Сторож забрал три трупика и стал спускаться вниз.
А Коркоран взялся за работу. Он наложил защитные заклятия на всех оставшихся голубей. На избранном голубе он дополнительно его усилил и, поскольку птица явно была не в лучшей форме, добавил к этому мощное заклинание скорости. Чернила, которыми писали послания, разлились в суматохе, и узкие полоски бумаги были изорваны в клочья. Ассасины сделали все, чтобы никто не мог послать за помощью. Подумаешь! Коркоран перенес сюда новые чернила и бумагу. Он подробно и тщательно описал весь свой разговор с сенаторами, рассказал об их тонких намеках и о том, что ему предлагали денег, отдельно остановился на их прощальной угрозе, сослался на гномов в качестве свидетелей всей беседы. Письмо было адресовано императору Титу. Ни о деньгах, ни о защите от обещанных сенаторами ассасинов Коркоран просить не стал. Это было бы чересчур грубо. Он был уверен, что благодарный император и так догадается, что ему надо.
– Лети в Империю, – сказал он голубю, упаковывая полупрозрачную бумажку в трубочку на ноге голубя, – в город Кондита, и доставь это послание императору Титу. Самому императору, лично в руки, и никому другому. Понял?
– Постараюсь, – проворковал голубь. – Но, говорят, там нашего брата ловят сачками и тащат прямиком в сенат.
– А ты не попадайся! – приказал Коркоран. – Императора ищи.
Он взял обеими руками теплого, почти невесомого голубя и отнес его к открытым дверкам.
– Не позволяй никому прикасаться к тебе, пока не разыщешь императора.
Он усадил птицу на маленький порожек. Голубь вспорхнул и довольно устало полетел на юг. Коркоран провожал его взглядом, пока тот не скрылся.
Тут вернулся сторож с охапкой мышеловок. Коркоран потратил немало времени на то, чтобы снабдить их все весьма опасными заклинаниями. Четверо оставшихся голубей вытягивали шеи и с интересом смотрели, что он там делает. Когда волшебник наконец ушел, птицы переглянулись, поворковали между собой и спорхнули вниз. Не успел Коркоран спуститься на улицу, как эти голуби тоже выбрались наружу и, тяжело взмахивая крыльями, полетели в сторону Деркхольма.
Солнце уже садилось, когда Коркоран добрался наконец до своей лаборатории. Он вздохнул с облегчением и включил свет. И застыл как громом пораженный, не отрывая руки от выключателя. Ассасины и их союзники-мыши успели поработать и здесь. Его записи, расчеты – все было изгрызено в мелкие клочки и рассеяно по всей лаборатории. Экспериментальные образцы лунного костюма были разбиты и переломаны. Но что самое ужасное – корабль, его драгоценный корабль, столь тщательно продуманный, столь любовно построенный, на изготовление которого у Коркорана ушли три года и жуткая прорва денег и который уже был на две трети готов, – этот корабль был буквально изрублен на куски! Вместо него у окна высилась лишь куча сверкающих обломков. На каждом из обломков виднелись сотни следов от ударов крошечных кинжалов. Видимо, ассасины, сидя в клетке, день за днем наблюдали за ним и теперь точно знали, что ему дороже всего…
Коркоран безмолвно смотрел на это разорение, не веря своим глазам.
11
Лукин отворил дверь концертного зала, пропустил Ольгу вперед, вошел сам, закрыл дверь за собой и привалился к ней, отдуваясь. Ольга медленно сняла плащ и уронила его на пол. Прочие, сидевшие кто где, с тревогой уставились на них.
– Уфф! – сказал Лукин. – Эльда, ты попала в самое яблочко! Рёскин, ты теперь мой законный раб. Я тебя купил. Вот договор.
Он помахал пергаментом с печатью и подписями.
– Так что отныне можешь считать себя гражданином Лютерии.
– Урра-а!
