— Булюк! Ты свободен. Можешь идти, куда хочешь. Тебя уже никто не тронет, мы пришли, чтобы освободить тебя, — заявил посланец султана.
— Нет! Я вам не верю! Я остаюсь в своей тюрьме! — Булюк вскочил на ноги и попятился в угол. — Я ничего не хочу!
— Ты свободен, Булюк! — сделал вперед шаг Кан-бирды. — Я — доверенное лицо султана Сулеймана. Теперь тебе ничего не грозит! Ты можешь ехать в Казань на ханство.
Булюк некоторое время стоял не шелохнувшись в углу. Неужели в лице этих мрачных волосатых янычаров к нему вернулась долгожданная свобода? Видимо, да.
— Я награжу тебя, — сказал Кан-бирды благодарный Булюк-Гирей. — Чего ты желаешь?
— Для меня лучшая награда — это благосклонность султана Сулеймана.
— Чем же в таком случае я могу тебя отблагодарить?
— Я хочу тебя спросить… Что ты сделаешь с Сагиб-Гиреем, если встретишь его?
Булюк неожиданно взорвался, и мрачные стены зиндана потряс его резкий крик:
— Я убью этого шакала! Я убью его вот этими руками! Я вырву его гадкий и лживый язык, чтобы он не смел просить о пощаде!
Его проклятия, покинув тесную камеру, затихли где-то в многочисленных тупиках Инкерманской крепости.
— Хорошо, — согласно кивнул Кан-бирды, — я сообщу о твоем желании султану, — и, повернувшись к янычарам, произнес: — А вы сейчас отправитесь вдогонку Сагиб-Гирею и отвезете ему вот этот фирман. Пускай прочтет его и поймет, что Сулейман Великолепный недоволен своим рабом. Думаю, он порадуется за своего племянника Девлет-Гирея, который вместо него назначается новым ханом Бахчэ-Сарая.
— Что делать с Сагиб-Гиреем?
— Сначала привезти его в Бахчэ-Сарай.
Небольшой отряд янычар скоро покинул город, усердно подгоняя нагайками разгоряченных коней.
Войско Сагиб-Гирея после долгого перехода расположилось на берегу Кубани. Для шатра нашли живописное место на вершине скалы, заросшей старым лесом, с которой хорошо была видна дорога в Бахчэ-Сарай.
Сагиб-Гирей отдыхал в окружении мурз. Несколько рабов обмахивали его еловыми ветками. Хан любил их благодатный запах. Тут же неподалеку расположились и музыканты.
Сагиб-Гирей поднял руку:
— Пусть зазвучит флейта!
Божественный инструмент. А как искусен игрок!
Сагиб закрыл глаза. Ему казалось, что такую музыку он мог бы слушать вечно. Вот она, настоящая услада! Эти звуки могут сравниться разве что с прикосновениями прекрасных женщин. Неожиданно флейта смолкла. Он открыл глаза и сурово посмотрел вокруг. Что случилось?! Кто посмел прервать его отдых?!
Один из мурз наклонился к уху хана и зашептал испуганно:
— Прибыл гонец. Он привез фирман от султана.
— Дай мне фирман! — протянул он властно руку.
Гонец поклонился и с видимым почтением протянул свернутую бумагу. Но когда рука хана коснулась послания султана, резко выдернул письмо.
— Я сам прочитаю его тебе!.. «Подлого шакала, изменника Сагиб-Гирея, повелеваю схватить и везти в Бахчэ-Сарай в железной клетке. Султан Сулейман Первый Кануни».
Гонец брезгливо посмотрел на хана, стоявшего рядом, потом перевел взгляд на мурз и показал всем ханскую печать, после чего бережно поцеловал герб Оттоманской империи.
Даже Кубань в этот миг шумела не так, как прежде, а тихо несла свои воды мимо лагеря бывшего крымского хана. Сагиб-Гирей еще пытался цепляться за жизнь.
— Это ложь! Фирман поддельный! — вскричал Сагиб. — Слышите вы меня?! Он поддельный!
— Именем султана Сулеймана Первого Кануни взять его! — превратился гонец в тюремщика хана.
Мурзы, еще вчера трепетно целовавшие Сагиб-Гирею туфли, дружно навалились на его плечи, заломили бывшему хану руки, исполняя волю гонца. Сагиб застонал, лицо его скривила болезненная гримаса.
— Аллах! Как же ты несправедлив ко мне!
Сагиб-Гирей, стянутый по рукам и ногам цепями, в тесной железной клетке, подогнув под себя ноги, на скрипучей арбе возвращался в столицу Крымского ханства. Осмеянный придворными, униженный простыми воинами, он всю дорогу хранил молчание. Каждый желающий мог плюнуть в поверженного, некогда могущественного хана. Но Сагиб-Гирей, не пряча лица и не опуская головы, терпеливо сносил обиды.
«Зачем же они везут меня в Бахчэ-Сарай? Не проще ли было отрубить мне голову здесь?.. Они хотят опозорить меня перед моим народом!» — догадался Сагиб.
А арба уже катила по узким улочкам Бахчэ-Сарая. Ее сильно трясло на ухабах. Сагиб-Гирей, будто огромная хищная птица, вцепился пальцами в стальные прутья, пытаясь сохранить равновесие и не упасть, чтобы не вызвать новый восторг у своих мучителей. Редкие прохожие, увидев железную клеть с пленником, спешили спрятаться за угол дома, с ужасом оглядываясь на бесчестие Сагиб-Гирея.
С высоких минаретов на базарной площади муэдзины звали правоверных на молитву.
Сагиб словно очнулся. «Пусть для меня все кончено, но никто не посмеет помешать мне разговаривать с Аллахом». И он, встав на колени, начал молиться. Вдруг теплая волна захлестнула бывшего хана, подступила к самому горлу, и он безутешно и горько зарыдал. Бахчэ-Сарай… Что ждет его здесь? Смерть?.. Или, быть может, спасение?..
Девлет-Гирей уже успел почувствовать себя правителем Бахчэ-Сарая, влияние которого распространялось далеко за пределы ханства — на Польшу, Русь и непримиримую Литву. В его руках находилось тяжелое мерило власти — ханский скипетр.
— Привести ко мне Сагиб-Гирея! — распорядился новый правитель.
Два янычара привели Сагиба и, обнажив ятаганы, молча замерли за спиной пленника. Достаточно одного движения бровью, чтобы Сагиба не стало, и стражники внимательно следили за лицом Девлет-Гирея.
Вдруг тот поднялся и пошел навстречу бывшему хану, протянув в знак приветствия обе руки.
— Как ты похудел, Сагиб, — печально покачал Девлет головой. — Что же они с тобой сделали! А одежда? — притронулся юноша кончиками пальцев к жалкому одеянию пленника. — На тебе одни лохмотья. А тело?.. На нем нет живого места! Неужели мои подданные осмелились бить тебя?! — ужаснулся Девлет-Гирей. — Почему мне никто не доложил об этом?! Я накажу всех твоих обидчиков! Они все изменники! — сверкнул хан глазами на стоявших за спиной Сагиба янычаров. — Кто посмел обидеть Сагиб-Гирея?! Кто?! Я вас спрашиваю! Ведь все знают, что он остался мне вместо отца!
Лица стражников вытянулись в недоумении. Хан шутит или говорит всерьез? Беки[45] тоже удивленно переглядывались между собой.
А хан распалялся все сильнее:
— Я вас спрашиваю, почему вы молчите?!
— О великий Девлет-Гирей, хан наш, — робко заговорил хаджи Якуб. — Но мы выполняли волю…
Девлет резко обернулся и приблизил разгневанное лицо к говорившему. Хаджи в страхе отшатнулся, разглядев в глазах хана грозу.
— Чью волю вы исполняли? Чью?! — Девлет спрашивал уже спокойно, почти по-приятельски, но это добродушие казалось гораздо страшнее, чем гневный тон.
