Игорь Зубков по вопросам удирания и куда бы вовремя смыться всегда был на первом месте, дока, поэтому они с этим парнем прыгнули в боковой проем и смылись, я же очутился в безнадежном положении.
Я тоже попытался удрать, но выскочив из здания, оказался перед двумя молодыми матросами-срочниками, которые тут же за мной погнались. Я удирал изо всех сил.
Я вбежал на лестницу на второй этаж. За мной гнался матрос. Удрать двенадцатилетнему мальчику от 19 или 20 летнего воина-спортсмена трудно, поэтому он меня настигал. Мне помогало то, что я не первый раз бежал по этой лестнице, удирая от ребят, когда мы играли, и знал за какие места перил нужно вовремя схватиться. Но все-таки он меня догонял и когда мы очутились в коридоре на втором этаже ему уже казалось что он меня настигнет. В этом коридоре в конце уже была вставлена дверь. За дверью ничего не было. Может быть там потом сварили железную площадку и лестницу, ведущую вниз. Я проскочил эту дверь и прыгнул вниз на кучу пакли, как мы всегда это делали. Это называлось полет. Я приземлился и зная что сейчас на мое место упадет другой человек, сразу встал и отбежав на четыре или пять шагов вспрыгнул на подоконник. Но в этот момент я услышал звук.
Я много слышал в жизни разных звуков, но этот звук мне запомнился навсегда. Потому что он был необычный. Он звучал так:
- И-О-аааа!..
Услышав этот громкий и необычный звук я остановился и посмотрел назад. Я застал то мгновение когда этот матрос висел в воздухе в самой высокой точке. У него лицо было белое, с необычным выражением. Он уже заканчивал свой звук и начинал падать вниз. Когда он приземлился, я думал что он сейчас вскочит и побежит за мной. Но он лежал молча. Прошло 30 секунд, потом минута, потом две минуты.Он лежал и молчал на наклонном краю кучи. Приземлился он мягко на паклю, поэтому мне было непонятно что он там делает. Я понял что он за мной не погонится. Конечно, я сразу удрал.
Что произошло?
Этот матрос погнался за мной и хотел меня догнать. Когда он заскочил на второй этаж и побежал по коридору, ему казалось что он сейчас меня схватит. Он видел коридор, дверь, и думал что там дальше продолжение, - лестница или комната, тем более что я убегал изо всех сил. Поэтому он не задумываясь бежал за мной.
Когда он вылетел наружу из двери, то сначала ничего не понял, тем более что человек сразу не падает вниз. Сначала он завис в воздухе. Вниз ему нужно было падать четыре или пять метров. Но он этого не знал. Очутившись в таком положении среди открытого пространства он подумал: "Где я?!". У человека в таких случаях секунды растягиваются в часы и он успевает подумать обо всей своей жизни. Потом он стал падать вниз и считать метры. Он пролетел вниз один метр, два метра, три метра, четыре метра и понял что сейчас падая с такой большой высоты он обязательно умрет, и тут он приземлился на паклю. У него уже не было сил переживать. Он лежал и молчал. Я не знаю, что случилось потом с этим матросом. Но он не умер, потому что если бы он умер это стало бы известно. Балтийск маленький город, его население вместе с Камсигалом и Косой составляло 16 тысяч человек, так что такое происшествие сразу стало бы известным.
Так что этот моряк не умер. Но наверное его характер после этого происшествия изменился.
Когда мне было 10 лет мы с Игорем Зубковым ("Американцем"), и еще с какими-то парнями воровали пенопластовые поплавки с больших военных складов за забором на той стороне железной дороги.
В общем у меня было счастливое детство, как у всех советских детей.
На той стороне железной дороги был военный порт и база, там стояли "коробочки" и на одной из них командиром был отец Игоря Зубкова, Американца, майор флота. Один раз мы с Игорем обедали там на "коробочке" в маленькой кают-компании, нам подавал матрос-ординарец. Ели макароны по флотски. Вообще же большой разницы между майорами и мичманами флота тогда в уровне жизни не было. На этой базе вдоль причальной линии между складов на деревянных подпорках стояли учебные подводные лодки, совсем похожие на настоящие.
Понятно, что вечерами мы, мальчишки, перелезали через забор и пробирались в матросский клуб на все кинофильмы. Хотя посторонним, тем более детям на базу проникать было запрещено, но на всех кинофильмах на первом ряду сидели ребята из города. Кто первым занял место, первым забежал, тот там и сидит. Матросы нас никогда не выгоняли. Если ты проник в зал, то тебя уже не выгонят. Если тебя заметили или поймали на улице, на территории, то дежурным матросам с красными нарукавными повязками был кабздец. Сразу таких матросов снимали с дежурства, сажали на губу или ставили мыть гальюн. Поэтому патруль следил очень строго.
