Ребенок на заказ, или Признания акушерки - Диана Чемберлен 14 стр.

Закинув голову, он смотрел в небо.

– Я люблю ее, – сказал он. – Все эти годы я посылал игрушки и подарки на Рождество, но я ее не любил. Я не чувствовал ничего, кроме вины за то, что был паршивым отцом. Теперь я ее люблю и… должен честно сказать, что ничего подобного раньше не чувствовал. Такого чувства у меня не было никогда. Когда я увидел ее впервые, в палате, худенькую, лысенькую, – он посмотрел на меня с улыбкой, одновременно застенчивой и нежной, – мне захотелось занять ее место. Отдать ей свое здоровье. Остаться болеть в ее кровати.

– Да, – сказала я. – Это чувство мне знакомо.

– Я проклинал себя.

Я не хотела больше слышать о сожалении и раскаянии. Потребность в этом у меня исчезла.

– Оставим прошлое, – сказала я. – Сейчас ты здесь. Ты зарабатываешь медаль за храбрость.

22

Эмерсон

Кухня в моем кафе была намного чище, чем кухня дома. Это потому, что сотрудники департамента здравоохранения никогда не бывали у меня дома, а в кафе они могли объявиться в любую минуту. Наш рейтинг был 99, а я метила на 100. Поэтому я и заставила Дженни вычистить холодильник и протереть каждый дюйм стойки, прежде чем отпустить ее в тот вечер домой.

– Я поеду отсюда прямо в библиотеку, Дженни, – сказала я, проверяя, остались ли у меня продукты для завтрака. – Тут есть еще остатки ореховой смеси. Возьми ее домой и разогрей себе и отцу на ужин.

Дженни подняла на меня взгляд.

– Ты не вернешься домой к ужину?

Она говорила таким тоном, словно я сообщила ей о своем намерении улететь на Луну. Но меня это не удивило. Ужинала я всегда дома, если не считать случайных посиделок с Тарой. Сегодня, однако, у меня были другие планы. К сожалению, мне придется солгать о них.

– Мне нужно исследовать старинные рецепты блюд, которые я хочу добавить к меню наших ланчей, – сказала я. – В Интернете их не достать, но в библиотеке они доступны.

Неопределенность моего объяснения себя оправдала. При слове «исследовать» Дженни приняла серьезный вид. И с Тедом это тоже сработало, когда я рассказала ему ту же историю. У меня было такое чувство, что это была не последняя ложь, которую услышит от меня мое семейство.

– Так ты справишься? – Я сняла передник и повесила его на крючок за дверью. – Ты позаботишься об ужине?

– Пожалуй. – Дженни брызнула струйку спрея из флакона на стойку и начала протирать ее. – Но я хотела поговорить с тобой о работе. Я бы хотела работать меньше.

Я засмеялась.

– Все мы того хотели бы.

Она на меня не смотрела, вероятно, ожидая, что я буду недовольна. Честно говоря, я в ней сейчас не слишком нуждалась. Сандра, мой менеджер, еще одна официантка и повариха отлично справлялись. Но Дженни нуждалась в деньгах и очень помогала нам в те дни, когда работала.

– Я серьезно. – Дженни отодвинула тостер, чтобы протереть стойку за ним. Я старалась вспомнить, когда я последний раз отодвигала тостер у себя дома. – У меня теперь больше работы по детской программе, так как Ноэль… – Она пожала плечами. – Ну, ты же знаешь.

– И ты хочешь проводить больше времени с Девоном.

Дженни улыбнулась и покраснела.

– У меня сейчас мало свободного времени.

Она очень увлеклась этим парнем. Я была так занята своей жизнью, что едва замечала, что происходило в ее жизни.

– Меньше рабочих часов, значит, меньше денег у тебя в кармане, – сказала я, убирая просохшие тарелки.

– Я знаю.

– Составь с Сандрой новое расписание, и мы посмотрим, что получается, – сказала я. Дженни – славная девочка. Она очень похожа на меня. С легким характером и множеством друзей. Может быть, без особых амбиций, но, откровенно говоря, я всегда считала, что важнее быть любимой, чем преуспевающей. Я знаю, нашлись бы люди, которые бы со мной поспорили на этот счет, но мне это не важно. Я всегда хотела нравиться. Пусть меня осуждают. Дженни нравилась всем, кто ее знал – детям и взрослым. На мой взгляд, лучше воспитать именно такого ребенка, а не того, который ради личного успеха готов всадить другому нож в спину.

И мальчики, с которыми она дружила, казались тоже симпатичными. Серьезных отношений у нее ни с кем не было – по крайней мере, насколько я знала, – и это было прекрасно. Может быть, с Девоном обстояло по-другому. Мне нравилось, что они все лето общались вчетвером – Дженни и Девон, Грейс и Клив. Чем больше народа, тем спокойнее для родителей. Хотя, может быть, в этом я и ошибалась.

– Как дела у Грейс? – спросила я, закрывая шкаф.

– Ты имеешь в виду с Кливом?

– Ей, должно быть, приходится нелегко, когда она видит тебя с Девоном.

– Она… – Дженни пожала плечами. – Она глупенькая, а Клив – кретин.

– Я могу понять его чувства. – Я достала из холодильника ореховую смесь, приправленную перцем, опасаясь, что Дженни про нее забудет. – Ему, возможно, хочется пожить на свободе вдали от дома.

– Не в этом дело, – сказала Дженни. – Это как раз понятно. Дело в его поведении. Он постоянно ей пишет и поддерживает в ней надежду, что вернется.

– Ах, вот что!

Тогда дело плохо, подумала я.

– Начинает всегда она. Но он ей отвечает, и она думает, что все еще нравится ему.

– Я уверена, что так и есть.

– Но не так, как ей того хочется. – Дженни убрала спрей в шкафчик под раковиной и выбросила бумажные полотенца в мусорную корзину. – Я думаю, это плохо с его стороны.

– Не везет ей. – Я положила ореховую смесь в пластиковый пакет. – Сначала отец, потом Клив. – Бедняжка Грейс. Она была так близка с Сэмом. Я ей завидовала. Между Тедом и Дженни никогда не было такой близости, как между Сэмом и Грейс. – Мне жаль ее.

– Мне тоже. – Дженни вымыла руки и, облокотившись о стойку, вытерла их бумажным полотенцем. – Я не могу даже вообразить, чтобы папа умер. Тяжело было потерять Ноэль, да еще и дедушка в хосписе.

– Я знаю, детка.

Сестра из хосписа позвонила мне сегодня утром и сказала, что дедушка хочет видеть меня одну, без Теда и Дженни. Я понятия не имела почему. Но, конечно, я исполню его желание. Я бы все для него сделала.

Я подошла к Дженни и откинула волосы, почти полностью закрывшие ее правый глаз, и поцеловала дочь в висок.

– Люблю тебя, – сказала я.

– А я тебя. – Она тряхнула головой, и волосы снова упали ей на лоб. Потом она взглянула на пакет на стойке. – Пошли?

Я обняла Дженни, и мы направились к двери. Мне ее будет так не хватать, если она сократит свое пребывание в кафе.

– А с Девоном у тебя серьезно? – спросила я.

– Несерьезно, – ответила она.

Я почувствовала, как между нами воздвиглась невидимая стена, и поняла, что момент тесного общения между матерью и дочерью прошел. Сегодня вечером его уже не вернуть. Так и должно быть, все правильно. Я вспоминала эти несколько минут близости с Дженни, когда старалась найти Анну, женщину, у которой не было возможности узнать свою дочь из-за того, что натворила Ноэль.

…Я сидела за компьютером в библиотеке и просматривала сайт «Северная Каролина». Дома я уже посмотрела все на «Анна», «Уилмингтон», «Ребенок», «Роддом» и не нашла никакой полезной информации. Здесь я надеялась найти больше сведений.

В соответствии с журналом Ноэль последний принятый ею ребенок был мальчик. Поэтому наше предположение, что после «несчастного случая» она бросила практику, было неверно. Если, конечно, в журнале вообще не было упоминания об этом случае. Я хотела найти газетную статью, о которой Ноэль упоминала в письме, начатом ею восьмого июля. Быть может, эта задача была неразрешима, но необходимо было попробовать.

Это заняло у меня порядочно времени, но при помощи библиотекаря я нашла поисковую страничку газеты «Уилмингтон Стар». В письме Ноэль не говорилось, когда именно она увидела статью, где упоминалась Анна. На страничке были только номера «Стар», начиная с апреля 2003 года. Я надеялась, что статья была напечатана уже после этого срока. Я оптимистично решила начать просматривать все статьи за июнь и июль 2003 года, где упоминалось имя «Анна». Сколько их могло быть? Оказалось, пятьдесят семь. «Анны» меня заполонили. Я читала все подряд – некрологи, спортивные результаты, о мошеннике-шерифе, два сообщения о рождениях. В результате я ограничилась только женщинами детородного возраста на тот период, когда Ноэль была акушеркой. Среди них была Анна, выигравшая приз за «Лучший дворик месяца», двадцатисемилетняя олимпийская чемпионка и женщина, укравшая в магазине пиво. Единственной реальной возможностью была Анна, получившая приз. Я записала ее фамилию – Фишель. Я представила, как она вкладывает всю энергию в свой садик, чтобы заполнить пустоту, оставленную потерей ребенка. Я снова углубилась в поиск. И хотя она действительно жила в Уилмингтоне, ей оказалось шестьдесят восемь лет.

Я предприняла еще одну попытку поиска, начав со слов «роддом», «ребенок» и «пропажа». Результаты не обнадеживали.

Пора подойти к делу серьезно. Ноэль поглощала газеты. Однажды она даже выписывала «Нью-Йорк таймс», но это было давно. Потом она читала ее в Интернете. Я знала, что Ноэль в Интернете читала и «Вашингтон пост», потому что она всегда жаловалась на то, какой консервативной стала эта газета. Но все-таки она ее читала. Она пользовалась любым предлогом, чтобы ополчиться против раздражавших ее всезнаек.

Я попробовала «Пост», разыскивая Анну между первым июня и восьмым июля, и сразу обнаружила десять страниц по двести упоминаний на каждой. Я долго сидела, глядя в потолок. Это было проигрышное дело. Глупо просматривать «Пост» и еще глупее браться за «Нью-Йорк таймс». Ребенка взяли именно из уилмингтонского роддома. Статья должна быть только в уилмингтонской газете. Я уже собралась было снова переключиться на «Стар», когда взгляд мой остановился на заголовке на первой странице: «Полиция отстаивает свои действия в деле пропавшей трехлетней девочки». Я уперлась глазами в заворожившее меня слово «пропавшая». Но это не могла быть статья, о которой писала Ноэль. Украденный ею ребенок был новорожденным. Вероятно, потому, что я утонула в море поисков и не знала, что делать дальше, я кликнула эту статью и начала просматривать ее в поисках имени «Анна».

3 июня 2003 года маленькая девочка из Мэриленда исчезла из кемпинга в Долине Шенанду, где она отдыхала со своей семьей. Очевидно, возникли какие-то проблемы в связи с тем, как полиция расследовала это дело, и в него включилась Анна. Я нашла ее в последнем предложении:

«Анна Найтли, представитель Бюро розыска пропавших детей, оспаривает действия полиции, расследовавшей это дело. Объявление только с описанием внешности ребенка – это недостаточно, заявила она».

Это не могла быть наша Анна, но я на всякий случай посмотрела «Найтли». Имя и фамилия оказались более распространенными, чем я могла подумать. Анны Найтли разводили собак, писали в блогах о вышивке крестиком и преподавали в школах. Я добавила к моим поискам слово «пропавший», и тут выскочила статья, о которой я и не мечтала. Она появилась в «Вашингтон пост» 14 сентября 2010 года – день, когда покончила с собой Ноэль – под заголовком «Новый директор Бюро розыска пропавших детей. Статья была короткая и по сути дела.

«Новым директором Бюро розыска пропавших детей стала Анна Найтли. Она работала в Бюро в различных должностях с 2001 года, занявшись этой деятельностью после исчезновения ее собственной новорожденной дочери из роддома в Северной Каролине. Ее целью с тех пор является воссоединение пропавших детей с их родителями».

Я откинулась на стуле, с ног до головы обливаясь холодным потом. На самом деле до этого момента я не верила письму Ноэль. Я не могла представить, чтобы она украла пачку жевательной резинки, не то что ребенка. Я не могла представить, чтобы она жила во лжи. Но это произошло, и теперь у меня были доказательства.

23

Ноэль

Райтсвиль-Бич, Северная Каролина 1989

– Привет девушкам из Гэллоуэя! – Сэм вошел в заднюю дверь маленького выходившего на океан коттеджа. – Это мой вклад в сегодняшний ужин.

Вместе с Эмерсон и Тарой Ноэль заглянула в ведро, которое он держал в руке.

– Замечательно! – сказала Тара.

– А что это такое? – спросила Эмерсон.

– Рыба, – с гордостью заявил Сэм.

– Я хочу сказать, что за рыба?

– Какая разница? – рассмеялся он. Они вчетвером прожили здесь два дня, и его кожа уже приобрела золотистый оттенок.

Ноэль видела, что, по крайней мере, одна из рыб была еще жива и пыталась трепыхаться. Вздрогнув, она отвела взгляд от ведра и посмотрела на Сэма.

– Ты чудовище, Сэм, – сказала она.

Сэм сам заглянул в ведро.

– Не думаю, чтобы они уж слишком страдали, – сказал он, но вид у него стал обеспокоенный, и это тронуло ее. Сэм был мягкосердечный.

Он наклонился и чмокнул Тару в щеку.

– Я почищу их на дворе, – сказал он. – Просто хотел сначала похвастаться.

Домик на Райтсвиль-Бич был маленький и само совершенство. Тара и Сэм занимали самую большую спальню, а Эмерсон – самую лучшую из маленьких. Она предлагала Ноэль тянуть жребий, кому какая достанется, но Ноэль отдала ей лучшую. Она была готова на все ради Эмерсон. Ноэль сказала, что ей не важно, в какой комнате жить, и это была правда. Она была счастлива находиться на пляже с друзьями, которых полюбила за прошедшие десять месяцев. У нее не сложилось с ними такой тесной связи, какая бывает между первокурсниками, вроде Тары и Эмерсон, поскольку она была на три года старше и в течение года занималась делами общежития как староста, но обе девушки стали ей самыми близкими друзьями, какие у нее когда-либо были. Сначала ее беспокоило, как бы они не сочли, что она вмешивается в их жизнь, но постепенно почувствовала их искреннюю привязанность к себе. Они приняли ее, со всеми ее странностями, как к ней редко кто-нибудь относился.

В каком-то смысле, ближе всех к ней был Сэм.

Оказалось, что он был преподавателем-ассистентом, когда она слушала курс «Медицина и закон», и она обнаружила, что он не просто красивый мальчик. Профессор сосредоточился на том, как медицинский персонал должен уметь ограждать себя от судебного преследования, а Сэм казался более озабоченным положением пациентов, и Ноэль это очень понравилось. Он вошел в ее жизнь и в аудиториях, и вне их. Они стали встречаться в ресторанчике студенческого союза в перерывах между занятиями, и она рассказывала ему о пациентках, с которыми работала во время практики. Он всегда внимательно и заинтересованно слушал ее. Раньше она считала юристов жуликами и ловкачами, искажающими истину в интересах своих клиентов, но Сэм был совсем другой. Она надеялась, что адвокатская практика его не испортит. Осенью он должен был закончить учебу, и она просила его хоть раз в неделю придерживаться своих принципов, как это делала она сама.

В своих разговорах они иногда переходили от профессионального к личному, и она рассказывала ему о том, что обычно держала в себе. Об уходе отца. Об акушерской деятельности матери. Она рассказала ему о мужчинах, с которыми спала, и о тех, кто этого добивался, но получил отказ.

– Тебе нравятся чудаки, – сказал он.

– Кого ты имеешь в виду?

– Парней, с которыми ты спала. – Он кивнул в сторону одного из них, сидевшего за соседним столиком, сгорбившись над книжкой, с длинной косой, болтавшейся у него через плечо. – Все они ненормальные.

Это правда. И Сэм был такой же, только на свой лад, и, не принадлежи он другой, она бы надеялась на что-то большее с ним. Она знала, что его влекло к ней, но он был настолько предан Таре, как будто они были помолвлены от рождения.

Осенью все изменится. Именно поэтому это лето и ее общение с друзьями были для Ноэль так драгоценны. Осенью Сэм будет на практике в Уэйк-Форест, а она – в Гринвилле. Близость к цели радостно волновала ее, но она с глубокой грустью думала о разлуке с Эмерсон, Тарой и Сэмом.

Особенно, конечно, с Эмерсон.

Хотя ее мать знала, что дочь подружилась с Эмерсон, но она считала, что Ноэль примирилась с ситуацией и отстранилась. Она бы и отстранилась. Она не хотела никому причинять вред. Но смириться? Это было невозможно.

Весь год она надеялась, что родители Эмерсон приедут к ней из Калифорнии и Ноэль увидит, наконец, свою родную мать. Этого не случилось. Однажды, совершенно неожиданно, к Эмерсон приехали ее бабушка и дедушка из Джексонвиля. Но Ноэль пришла в общежитие буквально через несколько минут после их отъезда. Ирония была в том, что она испытала облегчение. Она боялась, что под влиянием этой внезапной встречи могла выпалить что-то, о чем потом пожалела бы. Она хотела увидеться с ними, но не без подготовки.

…В четвертую ночь в коттедже на берегу океана Ноэль проснулась, вздрогнув. Она тихо лежала в темноте, стараясь сообразить, что могло ее разбудить. Голоса? Телефон? Было тихо.

Вдруг дверь ее спальни распахнулась.

– Ноэль, проснись! – Сэм подошел к ее постели. Он потряс ее за плечо, и она села, обеими руками откидывая с лица волосы.

– В чем дело? – спросила она.

– У Эмерсон умерла мать! – сказал он. – Она…

– Что?

– Только что звонил ее отец. Они катались на велосипедах, и ее сбила машина. Эмерсон…

– О, нет. – Она свесила ноги с постели и дрожащими руками натягивала шорты. Этого просто не могло быть. – Где Эмерсон?

– Она выбежала на пляж. Она в истерике. Тара побежала за ней, и я туда же.

– Я с тобой.

Они выбежали на веранду, Сэм распахнул дверь, и Ноэль побежала вслед за ним на пляж. Она не могла полностью осознать происшедшее. Ее мать умерла? Нет, нет, нет!

Воздух был как смола, густой и черный, и море было спокойное. Они услышали Эмерсон раньше, чем увидели ее. Она сидела, съежившись, на песке. Тара держала ее в объятиях, как ребенка.

– Я не верю! – рыдала Эмерсон. – Я не могу поверить!

Никто из них в эту ночь не спал. Были еще десятки звонков, принимались решения, заказывались авиабилеты. Тара решила, что полетит с Эмерсон в Калифорнию. Ноэль как-то не расслышала, что дедушка и бабушка Эмерсон заедут за ними по дороге в аэропорт. Поэтому именно она открыла дверь и оказалась лицом к лицу с человеком с такими же яркими голубыми глазами, как у нее. Она сразу поняла, кто он, и застыла, не выпуская дверную ручку.

– Я – дедушка Эмерсон, – сказал он. – Они готовы? – В уголках глаз у него были морщинки, как будто он смеялся часто и от всей души. Но сейчас он не смеялся.