Рёскин вскочил на свои коротенькие ножки, взмахнув косицами, и пустился плясать под перестук косточек. Фелим присоединился к нему. Они так распрыгались, что опрокинули вешалку. Клавдия не обратила на это внимания. Ее положение было отнюдь не таким надежным, как у Рёскина. Правда, легионеры за ней до сих пор не явились, но это мало утешало. Наверняка сенаторы уже начали процедуру экстрадиции… Она съежилась среди разбросанных по эстраде подушек и попыталась решить, что же ей делать.
– Ты, главное, держись поближе ко мне, – сказала Клавдии Эльда, подобрав вешалку. – Переселяйся сюда вместе с вещами. Уж я-то с этими солдатами управлюсь.
Ольге тоже было не до веселья. Она так и стояла у двери рядом со своим плащом, глядя в никуда.
– Ну что, – весело сказал ей Лукин, – здорово я все уладил с этими гномами?
– Ты так думаешь? – ответила Ольга.
– А что, нет, что ли? – Лукин несколько обиделся. – Гномы – они знаешь какие подлые? За ними нужен глаз да глаз! Когда ты стала рассказывать, как к тебе попал этот блокнот, я даже боялся, что они сразу откажутся от сделки. У тебя голос был такой странный – как будто ты отвечала зазубренный урок или что-то в этом роде.
Ольга развернулась в его сторону – так резко, что волосы хлестнули ее по лицу.
– Ах вот, значит, как, господин наследный принц? А как, по-твоему, я должна была разговаривать, когда ты принялся задирать нос и толковать о всяких там приданых и будущих супругах? Что, по-твоему, мне полагалось помереть от счастья? Или сказать: «Ах, да-да, папочка Лукина будет просто счастлив породниться с пиратом! И с мышом!»
Лукин был озадачен. Чего это Ольга так разозлилась? Ведь все получилось так здорово! Отчего же у нее в глазах слезы стоят?
– Ну, ты ведь понимаешь, мне же нужно было как-то выкрутиться, чтобы показать, что я законный владелец этой вещи. А то бы они со мной и разговаривать не стали. Я ничего такого в виду вовсе не имел, ты ведь понимаешь!
– Все я понимаю, мог бы и не говорить! – рявкнула Ольга.
– Да что я такого сделал-то? – спросил Лукин, все еще надеясь ее урезонить. – Я думал, мы друзья и достаточно понимаем друг друга для того, чтобы ты могла подыграть где надо. Если тебе это было неприятно – извини. Но нам надо было спасать Рёскина.
– Да я не о Рёскине! – вскричала Ольга. – Мог бы хоть предупредить!
– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю! – огрызнулся Лукин. – Ты себя ведешь как эта придурочная Мелисса! Могла бы и догадаться, что, раз я позвал тебя с собой, значит я собираюсь сочинить что-нибудь этакое!
– Ах так! – воскликнула Ольга. – Ну, все! Я с тобой вообще больше разговаривать не буду, никогда в жизни! Ни за что!
И разрыдалась. Так бурно, что слезы застили ей глаза. Она на ощупь нашла дверь, кое-как открыла ее и выбежала из зала. Слезы катились у нее из глаз ручьями, и капли отлетали в сторону – Лукин еще успел увидеть радугу, вспыхнувшую в брызгах, а потом дверь захлопнулась у него перед носом.
– Какая муха ее укусила? – спросил он у своих друзей растерянно и слегка сердито.
Те посмотрели на него молча и серьезно. Клавдия поняла, что ей придется на время забыть о собственных тревогах. Она спустилась с эстрады и подошла к Эльде. Вешалка затрусила следом за ней, но на нее никто не обратил внимания.
– Ты в самом деле не понимаешь? – осведомилась Клавдия у принца.
– Н-нет… – сказал Лукин, твердо уверенный, что говорит чистую правду. – Понятия не имею.
– Ну, тогда мы тебе ничем помочь не сможем, – сказала Клавдия. – Подумай сам.