Мы смотрели только что появившийся кинофильм режиссера Бондарчука "Война и мир". Когда Наташа Ростова в этом фильме изменила Андрею Болконскому и хотела тайно обвенчаться с Анатолем, хлыщом и прощелыгой, сидящий рядом со мной мальчишка громко крикнул на весь зал:
- Ты засранка!
Мне стало стыдно что наш мальчишка крикнул такую глупость.
Но все матросы дружно его поддержали.
В стороне от нас в кинозале всегда сидели офицеры и смотрели на нас. Не знаю, что они при этом думали.
На базе на крыше одного склада отодвигалась одна из пластин железа и через нее мы залезали внутрь. Там мы сразу оказывались на огромных брезентовых "кишках", которыми были набиты склады, и в которых были кружки пенопласта. Эти брезентовые кишки-рукава лежали в громадных складах многометровыми толщами. Этот пенопласт в Советском Союзе был страшным дефицитом. А тут его лежали многие тонны. Мы вытягивали одну такую брезентовую кишку, набитую пенопластом и тащили ее через железную дорогу. Там мы разрезали брезент и вытаскивали круги пенопласта. Они были нанизаны на длинную веревку, как водные дорожки в бассейнах. Пенопласт был очень высокого качества. У меня в подвале лежали две или три таких длинных кишки, набитые пенопластом.
Один раз в неделю ко мне приходил джентльмен. Дело в том что в те времена люди одевались по простому. Проще говоря тогда была праздничная и обычная одежда. И когда человек одевался "прилично" то как только он выходил на улицу у него сразу спрашивали:
- Ты куда собрался?
И он отвечал:
- На день рождения.
Так вот этот молодой парень, "джентльмен", о котором можно было бы рассказать и написать много чего интересного, потому что он был своеобразная личность, но я не буду, вдруг он еще живет в Балтийске, или прочитает, он приходил ко мне, просил подарить ему 2 или 3 круга пенопласта, каждый из которых был размером примерно 15 на 6 сантиметров, и я ему конечно их дарил.
Впоследствии мы поехали с учительницей в Калининград в Краеведческий музей, который тогда находился около Южного вокзала и в котором было еще много немецких экспонатов. Там, в Калининграде, в районе Центрального рынка я увидел что этот парень продает куски пенопласта, распиленные на пластины толщиной в 1 сантиметр. При мне одну такую полоску у него купили за 1 рубль. Пенопласт по его словам покупали хорошо. Он нам сказал что один кружек пенопласта продает за 3 рубля. Но по-моему он врал. Милиционеры его не трогали, потому что их не интересовали рыболовные принадлежности.
Я представил себе просторы Советского Союза, города Смоленск, Москву, Орел, Тулу и Серпухов, где такого пенопласта днем с огнем не отыщешь и понял на каких же миллионах я спал. Где мои 10 лет?!..
В Балтийске я видел шпиона. Он шел вдоль линии железной дороги и фотографировал заднюю сторону базы, склады, стараясь незаметно вынимать фотоаппарат из кармана. К сожалению бывший со мной мальчишка Дрыня не поддержал меня. Дрыня вообще был гнилой. Поэтому мы не предупредили моряков и шпиона не задержали. Этот подвиг все равно впоследствии не спас бы меня от цепких рук КГБ. Оно как раз и рассчитано не на ловлю шпионов, а на ловлю таких идеалистов и идиотов как я. Я уже давно не вижу разницы между шпионами и чекистами. Одно и то же.
Если бы вы знали, какая была матросская весна в Балтийске!
Какие там в парке огромные каштаны. Какие у них большие листья как руки. И каждый лист пахнет зеленой весной. Когда смотришь туда, в зеленые листья, в их летнюю черноту, какая это всегда была радость.
Эти деревья падали, ударяясь о землю во время большого ветра и сразу раскалывались от удара на полутораметровые куски. Какие сильные громкие удары раздавались о землю, когда они падали. Так и лежали после шторма по всему Матросскому парку расколотые на куски деревья.
Осенью, в сентябре, наступала фруктовая пора. Походы в сады начинались еще в июле и продолжались до конца сентября. По всему Балтийску, по бывшему немецкому Пиллау, росли сливы, вишни, груши и даже грецкий орех. А где-то далеко, там, в Калининграде, жила девочка Люба Соколова, которую я еще не знал.
