Ребенок на заказ, или Признания акушерки - Диана Чемберлен 7 стр.

– Я все-таки никак не понимаю, – сказала я Теду. – Зачем бы ей нам лгать?

Тед вздохнул. Эта тема ему надоела.

– Лгала она или просто утаивала информацию? – спросил он.

– Она лгала. Еще два года назад она постоянно говорила мне, что намечаются роды, или рассказывала какие-нибудь подробности о роженице. – Примеров я вспомнить не могла, но была уверена, что она говорила мне о своих пациентках. – И потом, все эти ее поездки за город, или в глушь, или… как она это там называла. Ты же знаешь, эта ее так называемая «сельская работа». Она жила там месяцами, принимая роды. Она нам об этом постоянно рассказывала.

– Не могла ли она практиковать незаконно? – спросил Тед.

– Не представляю себе. – При всем своем свободомыслии Ноэль была не из тех, кто нарушает закон. Она была строго профессиональна и осторожна. В сложных случаях она всегда убеждала пациенток не рожать дома. Мне это было хорошо известно, мой случай был как раз одним из таких. Тара и я должны были рожать через три недели одна после другой, и мы обе хотели рожать дома. Но у меня было два выкидыша перед тем, как я забеременела Дженни, и во время этой моей беременности тоже были проблемы, так что Ноэль запретила мне рожать дома и порекомендовала свою любимую акушерку. Она собиралась при этом присутствовать, но все пошло не по плану. Тед был в отъезде, а у меня начались роды на три недели раньше срока – в ту же ночь, что и у Тары, – и закончилось все кесаревым сечением. Так что Ноэль была у Тары, когда Дженни удачно и счастливо появилась на свет, но я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

– Я не представляю, чтобы она практиковала без лицензии, – сказала я сейчас Теду. Но я не могла себе представить и то, что она покончит с собой. – Нам следовало знать, что с ней происходит. – Я потянулась за другой книгой.

– Пожалуйста, перестань обвинять себя. – Тед сидел на проваленной софе, потирая поясницу. – Ноэль была замечательный, но не самый уравновешенный человек в мире.

– Она была вполне уравновешенный человек. Непохожий на других? Это правда. Неуравновешенный? Нет.

– Какой нормальный человек ведет тайную жизнь, скрывая ее от любящих людей? У какого нормального человека окажется… сколько их там было? Двенадцать пузырьков с наркотиками, лежавшими в готовности до того дня, когда она покончила с собой? Какой нормальный человек кончает самоубийством, если на то пошло?

– Я думаю, эти пузырьки были у нее с тех пор, как она повредила спину. – Она возвращалась после ночного вызова, когда в нее у светофора врезалась другая машина. Я хорошо помнила этот давний период, когда она часто страдала мучительными болями. Но потом она организовала детскую программу и вернулась к жизни.

– А это что такое? – Тед снова встал и наклонился, чтобы поднять одну из толстых книг в кожаных переплетах с нижней полки книжного шкафа. Он сдул пыль с обложки и перелистал страницы.

– Какие-то записи от руки, – сказал он. – Дневник или что-то в этом роде? – Он передал книгу мне.

– Нет. – Я поняла, что это. – Это ее журнал. – Первая запись была от 22 января 1991 года. Пациентку звали Пэтти Робинсон, и Ноэль подробно, на четырех с половиной страницах описывала процесс родов. Я улыбалась, читая эту запись. – В ней была такая странная смесь всего, Тед, – сказала я. – Она приводит всякие медицинские подробности, а потом пишет: «Я оставила Пэтти и ее ангелочка в 10 утра, когда в открытое окно послышалось пение птиц и комната наполнилась запахом кофе».

Я увидела еще один том на нижней полке шкафа.

– Ой, дай мне вот этот. Там про Грейси!

Я села на пол и листала затхлые страницы, пока не нашла в сентябре рождение Грейс. Я изучала заметки Ноэль. Я знала, что роды у Тары были тяжелые и долгие. У меня они благополучно закончились кесаревым сечением.

Наконец я нашла: «Девочка родилась в 1.34 утра, рост девятнадцать дюймов, вес шесть фунтов и две унции, – прочитала я вслух Теду. – Она красавица! Ее назвали Грейс».

Тед наклонился и поцеловал меня в голову, хотя, я думаю, не слышал ни слова из того, что я прочитала.

– Хочешь закончить с этими полками, пока я займусь шкафом в кабинете? – спросил он. – Больше нельзя откладывать.

– Ладно, – сказала я, прижимая к себе книгу, как будто обнимала Грейс. – Я приду помочь тебе через минутку. Не выбрасывай ничего.

Два часа спустя я сидела за письменным столом в кабинете Ноэль, разбирая ее электронную почту. Там была переписка с Тарой, со мной, с Дженни и с Грейс, но большинство писем было от Сюзанны и других волонтеров. Ничего необыкновенного там не было. Ну просто ничего.

Тед выволок на середину комнаты огромную коробку из шкафа.

– Можем мы это все выкинуть?

Он открыл коробку, и я увидела там конверты, открытки, фотографии.

– Что это? – спросила я, вытянув пачку. Я положила ее на стол и взяла одну из открыток:

«Дорогая Ноэль!

Невозможно выразить словами, чем вы были для нас последние девять месяцев. Мне только жаль, что я не рожала всех моих детей дома. Это было потрясающе. Ваше тепло, и нежность, и то, что вы всегда были со мной, это просто что-то невероятное (даже когда я вызвала вас в три утра, и вы тут же примчались. Спасибо вам!). Джина сосет исправно и растет со страшной скоростью. Мы так благодарны вам, Ноэль, и надеемся, что вы навсегда останетесь частью нашей жизни. С любовью, Зоя».

– Это письма и открытки от благодарных пациенток, – сказала я. И выудила из коробки фотографию ребенка. – И фотографии детей, которых она принимала. – И ключи к ее тайне, подумала я про себя, хотя теперь уже сомневалась, что я что-нибудь узнаю. Я пересмотрела кипы записок, квитанций и всякого хлама и должна признать, что все это спокойно можно было выбросить.

– Выбрасываем? – с надеждой спросил Тед.

Я открыла еще одну карточку и прочитала:

«Я не могла поверить, когда мне в приют принесли чудесную одежду для меня и для ребенка. Спасибо, мисс Ноэль!»

– Нет, – сказала я. – Пока нет. Я не могу. Я заберу эту коробку с собой. Я просмотрю все это, когда у меня будет время.

– Когда оно у тебя будет? – рассмеялся Тед. – У тебя кафе, ты навещаешь деда два раза в неделю. А прием для Сюзанны у нас дома ты по-прежнему планируешь?

Я чуть не задохнулась. Прием для Сюзанны. Я схватилась за голову.

– Я об этом совсем забыла, – призналась я. Мы согласились устроить его у нас, потому что Ноэль хотела собрать толпы народа, а у нас было достаточно места.

– Отмени его, – сказал Тед.

– Невозможно, – покачала головой я. – Приглашения уже разосланы и…

– Я уверен, Сюзанна поймет, принимая во внимание обстоятельства.

Сюзанна мне ни слова об этом не сказала, возможно, не зная, как приступить к этому вопросу. Она была мать-одиночка, дважды перенесла онкологические операции, и ей уже стукнуло пятьдесят. Ноэль хотела бы, чтобы прием состоялся.

– Нет, – сказала я, – мы ничего не отменяем. Празднование состоится еще через три недели, и Тара поможет.

Если что-то нужно планировать или организовывать, Тара была незаменима.

– Ты уверена? – спросил Тед. – Мне кажется, ты слишком много на себя берешь.

Вероятно, он прав. Сейчас, с умирающим дедом, мне нужно было еще больше времени. Я не могла думать о нем без слез. Дженни и я посетили его позавчера в Джексонвилле. В огромной кровати в хосписе он выглядел таким изможденным, что я с трудом его узнала. Он был в сознании и очень обрадовался нам. Мои детские воспоминания были во многом связаны с ним. Отец постоянно разъезжал, а ездить на велосипеде, удить рыбу и даже готовить меня учил дед. Моей главной задачей было выбрать время для посещений.

Тем не менее, коробку я не бросила.

– Я хочу сохранить эту коробку, – сказала я Теду. – Мне хочется посмотреть, что писали ей все эти женщины.

– Лучше выбросить, – возразил Тед. – У нас нет места для всех ее вещей.

10

Ноэль

Университет Северной Каролины – Уилмингтон 1988

В последний день занятий Ноэль сидела в холле общежития. На следующий день прибудут первокурсники, и покой, окутывавший университетскую территорию, уступит место хаосу. Ноэль ожидала этого с нетерпением. Она любила свой факультет.

На столах были разбросаны пустые коробки из-под пиццы и банки из-под содовой. К пицце Ноэль не притрагивалась. Скинув сандалии, она сидела на софе, и длинная синяя юбка окружала ее, как море. Она ела морковь и миндаль, доставая их из сумки, которую таскала с собой повсюду. Она предложила пакетик одной из студенток, Луанне, сидевшей с ней рядом. Луанна взяла одну морковку. К Луанне Ноэль была ближе, чем к другим, но это мало что значило. Она нравилась своим однокурсникам, и они уважали ее, но она слишком отличалась от них, чтобы слиться с коллективом. Так было с ней всю жизнь, и она ничего не имела против. Она привыкла держаться в стороне от своих ровесников. Другие девушки тепло относились к ней и даже обращались со своими проблемами. Но ни с одной у нее не сложилось тесных дружеских связей, какие бывают у женщин с другими женщинами.

Что до парней… спортсменов и членов землячеств, они представления не имели о том, как общаться с такими, как Ноэль. В ней есть что-то странное, небрежно отзывались они, не умея преодолевать дискомфорт, который испытывали в ее обществе. Ее можно было увидеть бродившей по кампусу по ночам. Она была привлекательна на свой манер, но с ней трудно было познакомиться, и такое знакомство не стоило усилий. Она была как бы покрыта вуалью, под которую невозможно заглянуть. Просто она была им неровня, и в глубине души они это знали.

И все же она не страдала от недостатка любовников. Были среди молодежи и такие, кого она заинтриговывала, а не отпугивала. Это были интеллектуалы или субъекты с художественными наклонностями, которые стеснялись общаться с бойкими девицами, но видели в Ноэль родственную душу. Поэтому, хотя она не имела постоянного друга, первые три года в университете у нее были отношения, заходившие дальше дружбы, даже если эти отношения и не перерастали во что-то постоянное. Ее это вполне устраивало. Ее единственной целью было стать акушеркой. Остальная жизнь могла сложиться позже.

Ей предстоял старший курс, и она уже изучала программы по акушерству на следующий год. У нее не было проблемы с выбором будущего места работы. Она была отличницей. Она много и усердно работала, и профессора ее обожали. Она не соглашалась с некоторыми нелепыми правилами, которым должна была следовать на практике в больнице, но исполняла все, что от нее требовали. Когда ее это очень раздражало, она звонила матери, которая все еще работала у мисс Уилсон, и та всегда ее успокаивала. «Делай, что тебе говорят, и получи диплом, – говорила она. – Тогда ты сможешь вводить свои правила. Тебе нужно находить способы работать в системе».

Сейчас, сидя с другими студентами в холле, она остановила свое внимание на молодом человеке, сидевшем на одном из диванов, откинувшись на спинку. Он был выпускником факультета психологии и работал с ними последние два дня. «Завтра здесь будет хаос, – говорил он. – Через час после приезда новички начнут жаловаться на свои комнаты и на соседей. Лучше это заранее ожидать и не поддаваться хаосу. Если у вас возникнут проблемы, вы знаете, где меня найти». Каждый пробормотал что-то в ответ. Все устали, и Ноэль не была исключением. День выдался прекрасный, не слишком жаркий для конца августа, и ей хотелось выйти на воздух. Но им еще нужно было получить места в общежитии, и она не могла уйти раньше.

Она просила Гэллоуэй, где сейчас и находилась. Тут она провела свой первый год и помнила, с какой добротой и вниманием к ней здесь относились. Студент, занимавшийся распределением комнат, перебирал листы бумаги. Ноэль знала, что это были списки фамилий и комнат на этажах.

– Ноэль? – сказал он, протягивая ей листок. – Ты в Гэллоуэй. Третий этаж.

– Прекрасно. – Она встала, чтобы взять у него бумагу, а потом снова села рядом с Луанной.

– Я тоже в Гэллоуэй, – сказала Луанна, рассматривая полученный ею листок. – Классно.

– А какой этаж? – спросила Ноэль.

– Четвертый.

Ноэль прикусила губу, удивившись возникшему у нее вдруг желанию.

– Я жила там на первом курсе.

– У тебя ностальгия? – улыбнулась Луанна. – Если хочешь поменяться, мне все равно.

Ноэль поняла, что ей этого действительно хотелось. Она не могла сказать почему. Тот год был для нее таким счастливым. Она была одна, совершенно самостоятельна – вдали от дома, впервые в жизни жила в городе и наслаждалась каждой минутой этой жизни. Все этажи в Гэллоуэе были абсолютно одинаковы, так что меняться было глупо, и все же…

– Ты не против? – спросила она.