Лукин задумался. Остальные по-прежнему молчали. Сперва Лукин подумал, что его друзья посходили с ума, как и Ольга. Как же так: он раз в жизни повел себя как настоящий принц, выручил Рёскина, а его никто не хвалит, не говорит, какой он находчивый, а предлагают подумать! Чушь какая-то. Но чем дольше он размышлял, тем сильнее шаталось и таяло его довольство удачно проведенной операцией по спасению Рёскина. И из-под него начало выколупываться какое-то не очень приятное чувство. Не слишком ли деспотично обошелся он с Ольгой? Но, с другой стороны, когда ведешь себя как принц, поневоле приходится распоряжаться людьми… Лукин обнаружил, что ему не стоится на месте. Он подошел к Рёскину и отдал ему пергамент с договором.
– Вот, держи, – сказал он и, не сдержавшись, спросил: – Как вы думаете, она это серьезно насчет того, что больше никогда в жизни не будет со мной разговаривать?
Ольгу все присутствующие знали неплохо; все знали, как она горда и непреклонна, и потому в один голос ответили:
– Да!
И снова выжидательно уставились на Лукина.
– Ну чего вы все на меня так пялитесь?! – сердито воскликнул он.
Ему захотелось тоже сбежать, как Ольга, и побыть одному. Но как только Лукин представил себе, что останется один, перед его мысленным взором тотчас же предстала огромная зияющая яма, отчаянная боль оттого, что он больше не нужен Ольге. Он привык полагаться на Ольгу. Она его понимала. Она знала, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Именно поэтому его так ошеломило, что она не поняла, что он солгал гномам. Ведь во всех прочих сложных случаях она всегда его поддерживала и выручала! Она одолжила… да нет, просто дала ему денег на новую одежду. Она не раздумывая подарила ему этот бесценный блокнот на первой лекции Вермахта и создала ту вонючую обезьяну, чтобы помочь ему, – хотя позднее сама ему призналась, что терпеть не может создавать чудовищ: она потом всегда чувствовала себя довольно мерзко. Так почему же, почему она сбежала? Лукин даже не подозревал, что Ольга способна вести себя так безоглядно.
– Как вы думаете, может, мне стоит пойти к ней и попробовать поговорить? – спросил он у друзей.
– Ну, это зависит от того, что ты собираешься ей сказать, – ответила Клавдия.
«Ну, тогда не пойду, – решил про себя Лукин. – Она просто снова наорет на меня, да и все». Он совершенно не представлял, что ей сказать. Скорее всего, он просто начнет ныть и говорить Ольге, что она ему нужна, и все такое. Она только рассердится, и самому потом будет стыдно… Но когда он подумал о том, как ему нужна Ольга, он вдруг почувствовал, что Ольга ему действительно очень нужна и он без нее никак не может. Вот бы никогда не подумал, что такое бывает… И как только Лукин это осознал, он начал понимать, отчего Ольга так рассердилась. Да, действительно, можно сказать, что она ему не ровня… «Да плевать мне на ее гнусного папашу! – внезапно разозлился Лукин. – Я бы с удовольствием поставил ему личную мышеловку!» Но он понимал, что на самом-то деле проблема вовсе не в этом… Он вздохнул.
– Я не знаю, куда она убежала, – сказал он.
– Ты на волшебника учишься или как? – осведомился Рёскин.
Лукин непонимающе нахмурился.
– Рёскин имеет в виду, – пояснила Эльда, – что, если ты так или иначе связан с Ольгой, ты всегда можешь определить, где она.
Лукин немного подумал. Остальные продолжали выжидающе следить за ним. Наконец его нахмуренное лицо немного просветлело и он улыбнулся.
– На крыше Дома заклинателей, – сказал он. – Примерно там, где отлеживалась Эльда.