Когда в детстве, в юности любишь, и серьезно воспринимаешь девочку, и думаешь что ее так растили, и у нее было такое-же похожее и понятное детство, как и у тебя, и теперь все это она отдала другому, все, и свое детство, и всю свою жизнь она отдала другому, и принадлежит теперь вся другому, и со всем своим детством, и с этими царапинами на коленях, о как это больно! Как ее тогда серьезно воспринимаешь, как родную.
Когда в детстве, в юности любишь, и серьезно воспринимаешь девочку, и думаешь что ее так растили, и у нее было такое-же похожее и понятное детство, как и у тебя, и теперь все это она отдала другому, все, и свое детство, и всю свою жизнь она отдала другому, и принадлежит теперь вся другому, и со всем своим детством, и с этими царапинами на коленях, о как это больно! Как ее тогда серьезно воспринимаешь, как родную.
В Калининграда я учился с Любой в восьмом классе, а позже переехал в Россию, в Болхов. Если кто-нибудь в то время уезжал из Калининграда, его спрашивали:
- Ты куда едешь?
И он отвечал:
- В Россию.
Это теперь Калининград стал, становится чисто русским городом.
Но из Болхова мне пришлось удирать от милицейского произвола.
Я учился в Калининграде в вечерней школе и работал в столярной мастерской военно-морского училища, откуда сбегал для продолжительных разговоров с Любой, игнорируя производственные задания. Я перелезал через забор военно-морского училища и встречал Любу, когда она выходила из своей КВатушки. О, Господи, боже ты мой! Какая же это всегда была радость! Какое счастье!.. хоть раз, хоть на минуту увидеть ее... Вечером я также приезжал в ее район. Она мне говорила:
- Когда ты учишься в вечерней школе? И днем встречаешь меня, и вечером около моего дома.
Я никак не мог ее добиться.
Потом, позже, я работал в Доме Художника столяром: натягивал и грунтовал холсты и сколачивал деревянные основы под гипсовые скульптуры. У меня был специальный инструмент для натягивания холстов, похожий на щипцы. Художники специально приходили для заказывания холстов для своих картин. Каждый из них клянчил кусок загрунтованного холста. В Доме Художника я выучился писать лозунги и надписи на лентах для венков. Но подлые художники-шрифтовики не давали мне на них заработать деньги. Я тогда еще не знал, что таким способом, писанием лозунгов и плакатов, можно легко зарабатывать деньги в пионерских лагерях и совхозах и что для этого достаточно только иметь паспорт. Я тогда еще не знал жизни.
С другой стороны стороны члены Союза Художников мне часто говорили:
- Научись рисовать, научись писать красками, что тут сложного?... И будешь зарабатывать, как мы. Будешь художником.
Они вели со мной разговоры о книгах из серии "Жизнь в искусстве" потому что видели что я эти книги хорошо знаю.
Их полубогемная и свободная жизнь меня мало интересовала. В основном они зарабатывали деньги тем, что ставили напротив щитов проекционный фонарь, вставляли в него картинку из какого нибудь журнала и копировали плакат. У каждого из них был такой гербарий из журнальных картинок.
Меня удивляло, что многие профессиональные художники, и даже неплохие колористы, совершенно не понимали и не воспринимали живопись. Когда с таким парнем стоишь около репродукции Рублева, и спросишь его:
- Скажи честно, ты не понимаешь, что тут гениального, великого?
То такой художник, зная что он разговаривает с рабочим, откровенно скажет:
- Да, Боря. Что тут такого: красный цвет.
Спросишь его:
- То есть ты не понимаешь, что тут такого особенного, великого? То есть ты не видишь фактически разницы между тем что у тебя, у наших художников, и тут?
- Да.
Поэтому я не удивляюсь, что Сезанна при жизни не признавали и не понимали почти до его старости, хотя его картины выставлялись во всех салонах и их видели сотни профессионалов и много любителей. Хотя более простого и ясного художника чем Сезанн найти трудно.
Свойства человеческого мозга таковы, что они иногда напоминают счетную электронную машину. Извивы ума некоторых людей такие, что часто просто удивляешься. И если человек в детстве попал с приятелем в какой-нибудь кружек при Доме пионеров и там научился рисовать и точно копировать цвет, то он часто становится художником. Иногда это признанные мастера, которые ничего не понимают в искусстве.
Живописи действительно можно научить любого человека с улицы. И он будет профессиональным художником.
