Сокольников Борис Вор Валет и командующий Прибалтийским военным округом
Я родился в городе Балтийске в доме который стоял на берегу канала. Это был старый немецкий кирпичный дом, переделанный в родильное отделение. Он стоит около форта прямо рядом с крепостью.
Понятно что и раннее детство я провел в Балтийске. Как ни странно, но я помню эти времена, и старые каменные дворы, и черные кучи угля, лежащие возле прямоугольных окон немецких подвалов что всегда находились как раз прямо напротив моих глаз, и девочек и мальчиков с нашего двора в их старых нарядах. И если бы я сегодня увидел этих ребят, я бы их узнал. Потом, позже, когда мы переехали из Балтийска в Польшу, в Свиноустье, мы жили в таких же немецких домах, которые пока еще не ремонтировались со времени прошедшей второй мировой войны, - так что я сам этого переезда в Польшу не заметил и мне показалось что я очутился в таком же месте как и город Балтийск.
Я хорошо помню как мы гуляли или вернее медленно ходили с мамой вдоль огромных улиц, помню свою черную тряпичную шапочку с наушниками и коричневую курточку, помню все запахи детства, и пространство этой улицы, и тротуары, и хлеб и яблоки. Детство человека всегда проходит как в замедленной съемке, и ясность сознания и чистота ума самые сильные в детстве. Я помню большую веранду в первой нашей польской квартире, вечно приоткрытую дверь на этот балкон, и стоящего там в углу на полу большого сахарного Деда Мороза. И громадную за окнами веранды зиму или осень. В раннем детстве пространство расширено до огромных окраин. Ребенок живет в большом пространстве и дойти до конца конца улицы или до конца спуска ему все равно что совершить путешествие. Ребенок не понимает двойственности, его ум рассчитан на честность и на первое чувство.
Я помню две наши большие смежные комнаты, и хорошо помню как мы с моим другом Колей Кажановым, когда никого не было в комнате, воровали конфеты из сахарницы.
Мой отец пришел со службы и незаметно сфотографировал нас в этот момент. Эта фотография сохранилась, - как мы с Колей в уличной одежде высунув языки лезем через стол за конфетами. Но я к сожалению плохо владею компьютером и не знаю как сканировать эту фотографию.
Мой отец был мичманом флота, он не успел попасть на фронт, призыв 1944 года. Он увлекался журналистикой, закончил МГУ факультет журналистики. На флоте он был радистом.
И вот нас перевели служить в Польшу.
В Польше я ходил в русский детский сад.
Поляки сильно отличались от нас. На демонстрациях они так же как и мы махали красными флагами и ходили с цветами. Впереди демонстрации всегда шли жены советских офицеров и представители Советского государства. Что при этом думали про нас, советских, поляки, я не знаю.
Все польские дети ходили с ножиками на поясе, с ножнами. Харцеры. Меня в детстве это поражало: дети ходят с ножиками.
В Польше продавались писающие пластмассовые мальчики, брызгалки-яйца и ракеты, в которые можно было вставлять спичечные головки и они страшно громко взрывались. В СССР все это было запрещено. Также в Польше продавали вкусное мороженное в маленьких раковинках, напоминающих морские. Его продавали с машины, из будочки. Говорят что самое вкусное в мире мороженное советское. Это неправда. Еще у поляков был вкусный ревень из которого моя мама варила кисель. Это было самое счастливое время в жизни моей мамы. Мы жили в отдельной квартире, у нее было двое маленьких детей и никому мы не были нужны на целом свете.
Еще у поляков по всему городу продавалась вата на палочке, которой в Советском Союзе не было. Как она крутилась эта машина, которая делала вату. Как завораживающе вертелся ее черный круг.
Так же по всей Польше по городам разъезжали старьевщики на лошадях на телегах с куклами, пупсиками и красивыми шариками. Как далеко до них было нашим старьевщикам, у которых не было ничего кроме черных жестяных пистолетов и пыльных не надутых сине-зеленых шаров. А пистолет стоил столько что его проще было купить в магазине.
Также в Польше были цыгане. Они ходили по квартирам и собирали пшенку и хлеб. Говорили, что собирают своим курам. Также в Польше были трубочисты, они все время ходили по конькам крыш с большими ершами и веревками. Они свободно двигались по самому коньку высокой кирпичной трехэтажной крыши. И не разу никто из них не упал. За все годы в Балтийске и в Калининграде я не видел ни одного трубочиста и не разу ни одна печка не взорвалась. Так что зачем нужна профессия трубочиста я и сегодня не знаю.