Хаджи спрятался за спины эмиров и больше не произнес ни слова.
— Сагиб, ты прости меня, что все так обернулось. Поверь, я здесь совершенно ни при чем! — Хан был смущен, и на его губах замерла робкая улыбка.
Сагиб-Гирей протянул навстречу Девлету обе руки, и цепи на его запястьях мрачно загромыхали.
— Почему на Сагиб-Гирее цепи?! — опять сорвался на крик крымский хан. — Снять с него оковы!
В комнату тут же вошли два кузнеца и, ловко орудуя молотками, стали освобождать запястья Сагиба. Цепи тонко позвякивали при каждом ударе, а затем упали на мраморный пол. Сагиб растер пальцами затекшие суставы:
— Спасибо, Девлет-Гирей. Я твой вечный должник и никогда не забуду тебе этого. Может быть, я порой был несправедлив к тебе… ты прости меня за это.
— Что ты, что ты, — растроганно бормотал Девлет. — Разве я мог поступить иначе? Я часто вспоминаю свое детство, ты заменил мне отца и дал поддержку, в которой я нуждался, — полуобнял он дядю. — Я не по праву занимаю ханское место и завтра же… Нет, почему завтра?! Сегодня же я напишу письмо султану Сулейману, чтобы он лишил меня дарованной чести и вернул стол более достойному! Мне так будет спокойнее, к тому же я слишком молод, чтобы повелевать. Ступай на свое место, хан Сагиб. Оно принадлежит тебе! — подтолкнул Девлет-Гирей своего дядю, и тот сделал первый нерешительный шаг к ханскому трону. За ним второй, третий…
Он все больше набирался уверенности. А почему бы ему не вернуться на привычное место? «Конечно, я не забуду мальчишку, сделаю его своей правой рукой. Он действительно слишком молод, чтобы управлять Крымским ханством. Пусть посмотрит на дядю и наберется силы!»
Когда до трона оставался всего лишь шаг, в зале раздался смех Девлет-Гирея. Поначалу тихий, он все больше набирал силу, а потом громкий, почти истеричный хохот заполнил собой все. Ему было тесно, и он вырывался через узкие окна на ханский двор.
Когда до трона оставался всего лишь шаг, в зале раздался смех Девлет-Гирея. Поначалу тихий, он все больше набирал силу, а потом громкий, почти истеричный хохот заполнил собой все. Ему было тесно, и он вырывался через узкие окна на ханский двор.
Янычары, стоявшие на страже, переглянулись. «Умеет веселиться молодой хан, теперь понятно, почему он так полюбился султану».
Стоявшие рядом беки сначала нерешительно, а потом смелее подхватили смех Девлет-Гирея. И от этого смеха лицо Сагиба перекосилось.
— Выходит, все-таки ты не потерял надежду вернуться на ханство? — резко оборвал жуткое веселье Девлет-Гирей. — А как только ты сядешь на этот трон, тебе тотчас понадобится и моя голова?! Позвать ко мне Булюк-Гирея! — раздался его властный голос.
Вошел Булюк. Смиренный. Кроткий. Приложив руку к груди, он низким поклоном поприветствовал всех присутствующих. Девлет безразличным взглядом скользнул по своему двоюродному брату и сказал:
— Я выполнил твою просьбу. Вот твой обидчик, Булюк. Делай с ним все, что посчитаешь нужным. Он твой!
— Я задушу его! — поднял Булюк руки, готовый тотчас вцепиться в горло обидчику. — А его поганое мясо пусть едят псы всего Бахчэ-Сарая! — он сделал шаг навстречу бывшему хану.
Сагиб-Гирей отшатнулся, увидев искаженное гневом лицо племянника, его злые глаза.
— Я сделал ошибку. Надо было придушить тебя еще в крепости!
Сагиб отступил на шаг и, запутавшись в полах одежды, растянулся на мраморном полу. Когда он поднял голову, то увидел прямо перед собой короткие сильные пальцы Булюка, уже держащие шелковый шнур. В следующее мгновение шнур захлестнул тонкую шею бывшего хана, и Булюк что есть силы затянул крепкую петлю. Тело Сагиба обмякло, дернувшись в последний раз, но Булюк-Гирей, стиснув зубы, все продолжал затягивать шнур.
— Он уже мертв, — равнодушно проговорил Девлет. — Оставь его. Ты хорошо проделал свою работу. Очень рад, что не ошибся в тебе. Я по-братски награжу тебя.
— Самая лучшая награда для меня — твое расположение, — заглянул Булюк-Гирей в глаза двоюродного брата.
— И все-таки он был великий хан, — задумчиво произнес юный правитель Крыма. — Жаль, что нам стало тесно на одной земле. Хана Сагиб-Гирея похоронить в усыпальнице хана Хаджи-Гирея! Это моя воля. Сагиб-Гирей достоин великих почестей.
Ночью Булюк-Гирея грубо растолкали. Перед ним стояли двое янычаров из охраны хана и хаджи Якуб.
— Вставай! Тебя хочет видеть Девлет-Гирей! — проговорил хаджи.
— Хан хочет видеть меня ночью? — забеспокоился Булюк. — Неужели он не мог позвать меня утром?
— Хан хочет тебя видеть именно сейчас!
— Хорошо, я иду! — поспешно стал одеваться Булюк-Гирей, подпоясываясь на ходу.
Ночь была светлой, звездной. Из окон ханского дворца Девлет-Гирей видел, как широкий двор пересекли четыре фигуры, затем они остановились перед высокими дубовыми дверями дворца и о чем-то долго разговаривали.
— Что же они тянут? — недоуменно пожал плечами Девлет.
Тут один из янычаров поднял руку, в ночи сверкнула сталь, и обезглавленное тело Булюк-Гирея скатилось по крутым ступенькам высокого крыльца. Янычары завернули тело Булюка в покрывало и выбросили его за пределы дворца на съедение псам. Хаджи Якуб подобрал голову Булюка. Тяжела. Бросил ее в мешок. Надо спешить к Девлет-Гирею, наверняка он уже ждет.
В комнате при свете лучин на мягких подушках сидели двое: крымский хан и Кан-бирды.
— Все ли ты выполнил в точности, как я приказывал? — спросил Девлет, как только Якуб переступил порог его комнаты.
— Да, великий хан, — произнес хаджи, — и как свидетельство своей преданности я принес тебе голову Булюка. — И он вытряхнул ее на пол.
Голова с глухим стуком упала на ковер и застыла. Открытые глаза смотрели куда-то вверх. Девлет-Гирей вздрогнул: ему показалось, что глаза его брата моргнули.
Хан покосился на невозмутимого Кан-бирды. Казалось, его совсем не интересует произошедшая сцена. «Только бы Кан-бирды не заметил мою слабость. Он обо всем расскажет Сулейману».
— Брось голову обратно в мешок… и закрой ему глаза. Пусть спит, — проговорил Девлет.
Хаджи Якуб уже уходил, когда его остановил властный голос хана:
— Задержись! Отпиши великому султану Сулейману, что я выполнил все, что он приказал! Сагиб-Гирея больше нет! И еще… напиши Сююн-Бике в Казань, что ей нечего больше опасаться. Булюк-Гирей мертв, и пусть ее сын будет ханом.
Когда хаджи Якуб вышел, Кан-бирды произнес:
— Булюк не был тебе опасен. Он слишком молод и неискушен в делах. — По его губам скользнула легкая усмешка. — Или ты действительно хотел помочь вдове Сафа-Гирея?
— Если бы я не знал тебя, Кан-бирды, то подумал бы, что ты жалеешь Булюка. Я избавился от соперника! Если сегодня моему двоюродному брату захотелось стать казанским ханом, то завтра к нему может прийти желание сделаться крымским!
— Ты мудр не по годам, Девлет-Гирей, — согласился Кан-бирды.
