
* * *
Дедушку Карла и бабушку Софью убили местные уже на второй или третий день войны (Красная армия сдала Вильнюс практически без боя). Их и еще мою тетку убили в собственном доме по улице Ошмянска, попавшей потом в зону «большого» виленского гетто. Убивали их зверски, а потом еще и перевернули в доме все кверху дном…
Отца и маму война застигла в Ковно (Каунасе), к нам они не смогли выбраться: их и другую мою тетку с двумя детьми задержали «ловцы», а потом, спустя несколько месяцев, по достоверным сведениям, дошедшим до нас, расстреляли в каунасском Девятом форте.
Нас было у родителей шестеро: четыре дочери и два сына. Самый старший из нас, детей, тридцатилетний М., погиб в Лукишкской тюрьме. Там же была забита до смер ти самая младшая из сестер, семнадцатилетняя Р., которую задержали на улице за якобы неправильно нашитую на одежде «лату». Младший из двух братьев, девятнадцатилетний Ш., попытался пробраться в Ковно, чтобы узнатьо судьбе родителей, там был пойман местными «ипати нгасами» и водворен в Девятый форт, где, как и родители,был впоследствии расстрелян. Мою сестру Ф., старшу ю из нас, сестер, у которой было трое детей, один из них родился через месяц с небольшим после того, как пришли немцы, убили в Понарах, во время одной из массовых акций. Двух ее детей удалось спрятать в лагере «Кайлис», а старшенькая разделила с ней трагическую судьбу.