Мне было 19 лет. Я решил поступать в Калининградский государственный университет. Когда я пришел сдавать документы в ВУЗ, то увидел, что на филологический факультете уже 3 человека на одно место. Поэтому я подал документы на вечернее отделение юридического факультета, где было всего 2 человека на одно место, и где конкурс был поменьше. Но через несколько дней на нем было уже пять человек на место, а на филологическом так до конца ничего и не изменилось.
К тому же я узнал, что изучить языкознание и разные ушки-юшки простому человеку очень трудно. Для этого нужно иметь сверх способности.
Поэтому я сидел в большом актовом зале университета и сдавал экзамен по сочинению на юридический факультет, где собралось самое большое количество человек на одно место.
И теперь, летом, расставшись с Любой, я сидел в актовом зале университета и поступал на тот же факультет где уже на вечернем отделении училась она. Она как раз закончила первый курс, а я еще только поступал на него.
В большом актовом зале, на втором этаже, в главном здании ВуЗа в несколько рядов были расставлены столы, снесенные сюда из всех аудиторий. Это было сделано для удобства: для того, чтобы пропустить сразу большое количество поступающих. Каждый дневной абитуриент сидел за столом рядом с вечерником. Таким образом исключались шпаргалки.
Абитуриенты вечернего и дневного отделения сдавали экзамен по сочинению вместе.
Впрочем, вместе с нами писали сочинение и филологи. Они сидели за другими столами. Очевидно, что сочинение было оптовым делом. Для проверки сочинений были собраны учителя со всех школ. Но кажется что это было сделано в том числе специально, чтобы исключить протекционизм.
Во всяком случае, в большом зале университета сидело очень много юного и молодого народа.
На сочинение отводилось три часа.
Рядом со мной на парте писала сочинение черноволосая черноглазая девочка с Кавказа.
Вы знаете это чувство, когда рядом с вами вдруг оказывается молодая девушка, почти девочка, чистая, хорошая... Черноглазая брюнетка. И Вам всего 19 лет. Она шевелится, делает что-то, иногда слегка касается вас. И вы видите ее красивую руку с авторучкой и с белыми кружевами на рукаве, и сбоку иногда можно на нее посмотреть. А она занята делом, и все же иногда обращает на вас внимание.
Она приехала вместе с мамой. Ей было 17 лет, она только что закончила школу и приехала в Калининград поступать на дневной факультет. Поступить в СССР в университет на Кавказе без крупной взятки детям простой советской интеллигенции тогда было невозможно. Это было невозможно даже для племянника всемирно известного Героя Советского Союза Кантария, водрузившего красный флаг над поверженным Берлином.
В Калининградский государственный университет приезжали поступать школьники со всего Советского Союза. Калининградский Университет открылся в 1967 году, а численность жителей области была маленькая, и многие калининградцы уезжали поступать в Москву. Поэтому считалось что в Калининграде в университет поступить легче чем в другие ВУЗы страны. Калининградский университет у местных жителей почему-то не ценился. Наверное, потому что он был под боком. Но вообще уровень культуры, образования и школы в Калининграде превосходил средний российский.
Мне было 19 лет. По сравнению с этой девочкой я был уже взрослым, самостоятельным парнем. Я встал со своего места, как взрослый человек, снял пиджак и повесил его на спинку стула, хотя мне не было жарко. Я выбрал тему сочинения о современной литературе, и решил написать сочинение о поэте Вознесенском. Вознесенский тогда был популярный и полузапрещенный поэт, он был слишком независим и оригинален для коммунистического стойла. Я писал сочинение, а рядом со мной сидело черноголовое, скромное и красивое женское существо, которое иногда проявляло ко мне незаметные знаки внимания. Итак, я писал сочинение о Вознесенском.
Так как я пишу быстро, то за десять минут я написал черновик, а через пятьдесят минут было написано и сочинение.
Я никогда не знал правила правописания, но всегда писал чисто. Я считаю что заставлять детей учить ушки-юшки так как это делают в нашей средней школе, это значит сильно вредить их здоровью. Потому что запомнить правила русской грамматики, как и китайскую грамоту, невозможно. И обычному человеку это не нужно. Потому что и так видно какую букву куда нужно поставить. А если тебе не видно, возьми какую-нибудь книжку и посмотри где стоит запятая.
Поэтому я уже написал сочинение и посматривал вокруг. А рядом писала сочинение эта кавказская девочка.
Вдруг она меня спросила, увидев, что я уже ничего не пишу:
- Много нужно написать?..
- Мне кажется хватит три страницы. Я написал две с половиной. Достаточно.
Она кивнула головой. Очевидно ее мысль кончалась, и она не знала что написать еще, и хотела закончить сочинение. Потом она решилась спросить меня: