Друзья тут же сели и сочинили подробное письмо с просьбой принять на работу, подробным описанием всех лошадей и перечнем документов, необходимых от принимающей стороны для разрешения на выезд из Германии. Отвезли письмо на почту, вернулись и рассказали Паулю обо всем, что сделали. Он счел идею интересной, но тоже предупредил, что если что-нибудь получится, то обязательно заплатит за животных, потому что Николас заберет из конюшни друга лучших лошадей. Алекс, в свою очередь, сказал, что у него есть старый железнодорожный контейнер, который прекрасно подойдет для перевозки ценного груза. Кажется в конце концов ему удалось убедить друга в успехе предприятия. Николас немного успокоился и даже захотел прокатиться верхом, однако Алекс не позволил, заявив, что их ждет работа.
– Что еще за работа? Решил снова проинспектировать лес? – Николас был не прочь составить компанию: поездка развлечет и поможет хотя бы на время забыть о проблемах.
– Тебе предстоит научиться работать с лошадьми, – строго объявил Алекс. – А как только усвоишь все, что должен знать, займемся мальчиками. – Николас понял, что время шуток закончилось, и даже не рассмеялся. Они поехали в Шлосс-Альтенберг и остаток дня провели в серьезной учебе: Алекс показывал, как следует тренировать липицианов и как управлять ими посредством кратких команд. А потом заставил друга сесть верхом на Плуто и вместе с конем совершить все движения и трюки. Но и на этом урок не закончился: после Плуто пришла очередь Нины – белоснежной кобылы липицианской породы, – а затем арабского жеребца.
– Твои лошади намного умнее меня, – сделал вывод Николас. – Я постоянно забываю, что надо делать, а они никогда. – Животные были блестяще подготовлены и безупречно воспитаны.
– Не волнуйся, они подскажут каждый шаг. Иногда мне тоже кажется, что они умнее людей.
Вплоть до вечера Алекс с бесконечным терпением и любовью передавал другу накопленные годами знания и опыт, а потом заставил снова и снова повторять сложные команды. Строгость и требовательность наставника сочетались в нем с поразительным мастерством опытного тренера и наездника.
Неделя прошла в упорных, а порою и изнурительных занятиях. Поначалу Алекс безжалостно дрессировал Николаса, а потом подключил и сыновей. Тем временем начали приходить ответы на запросы Пауля – увы, все, как один, отрицательные. Никто не имел возможности предоставить его сыну работу, а тем более оказать материальную поддержку. Единственной надеждой оставался цирк, а пока ждали известий, Алекс продолжал упорно обучать фон Бингенов новой профессии. Несколько раз Пауль приезжал на конный двор, чтобы посмотреть, как идут дела, а Марианна каждый день заходила по дороге из школы. Успехи казались ей убедительными. Правда, Тобиас пока немного смущался, зато Лукас в своей детской естественности и непосредственности выглядел просто неотразимым. Мальчик уже ловко ездил верхом на липицианах без седла, и теперь Алекс учил его перепрыгивать с одной лошади на другую, причем и Плуто, и Нина охотно позволяли ему это делать. В случае успеха именно этой паре предстояло отправиться за океан. Нине исполнилось десять лет; она отличалась умом, покладистым характером и надежностью в работе. Уже были отобраны и шесть лучших арабских лошадей. Алекс уверял, что готов с ними расстаться без ущерба для конюшни. Однако Николас знал, что Плуто был обещан Испанской школе верховой езды, а найти ему замену непросто. К тому же Алекс упорно отказывался принять деньги.
Ровно через две недели после отправки запроса из Америки пришло письмо. Трясущимися руками Николас распечатал конверт и на глазах у отца и друга прочитал ответ. Молчание продолжалось так долго, что Алекс всерьез испугался отказа. Генерал приезжал почти три недели назад, и угроза трудового лагеря или чего-то более страшного возрастала с каждым днем. «Братья Ринглинг» действительно оставались последней надеждой. Наконец Николас опустил листок и потрясенно прошептал:
– Бог мой, они нас берут. Готовы предоставить все необходимое и даже выдать солидный аванс. Можно ехать.
По щекам его потекли слезы. Алекс издал боевой клич и крепко обнял друга. Пауль тоже заплакал. Новость принесла и радость избавления, и горечь утраты. Да, появилась надежда на спасение, но в то же время предстояло навсегда покинуть Германию, причем как можно скорее. Времени оставалось в обрез.
Пауль быстро совладал с нервами, поздравил сына с победой и заявил, что немедленно закажет билеты на пароход. Удалился, чтобы сделать несколько важных телефонных звонков, а через полчаса вернулся и сообщил, что забронировал две кабины первого класса на роскошном океанском лайнере «Бремен», который должен отправиться в Нью-Йорк через четыре дня. Капитан готов принять контейнер с лошадьми в грузовой отсек, но хозяевам придется самим ухаживать за животными. Скорее всего этому роскошному путешествию предстояло стать последним на много-много лет вперед, а возможно, и навсегда. Трудно сказать, когда им удастся вернуться на родину и удастся ли вообще. Радость то и дело сменялась печалью, а возбуждение граничило с отчаянием. А когда Николас объявил мальчикам о скором отъезде, все снова заплакали.
Последние четыре дня перед разлукой семьи провели вместе. Алекс не терял ни минуты и безжалостно тренировал будущих артистов. Старания мастера не прошли даром: накануне отъезда фон Бингены представляли собой вполне профессиональную цирковую команду. Пауль, Алекс и Марианна собирались проводить путешественников до парохода. Предстояло поездом доехать до порта Борнховена – через Нюрнберг и Ганновер, а там погрузить лошадей и подняться на борт самим. В последний вечер в Шлосс-Альтенберг состоялся прощальный ужин. Прекрасная еда сопровождалась множеством эмоциональных тостов, минутами грустного молчания и бесконечным потоком слез. Только Лукас пребывал в состоянии радостного ожидания и возбуждения – в свои шесть лет он еще не понимал, что вряд ли когда-нибудь вернется домой.
Документы были готовы, Пауль заплатил эмиграционный налог, а благодаря генералу рейх выдал разрешение на выезд. Власти с нескрываемым удовлетворением выпускали из Германии неугодных граждан. Для них в стране становилось тремя евреями меньше, что вполне соответствовало государственному плану: или заставить людей эмигрировать, или лишить всех прав и превратить в преступников. Гитлер целенаправленно «очищал Германию от евреев», а Николас и его дети неожиданно попали в жестокий капкан.
Все шестеро молча смотрели, как грузили в поезд контейнер с лошадьми, а потом так же молча поднялись в вагон и заняли свои места. Говорить было не о чем, все высказали вчера: надежды и мечты, сожаления и опасения, тревоги и боль разлуки. Пассажиры смотрели в окно, Марианна с Тобиасом крепко держались за руки и с трудом сдерживали слезы. Когда поезд остановился на вокзале Борнховена, у Николаса застрял в горле комок, а Алекс пошел вместе с ним проверить, как контейнер перегрузят на корабль: оба страшно боялись, что контейнер сорвется с крана. Но вот контейнер аккуратно опустился на палубу, и в этот момент Николас с особой ясностью понял, что сделал для него Алекс, придумав невероятный план спасения и подарив лошадей. Новая жизнь, свобода и безопасность – вот чем он обязан другу. Хотелось верить, что когда-нибудь удастся достойно отблагодарить его, но разве это возможно? Алекс избавил от страшной судьбы и подарил будущее. Николас прошептал слова признательности, они обнялись, и каждый мысленно спросил себя, не в последний ли раз.
Глава 4
Когда лошадей благополучно погрузили на корабль, дружная компания снова собралась вместе. Пассажиры и провожающие не спеша поднимались на палубу, чтобы прогуляться и посмотреть каюты, однако Николасу не хотелось уходить с пристани. Он проводил на родной земле последние минуты, а взойти по трапу означало навсегда потерять все, что знал и любил. Особенно тревожила мысль об одиночестве отца. Он повернулся и заговорил очень тихо, чтобы не услышали окружающие:
– Может быть, все-таки приедешь в Америку, папа? Пожалуйста! Так не хочется оставлять тебя здесь! Будешь работать в цирке вместе с нами. Уверен, что тебе тоже окажут финансовую поддержку. – Пауль вполне мог отправиться на следующем пароходе: ему опасность не грозила, так что можно было спокойно собраться. Однако отец горестно покачал головой и взглянул полными боли глазами.
– Пойми, сынок, не могу. Не имею права бросить поместье, ведь нужно сохранить наследие предков для тебя и твоих детей. На Третий рейх надеяться нельзя. Похоже, что власти поставили целью разрушить страну до основания. Хочется сберечь хотя бы малую ее часть, чтобы при первой же возможности передать вам. – Чувство ответственности, долг перед предками и потомками удерживали Пауля на родине, однако сердце отправлялось в далекий путь вместе с Николасом, Тобиасом и Лукасом. После их отъезда в Германии не оставалось ничего родного, кроме самой земли. Отныне Пауль превращался в хранителя собственности – иного смысла жизнь не имела. Прощание с сыном и внуками причиняло невыносимые страдания. Хорошо, что год назад они с Николасом приняли меры, чтобы освободить Тобиаса от вступления в гитлерюгенд – молодежную фашистскую организацию. Знакомый доктор выдал письменное заключение о том, что юноша страдает астмой и не в состоянии посещать многолюдные собрания. Пауль решительно отказывался иметь хотя бы что-то общее с фашистским государством и уж тем более ни за что бы не согласился отдать Гитлеру собственных внуков. Ну а теперь он ненавидел нацистов еще яростнее за то, что те выгнали с родной земли сына и внуков.
– Пойми, сынок, не могу. Не имею права бросить поместье, ведь нужно сохранить наследие предков для тебя и твоих детей. На Третий рейх надеяться нельзя. Похоже, что власти поставили целью разрушить страну до основания. Хочется сберечь хотя бы малую ее часть, чтобы при первой же возможности передать вам. – Чувство ответственности, долг перед предками и потомками удерживали Пауля на родине, однако сердце отправлялось в далекий путь вместе с Николасом, Тобиасом и Лукасом. После их отъезда в Германии не оставалось ничего родного, кроме самой земли. Отныне Пауль превращался в хранителя собственности – иного смысла жизнь не имела. Прощание с сыном и внуками причиняло невыносимые страдания. Хорошо, что год назад они с Николасом приняли меры, чтобы освободить Тобиаса от вступления в гитлерюгенд – молодежную фашистскую организацию. Знакомый доктор выдал письменное заключение о том, что юноша страдает астмой и не в состоянии посещать многолюдные собрания. Пауль решительно отказывался иметь хотя бы что-то общее с фашистским государством и уж тем более ни за что бы не согласился отдать Гитлеру собственных внуков. Ну а теперь он ненавидел нацистов еще яростнее за то, что те выгнали с родной земли сына и внуков.
– Буду очень скучать, папа, – тихо проговорил Николас. Вместо ответа Пауль опустил глаза: говорить он не мог. Разве найдутся на свете слова, способные выразить страдания покинутого отца?
Несколько минут они стояли в молчании, пока не подошел Алекс.
– Хочу проверить лошадей, – озабоченно пояснил он. В контейнере находились восемь животных: Плуто, Нина и шесть арабских скакунов – два жеребца и четыре кобылы. Рачительный хозяин считал необходимым удостовериться, что все они благополучно перенесли железнодорожное путешествие и погрузку на корабль. Следовало собственными глазами убедиться, что все здоровы и относительно спокойны, хотя перемены не могли пройти безболезненно. Алекс самым подробным образом проинструктировал Николаса и мальчиков, снабдил своих питомцев яркой упряжью, чтобы те выглядели еще красивее, а вот деньги так и не взял. Николас понимал, что никогда в жизни не сможет совершить поступок столь же щедрый и благородный; ответить он мог только вечной любовью и преданностью – чувствами, которые питал к другу с детства. Прощание доставило мучительную боль обоим.
Один лишь Лукас пребывал в радостном расположении духа. Живому, любознательному мальчику не терпелось исследовать каждый уголок огромного лайнера, однако Николас велел подождать до отправления. Они с Алексом прошли к лошадям: животные немного нервничали, но в целом чувствовали себя хорошо. Алекс заверил, что скоро они успокоятся, привыкнут к новой обстановке и прекрасно перенесут долгое морское путешествие.
Пока отцы занимались лошадьми, Лукас беседовал с дедом, а Тобиас о чем-то тихо разговаривал с Марианной. Девушка то и дело прикладывала к глазам кружевной платочек и печально смотрела на друга.
– Мне будет очень тебя не хватать, – призналась она дрожащим голосом. С раннего детства Тобиас заменял ей младшего брата. – Пиши каждый день и рассказывай о цирке. Хочу знать все, каждую мелочь. – Она пыталась отвлечься от мрачных мыслей. Юноша серьезно кивнул и обещал писать очень часто. Вообще-то он терпеть не мог бумажную работу, но для Марианны был готов на любые жертвы.
– Будешь навещать дедушку? – с тоской спросил Тобиас и посмотрел туда, где Лукас о чем-то оживленно рассказывал Паулю и даже сумел его рассмешить, что в последнее время было почти невозможно.
– Обязательно. Постараюсь ездить к нему каждый день, – заверила Марианна.
Они посмотрели каюту Николаса и соседнюю, предназначенную для мальчиков. Обе комнаты выглядели очень элегантно – последняя роскошь, которую беженцы могли себе позволить в течение долгого времени – до возвращения в Германию. Официально разрешалось взять с собой десять имперских марок, да еще немного наличных Пауль незаметно сунул сыну в руку, а потом, уже в каюте, тот спрятал деньги под одеждой. Это все, на что можно было рассчитывать до получения от руководства цирка аванса, а потом, после оформления на работу, гонораров за выступления. Как жить втроем на зарплату, Николас не представлял, однако знал, что придется научиться. «Бугатти» он оставил Алексу и велел пользоваться машиной по собственному усмотрению. С собой же взял несколько чемоданов, два из которых были заполнены вечерними костюмами для выступлений – главным образом фраками и цилиндрами.
Беседу прервал гудок, возвестивший, что провожающим пора покинуть корабль. Громкий звук поверг всех в панику: Тобиас вцепился в Марианну, словно боялся утонуть, и оба заплакали. Николас бросился обнимать сначала отца, а потом Алекса. На минуту оба замерли, закрыв глаза, как братья перед вечной разлукой. Напоследок Николас поцеловал Марианну, а она склонилась и поцеловала в щеку Лукаса.
– Будь умным мальчиком и не женись на толстой тетеньке из цирка прежде, чем вернешься ко мне, – пожелала она на прощание. Лукас расхохотался и пообещал вести себя хорошо. Пауль уже в который раз обнял внуков и с тоской посмотрел на сына, словно стремясь навсегда запечатлеть в памяти его черты. Отъезжающие проводили остающихся на берегу к трапу, и все снова судорожно обнялись – теперь уже точно в последний раз. Пауль, Алекс и Марианна спустились на пристань. Николас не знал, почему плывут в Америку другие пассажиры – ради удовольствия или в эмиграцию, – но его собственный отъезд оказался невыносимо болезненным. Все, кроме Лукаса, заливались слезами, и только он по-детски радовался новой обстановке и мечтал о морском путешествии. Да и грядущая работа в цирке представлялась ему увлекательным приключением.
Николас отошел от трапа и облокотился на перила, не спуская глаз со стоявших на пристани близких людей. Тобиас застыл рядом, а Лукас расхаживал по палубе, разговаривал с моряками и пассажирами, но то и дело возвращался к отцу, как щенок возвращается к хозяину. Мужчины обменивались взглядами, Марианна заливалась слезами и отчаянно махала Тобиасу, а он то и дело сдавленно всхлипывал. Грудь Пауля неровно вздымалась от сдержанных рыданий.
Но вот трап убрали, буксиры медленно потащили огромный корабль от пристани, а протяжный гудок возвестил об отправлении. Николас принялся махать, пытаясь продлить связь с теми, кого так не хотелось покидать. Рядом всхлипнул Тобиас, он крепко обнял сына. Подошел Лукас, встал с другой стороны и тоже начал махать.
Все трое не опускали рук до тех пор, пока пристань не скрылась из виду, а Пауль, Алекс и Марианна стояли неподвижно и смотрели вслед удаляющемуся кораблю. Но вот лайнер растворился в дымке, и они медленно повернулись, чтобы отправиться в обратный путь домой. Пароход «Бремен» увез тех, кого они любили. В вагоне поезда все трое молчали, и только Марианна время от времени тихонько сморкалась, нарушая тишину. Потом, измученная переживаниями, она склонила голову на плечо отца и уснула, сжимая в руке платок. В этот день пролились реки слез.
Николас решил снова проведать лошадей и позвал с собой Лукаса, однако мальчику не терпелось изучить судно. Тобиас сидел в каюте с распухшими красными глазами, слишком несчастный и опустошенный, чтобы чем-нибудь заняться.
– Мы обязательно вернемся, – пообещал отец. Юноша вежливо кивнул, хотя и не поверил. Германия превратила их в лишних людей, изгоев, не достойных жить в собственном доме, и выгнала, как грязных преступников. В паспорте у каждого стоял штамп «депортирован», хотя уехали они по собственной инициативе. Но еще оскорбительнее выглядела красная буква «J», означавшая слово «Jew» – «еврей». Отныне они лишились гражданства Германии и превратились в политических беженцев.
Вернувшись, Николас обнаружил каюту пустой. Тобиас ушел к себе, а Лукас отправился исследовать элегантный бассейн. На корабле были также курительная комната, салон и роскошный бальный зал. Лукас заявил, что хочет посмотреть вольер с собаками. Николас разрешил, а сам медленно пошел по палубе. Во время посадки он заметил несколько хорошеньких женщин, однако сейчас они его не интересовали: мысли сосредоточились на утраченном мире. Элегантный корабль стал последним осколком прошлого. Лукас ничего не понимал, Тобиас переживал разлуку с Марианной, и только он в полной мере ощущал глубину пропасти. Перспектива работы в цирке в чужой стране казалась болезненной, далекой от реальности причудой. Сейчас не хотелось даже думать о будущем; мысли и чувства остались на родине, дома – с отцом и другом. Таким несчастным и разбитым Николас фон Бинген чувствовал себя лишь однажды, в трагические дни смерти жены и дочери. Он простоял на палубе до тех пор, пока холод не заставил вернуться в каюту. Лег на кровать и попытался уснуть, однако сон не приходил. Обреченно встал, оделся и снова пошел к лошадям. Взял одну из щеток, которыми щедро снабдил Алекс, и принялся чистить Плуто. Жеребец ответил на заботу благодарным взглядом.