Ольга в самом деле была на крыше. Она взбежала наверх по узенькой деревянной лесенке, ведущей к люку рядом с трубой. Слезы капали у нее с подбородка и терялись в волосах. Ольга чувствовала себя точно так же, как в детстве, когда взбиралась на мачту после того, как Олаф ее избивал. «Да, – подумала она. – Точно так же. И снова я одна. Как всегда». Она свернулась комочком рядом с трубой, прячась от холодного ветра, и плакала, плакала, плакала навзрыд. О себе, и об отце, и о Лукине. Лукин! Он казался таким добрым, ласковым, понимающим, несмотря на свой мрачноватый вид. А оказался совсем не таким! По крайней мере, на Ольгу у него доброты и понимания не хватило. Она поняла, какой он на самом деле, когда он изображал наследного принца перед гномами. Аристократичный, высокомерный, ужасно вежливый. И очень учтивый с низшими. Ну конечно, ведь большинство людей ниже его по рождению. А Ольга еще ниже, чем большинство из них. Не укради тогда Олаф этот корабль после смерти Ольгиной матери, была бы сейчас Ольга обычной портовой шлюхой.
И вот она сидела и рыдала. Холодный ветер налетал со всех сторон, загоняя в рот влажные пряди волос, а она рыдала, не обращая на него внимания.
«Ну, в чем дело? – вскричал ветер. – Поговори с нами! Пожалуйста, поговори с нами, как раньше!»
Ольга открыла мокрые, опухшие глаза и уставилась на воздушные стихии, оплетавшиеся вокруг нее. То были прозрачные существа, похожие на длинные шелковые шарфы с тревожными птичьими глазами. «У Эльды глаза как у них, – подумала Ольга. – Наверно, поэтому она мне так нравится».
– Что случилось? – воскликнула она. Голос у нее был ужасный – глухой и сиплый. – Я вас снова вижу! Я вас снова слышу! Отчего же вы молчали все это время?
«Мы не молчали! – воскликнули они в ответ. Голоса их походили на тихое гудение ветра в проводах. – Мы говорили с тобой! Это ты нас не слышала. Ты ведь никогда не плакала…»
И в самом деле! Тогда, в первый раз, как Олаф избил ее до полусмерти, она твердо решила, что не издаст ни звука, не прольет ни слезинки. Почему-то это казалось ей очень важным. А после этого слезы ушли куда-то вглубь и затерялись в таком месте, что Ольга никак не могла их отыскать.
– Наверно, я сделалась слишком гордой, чтобы плакать, – сказала она стихиям. – Я не хотела показывать ему, что мне больно.
«А кто сделал тебе больно на этот раз?» – спросили они.
– Лукин, – всхлипнула Ольга.
«Хочешь, мы унесем его далеко-далеко и ты его больше никогда не увидишь?» – предложили они.
– Нет-нет, не надо! – поспешно сказала Ольга. – Я не хочу причинять ему зло. Наверно, это мне придется уйти из университета…
«Мы тебя не понимаем!» – сказали они.
Ольга подумала, что стихии часто не понимают мотивов тех или иных человеческих поступков, и едва не рассмеялась, вспомнив несколько таких случаев. Взять хотя бы тот страшный шторм, который занес их на другой конец Внутреннего моря, в Фарнес, потому что Ольга сказала им, что Олаф запретил ей одеваться мальчишкой. Стихии потом объяснили, что просто пытались сдуть Олафа за борт. Однако своего Ольга отчасти добилась: переодевание в женскую одежду пришлось отложить. В Фарнесе и еды-то не купишь, не то что юбку!
Люк рядом с трубой распахнулся, и на крышу вылез Лукин.
– О боги! – сказал он, увидев распухшую физиономию и мокрые от слез волосы Ольги. – Прости меня, пожалуйста!
Ему померещилось, что вокруг Ольги вьются какие-то длинные прозрачные создания. В следующий миг он убедился, что ему не померещилось: существа взмыли в воздух и закружились вокруг его головы. Глаза у Лукина заслезились от ветра, и ему показалось, что его волосы вот-вот оторвутся и улетят.
– Ух ты! – сказал он. – Ты снова можешь говорить со стихиями? Вот здорово! Не могла бы ты их отозвать?
– Зачем ты сюда пришел? – спросила Ольга. – А ты что, их видишь?
– Еще бы мне их не видеть! – воскликнул Лукин, отмахиваясь от назойливых существ. Стихии, казалось, не замечали его взмахов. – Их трудно не заметить! Отзови их, а? А пришел я сюда… ну… потому, что я тебя люблю.
– Они не всегда меня слушаются… Что ты сказал?!
– Я тебя люблю, – повторил Лукин. Произнося это во второй раз, он окончательно осознал, что это так и есть. – Мне все равно, кто твой отец, будь он даже одним из императорских слонов или самой толстой жабой в Болотах. Я все равно тебя люблю, потому что ты – Ольга. И я принес тебе твой плащ. Вот, держи.
Он вытащил из люка тяжелый мех и накинул его на плечи Ольге. И как-то так получилось, что, окутывая ее плащом, Лукин закутал Ольгу и в свои объятия. Они довольно долго стояли так, а воздушные стихии плели вокруг них замысловатый радостный узор. В конце концов Лукин сказал, положив подбородок на шелковистую макушку Ольги:
– Имей в виду, если бы он сейчас пробежал по крыше, я бы его задавил!
Ольга содрогнулась.
– Не надо. Я все еще… ну… можно сказать, люблю его, хотя и какой-то странной любовью.
– Да, я тебя понимаю, – сказал Лукин, вспомнив своего собственного отца. И решил не упоминать о своих планах насчет мышеловки.
«Новости! Гости! Радостные вести!» – завопили стихии, мечась от трубы к парапету и обратно.
– Они всегда знают, когда происходит что-то необычное, – сказала Ольга, высвобождаясь из объятий Лукина. – Пошли посмотрим.
– Если это опять сенаторы или новый отряд гномов, я предпочел бы не знать, – сказал Лукин, но подошел к парапету следом за ней.
Первое, что они увидели внизу, во дворе, была Мелисса. Мелисса бегала вокруг статуи, спасаясь от стайки мышей.
– Спаси-ите! – визжала Мелисса.
Ее призыв не остался без ответа. Из всех дверей во двор хлынуло множество студентов, и не все они были мужского пола. Они принялись топать и кричать, чтобы спугнуть мышей. Кто-то из студентов метнул в них пламя, но другой студент все испортил, попытавшись их утопить. Лукин было понадеялся, что тут зловредным грызунам и конец, но все мыши сумели уйти целыми и невредимыми.
– Вот придурочная девица! – сказал он.
– Вовсе нет, – возразила Ольга. – Мелисса, правда, не очень умная, но она не виновата, что уродилась такой. К тому же она это понимает и пытается как-то исправить. Я ее за это уважаю. И те девушки, которые выбежали, чтобы ей помочь, тоже уважают ее за это.
Это было уже больше похоже на Ольгу, какой привык ее видеть Лукин. Он повернулся было, чтобы улыбнуться ей, но тут же пригнулся: огромная тень пронеслась у них над головами. Маховые перья громко затрещали, когда огромные крылья выгнулись перед приземлением и из-под них, визжа от восторга, вырвалась целая стая воздушных стихий.
– Вот видишь! Они все знают заранее, – сказала Ольга, и они с Лукином снова перегнулись через парапет, глядя, как огромная бурая грифонша мягко опустилась на землю рядом со статуей волшебника Поликанта и аккуратно сложила широкие, бурые в кремовую полоску крылья поверх своей львиной спины.
Голова грифонши оказалась гораздо выше статуи.
– А это самый огромный грифон на свете, – благоговейно сказал Лукин. – Ее, кажется, зовут Калетта.
В следующий миг из концертного зала донеслись радостные грифоньи вопли. Дверь зала распахнулась, и Эльда понеслась через двор, вопя:
– Калетта! Калетточка! Ты вернулась! А все наши тоже вернулись? Это моя сестричка, Калетта! – крикнула она Рёскину, который бежал за ней следом со всех своих коротеньких ног.