…А утром жители Бахчэ-Сарая увидели голову Булюка. Она торчала на высоком колу в центре базарной площади, там, где продавали алую, будто застывшую каплями кровь, вишню…
Скоро в Казань докатилась весть, что Булюка — старшего сына Сафа-Гирея — уже не дождаться. А друг сеида и посол Казанского ханства Мухаммед Риза не подавал о себе вестей — ни плохих, ни хороших. И только через месяц стало известно, что все посольство Казани на обратной дороге было задержано на границе с Ногаями казаками мурзы Юсуфа. А затем, в знак верной и нерушимой дружбы Ногайской Орды и Московского государства, пленники были переданы царю Ивану. Кулшериф, во спасение казанских послов, отписал послание в Москву, царю Ивану, но уже на следующий день в Казани стало известно, что оно запоздало. Всех мусульман, попавших в плен, крестили при большом скоплении народа на Москве-реке под белокаменными соборами Новодевичьего монастыря, с головой окуная в стылую воду. Принять православие даже под страхом смерти отказался только Мухаммед Риза.
Часть четвертая ГОСПОЖА КАЗАНСКОЙ ЗЕМЛИ
Нелегкие времена
Рать Ивана Васильевича все ближе подступала к Казани. Воинство было поделено надвое: первая дружина, которую возглавлял сам государь, добиралась сухопутным путем через Нижний Новгород. Вторая, во главе которой стоял касимовский царь Шах-Али, отправилась от Нижнего Новгорода по Волге сразу после ледохода.
Казань жила настороженно, питаясь вестями, которые заносили в город дервиши.
По столице пополз липучий слух, что стол казанский достанется Сююн-Бике.
— Это чтобы женщина управляла мужчинами! — нашептывали на базарах дервиши. Да на кого же мы станем похожи, мусульмане?!
— Нужно отправить ее в Сарайчик, а на ханское место пригласить Ядигера!
Кулшериф щедро расплачивался с дервишами, а базары пополнялись все новыми слухами:
— Она шлет письма урусскому хану и хочет отдать ему Казань!
Столица все более волновалась, и скоро возмущение захлестнуло город…
— Пусть карачи сами выберут достойного человека на ханство, но это обязательно должен быть мужчина! — слышалось всюду.
Ханство трещало и распадалось на множество улусов. Арский эмир объявил свои уделы независимыми и грозился пойти на Казань войной. Он выставил ханских ильчи[46] за ворота и отписал Сююн-Бике ругательное письмо.
Кучак сурово расправился с городскими смутьянами, а главных зачинщиков бросил в зиндан.
Казань притихла. Но это молчание больше походило на затишье перед грозой.
Сююн-Бике обрушилась на Кучака, который молча сносил упреки, не в силах поднять глаза на разгневанную госпожу. Только чуткие ноздри степняка подрагивали хищно, будто у волка, смиренно принявшего укус рассерженной волчицы.
— Ты добиваешься того, чтобы тебя ненавидели еще больше прежнего! Ты хочешь, чтобы Аллах отказал мне в своем покровительстве! Казанцы не привыкли к подобному обращению!
— Я защищал твою честь, бике. Они говорили о тебе худые слова, — сделал улан попытку оправдаться. — Будто бы ты — слуга царя Ивана.
Глаза Сююн-Бике вспыхнули гневом:
— Разве я способна предать Казань?
За окном раздавался настойчивый голос муэдзина, который звал правоверных на молитву. Сююн-Бике подошла к узкому, словно бойница, окну и увидела, как со всех сторон к мечети потянулись мусульмане. Они совсем не походили на разъяренных людей, какими были всего лишь несколько дней назад.
— Мы не должны враждовать между собой, рать царя Ивана уже у самой Казани. Наши сторожевые отряды встретились с урусами у Васильсурска. И скоро их воинство будет здесь.
— Аллах будет к нам благосклонен, он не допустит, чтобы гяуры вошли в Казань, — уверенно ответствовал Кучак.