Поляки, конечно, сильно отличались от нас. Когда в соседнем магазине исчезало мясо, поляки не уходили, а стояли молча. Постепенно собиралась толпа. Если польские рабочие видели такую картину, они прекращали работу и тоже подходили. Лех Валенса мог появиться только в Польше. В Советском Союзе его бы быстро упрятали в ближайшую ментовку или в дурдом. Если в польской полиции избивали парня все поляки шли его выручать. Россия действительно страна рабов.
По дорогам в Свиноустье ездили польские полицейские в мотоциклах с колясками в железных круглых "буржуйских" касках, которых в Советском Союзе не было. Мы, русские дети, собирались в группы и кидали из-за кустов в них камнями, когда они проезжали по шоссе. Представляю как им это было приятно. Мы в них кидали камни, потому что они назывались "полиция", а советская пропаганда поносила полицию как угнетателей рабочих, трудящихся и как защитницу капиталистов.
Около Штаба, около госпиталя стоял Дом Офицеров. Там по воскресеньям в 10 часов утра нам показывали красочные детские мультфильмы про лису и про Машу и Медведя.
Мы собирались и радостные шли с мамой смотреть мультфильмы. Мы поднимались по широкой лестнице а слева в окошке кассы мама покупала билеты. Около окошка стояла худенькая польская девочка с шестилетним братом. Она протягивала в окошко кассы два злотых. Но кассирша отталкивала ее руку и говорила:
- Нет! Нельзя.
Долго так стояла эта девочка, но билеты кассирша ей так и не продала. Потому что девочка была полька.
В зале кинотеатра детей почти не было. Это был полупустой зал. Ну что стоило продать несколько билетов для польских детей, которые никому не мешали и чтобы они посмотрели мультфильм про лису и про Машу.
Когда мы шли домой эта девочка быстро-быстро промчалась мимо нас на роликах. У нее ролики были на одной ноге, а второй ногой она отталкивалась от асфальта и ехала быстро-быстро. Она даже не обратила внимания на русских ...... Вот так коммунисты плодили непонимание и вражду между народами.
Летом через большой сосновый лес мы приходили на пляж, где рядом на специально отведенном месте загорали шведские туристы. Южная Балтика у них считалась курортным местом. Как только они замечали мою маму, "жену русского офицера" то тут же собирались напротив нас большой группой. В этом для них было что-то необыкновенное.
Обычно дома я вставал на стул, дотягивался до отцовского кителя, висевшего на двери и из нагрудного кармана вытаскивал 10 злотых. Потом я шел на улицу, где уже стояли дети со всего двора и мы шли к киоску. Там я покупал конфеты и большие круглые плоские ярко-малиновые леденцы на палочках и раздавал. Так я ходил к киоску с детьми много раз, пока меня не заложила польская продавщица. Почему мой отец постоянно не замечал исчезновения десяти злотых, я не знаю.
Когда в Польше я пошел учиться в первый класс, учительница меня спросила:
- Неужели ты, Боря Сокольников, такой глупый? Почему ты учишься на двойки и тройки?
Я ей ответил:
- Я умный потому что у меня голова большая.
Когда в Польше я ходил в первый класс, меня дома однажды подстригли под нуль, на лысо, и я не хотел идти в класс, потому что боялся что в классе надо мной все дети будут смеяться.
Когда учительница нашла меня в раздевалке, и привела в класс, на мою лысую голову никто из детей, конечно, не обратил внимания.
Так мы жили в Польше, где иногда конечно мы играли и с польскими детьми, когда повзрослели, а потом на корабле "Бира" мы поплыли назад. На этом корабле между крышками трюмов стояли две пушки с длинными стволами. Но вообще это был маленький корабль. В нем было всего несколько кают под настройкой и два трюма.
Мы вернулись в наш родной город Балтийск и я пошел во второй класс.
В Балтийске в школе в детстве со мной учились дети героев войны, офицеров военно-морского флота, оставшихся в живых после военной бойни. Ира Травкина. И другие ребята. Их моральный уровень намного превосходил уровень московских и болховских школьников.
Балтийск тогда был закрытый город. Так как он со всех трех сторон заканчивался водой и был очень маленький, то за весь день по главной улице там проезжала только одна грузовая машина. Незнакомых людей в городе не было. Каждого человека ты где-то когда-то видел. Уже переехав в Калининград я через много лет часто встречал парней, которые сидя на соседней лавочке показывали на меня и говорили:
- Он из Балтийска.
В школе N 6 в Балтийске я и учился до Калининграда, до восьмого класса.
Когда в Балтийске вечером я шел по улице и смотрел в зажженные окна зданий, или шел мимо больших освещенных окон какого-нибудь зала, мне всегда казалось что за этими окнами собрались какие-то особенные люди и есть какая-то другая радостная жизнь.
Я вообще не понимаю людей, которые повзрослели. И никогда их не понимал. Хотя я никогда не вспоминаю свое детство.
В Балтийске моим любимым занятием было привязывать за нитку кошелек, положить его на тротуар а ниточку незаметно замаскировать. Очень интересно было наблюдать за испугом людей, когда кошелек в самую ответственную минуту от них упрыгивал. Были люди, которые, заметив кошелек, его не брали. Но многие, между прочим, не сразу брали кошелек. Они сначала проходили мимо, как будто бы его не увидев. Но они обязательно возвращались! Как интересно было наблюдать за извивами человеческой души! Когда человек в такую минуту думает что его никто не видит, и не знает что за ним наблюдают со стороны, то в такой ситуации очень хорошо видны изгибы его личности.
Одна приличная дама, ухоженная, очень хорошо одетая, заметив двух идущих навстречу молодых людей, отвела глаза от кошелька и продефилировала мимо. Потом она развернулась и, оглядевшись, осторожно приблизилась к кошельку. Но не тут то было! Как только она набросилась на него мы тут же дернули за веревочку! Как она подпрыгнула! Некоторые люди проявляли такую жадность что бросались за убегающим кошельком несколько раз! Я не вру. Попробуйте сами привязать за ниточку кошелек и вы это увидите. Один старший лейтенант из штаба, молодой, перспективный, красивый, увидев наш кошелек, убавил шаг, осторожно подошел к бордюру тротуара, делая вид что он поправляет носки на туфлях, примерился, и, не глядя на кошелек осторожно поднял его и опустил его в свой боковой карман. Так как он на кошелек не смотрел когда его брал то мы за ниточку, конечно, и не дернули. Он пошел, торжествующий, думая что кошелек он захватил первым и пожива уже у него в руках. Он думал что ушел и предвкушал тайную радость от такой неожиданной находки. В самом деле, ничего не делал, случайно шел, и вот уже денежки в его кармане! А главное: ожидание радости от неожиданной встречи с неизвестной суммой. С какой?!.. Но не тут то было! Как только он отошел на несколько шагов ты тут же выдернули кошелек у него из кармана.
Одна дама, жившая с мужем и детьми недалеко от нас, целовалась и разговаривала за дорогой с молодым лейтенантом-любовником, назначая ему тайную встречу. Когда они вышли из-за кустов, то заметили наш кошелек. Так как вокруг ходили люди, то им двоим нужно было сделать вид что они незнакомы друг с другом и незаметно подобрать кошелек. Это была опера "Иван Сусанин". Конечно, они попались. Через два года эта стройная блондинка похожая на кобылку встречалась с другим лейтенантом, а потом гуляла по главной улице со своим мужем и с двумя маленькими детьми. Почему ее муж ни о чем не догадывался и увивался вокруг своей жены как нежно влюбленный, я до сих пор удивляюсь. Так, когда мне было 8 лет, я глубоко изучал человеческую душу.
В Балтийске мы поселились на улице Ленина в доме N 19 в квартире N 4 на втором этаже. Эти дома были когда-то построены для немецких офицеров гарнизона Пиллау.
Балтийск постепенно строился. Но тогда, в 1963 году, когда мы туда только приехали он был по застройке еще почти что весь немецкий. В нем было много старых кирпичных домов с черепичными крышами.
У меня в детстве было две главных мечты: поймать большую щуку, леща или камбалу на зацеп, и еще чтобы мне купили велосипед.
Самой большой радостью в Балтийске был первый снег. Когда утром просыпаешься, а в квартире вдруг стало очень ясно и светло.
- Боря, снег!
То, что вся черная земля стала вдруг белая, в этом всегда было что-то необычайное.
В жизни человека очень многое зависит от психологии.
Помню, как однажды я стоял на лестнице нашей школы, раскрасневшийся от бега. Я учился в четвертом или пятом классе. Ко мне подошла незнакомая учительница, положила мне на лоб руку и спросила:
- Почему ты такой красный?.. Как ты себя чувствуешь?..
Мимо проходили девочки из нашего класса и каждая из них ложила мне руку на лоб, проверяя как я себя чувствую. Они впервые с осторожностью прикасались к мальчику.
Эта учительница не только спросила меня о моем самочувствии, но и пришла в наш класс и попросила нашу учительницу отпустить меня домой. Нечего и говорить о том, как я этому обрадовался! Пока другие ребята будут учиться в школе, я буду веселиться, играть и гулять на улице! Меня отпустили. Но самое интересное в том, что пробегав весь день на улице и придя поздно вечером домой я действительно заболел. Я уверен в том, что если бы эта незнакомая учительница не положила мне свою руку на голову, я бы никогда не заболел. Вот такое сильное действие на человека оказывает психика.
Когда я простужался, болел, и у меня поднималась температура, мне казалось что кто-то кидает в меня большие пуховые подушки, так что я даже отталкивался от них ногами.
У меня была старая коричневая курточка-кацавейка, а в подвале я нашел короткие детские лыжи. Я надевал эти лыжи и вдоль Матросского парка скользил на них к морю, к громадным песчаным дюнам, чтобы там сорваться вниз с самой высокой дюны. Если вы сейчас посмотрите карту Балтийска, то легко увидите и проследите мой путь к морю. Самое главное и интересное для меня было не кататься с этих дюн, а путь к морю вдоль Матросского парка по лыжне, по длинной дороге. Я забывался, погружался в какую-то поэзию, скользил, мечтал, отключался от всего мира. Так легко и приятно было скользить по проторенной и наезженной лыжне.
Я и сейчас часто кажусь себе таким же незаметным, никому не известным, и не нужным лыжником, как и тогда, в детстве, идущим в стороне свой путь. Потому что та радость, вернее тот кусочек этой простой радости, красоты природы, светлого зимнего снега - когда ты вот так в детстве катишься на лыжах, катишься легко, вот эта самостоятельность, только этот твой внутренний мир, это касается только одного тебя, - это и есть то, как мне кажется, что должен делать человек в жизни, жить своей радостью, жить в реальном мире, а не принимать то, что придумывают и принимают другие.
Это то же самое как в детстве когда мне было пять или шесть лет я вытаскивал на улицу на тротуар около нашего дома большой трехколесный детский велосипед. И когда его тонкие колеса катились по тротуару я испытывал такую же радость и самостоятельность.
Поэтому я думаю что многое в человеке заложено с детства. Поэтому мне кажется что если ребенку исполнилось шесть лет, а он еще ничего не понял, учить его уже поздно и научить его уже ничему нельзя. Конечно я говорю не о примитивной грамотности по азбуке: уметь читать и писать.
Поэтому я думаю что права старая русская поговорка, что ребенка нужно воспитывать когда он лежит поперек кровати, а когда вдоль, - уже поздно.
Я уверен, что школьника в школе ничему научить нельзя, и если в детстве человек прочитал книжку Чехова "Белолобик" и не понял что в ней написано, он потом в жизни уже не поймет ничего и никогда, и ничему не научится.
Когда в Балтийске за дорогой начали строить двухэтажный Дом Быта, мы, мальчишки, бегали туда и там воевали с охраной. Эта война заключалась в том, что мы носились по Дому Быта, из одного дверного проема в другой дверной проем, а охрана Дома Быта бегала за нами. Так как нам было интересно полазить и побегать на стройке, то охрана нас оттуда гоняла. Стройкой Дома Быта занимались моряки, военные строители.
На стройке мы придумали такую игру.
В большом зале этого Дома Быта мы соорудили на земле огромную кучу пакли и прыгали на нее из дверного проема второго этажа. Двери еще не были навешаны. Когда мы бегали, носились друг за другом, то пробегая вдоль коридора второго этажа прыгали оттуда сверху на эту кучу пакли. Это был полет. Лететь сверху нужно было четыре или пять метров, там было высоко, потому что пола еще не было, а внизу лежала большая куча пакли, высотой полтора или два метра. Охраняли эту стройку отставные офицеры флота.
В тот день мы с Игорем Зубковым пригласили с собой какого-то не нашего не местного парня от "Шторма" из 1 школы и стали с ним носиться и прыгать. Тут охранник нас и выследил.
Так как мы бегали не в первый раз, и так как сторожам никогда никого не удавалось еще поймать, то этот охранник решил не торопиться и действовать наверняка. В это время на стройке было несколько матросов срочной службы, которые что-то разгружали с машины, или может быть наоборот погружали что то нужное для начальства.
Пока мы носились друг за другом и прыгали вниз на паклю со второго этажа, эти матросы зашли со стороны улицы Ленина, отсекли нас от улицы, а с другой стороны за Домом Быта был длинный немецкий кирпичный забор, который шел вдоль железнодорожной линии от вокзала. Раньше в этом заборе были красивые арки и выверты, но теперь советские люди их заложили сплошным массивом кирпича так что бежать нам было некуда.