– Ничуть. – Луанна хотела было передать ей список студентов, которым предстояло поселиться на четвертом этаже, но когда Ноэль еще раз взглянула на свой список, то заметила в конце одну из фамилий и остановилась. Прищурившись, она вглядывалась в эту фамилию, как будто старалась понять, что именно читает. Она оставила листок у себя.

– Я останусь на третьем, – сказала она с дрожью в голосе. – Это просто глупость с моей стороны. У них ведь все уже зарегистрировано, и мы только спутаем им карты, если поменяемся.

Луанна слегка сдвинула брови.

– Сомневаюсь, чтобы это имело какое-то значение.

– Да нет, все в порядке, – сказала Ноэль и прижала листок к груди, словно это было какое-то давно затерянное сокровище.

11

Тара

Уилмингтон, Северная Каролина 2010

Я постучалась к Грейс и услышала, как она возится у себя, как будто была занята чем-то, чего не хотела показывать мне.

– Заходи, – сказала она после небольшой паузы.

Войдя, я увидела, что она сидит за столом с открытым учебником на коленях. Она, вероятно, отвечала на какое-то письмо, но старалась сделать вид, что работает. Мне было все равно. Совершенно все равно. Мне только хотелось, чтобы у нее все было в порядке и чтобы она была счастлива. Она взглянула на меня, отпивая из своей любимой черной кружки. Несомненно, крепкий кофе. Я никогда не могла пить эту смесь, которую она и Сэм себе заваривали.

– Я только хотела спросить, не нужно ли тебе помочь с швейной машинкой.

– У меня нет сейчас на это времени, мама, – сказала она. – Я занимаюсь.

– Ну, когда-нибудь в другой раз. – Я села на краешек ее кровати, желая поговорить с дочерью. Желая найти с ней контакт. Твиттер положил свою большую голову мне на колени, и я погладила его по спине. – Ноэль обрадовалась бы, что ты помогаешь с детской программой.

– Ага. – Грейс подняла с пола свой рюкзак и, запустив в него руку, достала блокнот. Она смотрела куда угодно, только не на меня. Я не могла выносить этого напряжения между нами. Просто не могла выносить.

Я с улыбкой взглянула на ее кружку.

– Не понимаю, как ты можешь пить кофе так поздно, – сказала я.

С раздражением вздохнув, она захлопнула блокнот.

– Ты говоришь это каждый раз, когда видишь меня с чашкой кофе после полудня.

«Разве?» – подумала я.

– Это мне напоминает твоего отца. Вы с ним в этом так были похожи.

– Кстати, об отце, – сказала она, не глядя на меня. – Как прошло твое свидание с Йеном?

Удивленная ее вопросом, я нахмурилась. Сарказм был не в ее стиле, и она застала меня врасплох.

– Это было не свидание, Грейс.

Она смотрела в окно, щеки у нее покраснели. Мне показалось, что она выпалила свой вопрос, прежде чем успела подумать.

– Я думаю, что папа умер, а ты развлекаешься, – сказала она. – Не знаю, как ты можешь так относиться к нему.

– Это было не свидание, – повторила я. – Во всяком случае, не то, что ты имеешь в виду. После твоего отца меня еще не скоро сможет заинтересовать какой-нибудь мужчина. Но мне необходимо иногда где-то поужинать, сходить с другом в кино, как ты ходишь с Дженни. Нам обеим нужно бывать на людях.

Я наклонилась и опустила голову, стараясь заглянуть ей в лицо.

– Можешь ты это понять?

– Конечно. – Это прозвучало неубедительно.

– Я знаю, что тебе очень не хватает Клива, – сказала я, снова выпрямившись.

Она опустила глаза в блокнот, и я почувствовала, что задела за больное место.

– Небольшая важность, – сказала она.

Я никогда не знала, как далеко зашли их отношения. Была ли у них интимная связь? Они были вместе восемь месяцев, и, хотя я не могла – не хотела – себе этого представить, полагаю, что была. Одно я знала наверняка, что она его любила. Даже сейчас его фотографии красовались на ее письменном и туалетном столиках. Она все еще любила его. Как мне хотелось избавить ее от душевной боли!

– Я помню, как это было, когда мы расстались с твоим отцом, – сказала я.

– Расстались? О чем ты говоришь?

– О, я хочу сказать, еще до свадьбы. Когда он поступил в колледж, а я еще училась в школе.

– Вся разница в том, что, когда вы расстались, отец тебя не бросил. – Она сама не ожидала от себя такой откровенности. Мне необходимо было этим воспользоваться.

– Я знаю, что у нас все было по-другому, но в период разлуки я старалась чем-то занять себя. Отвлечься. Чтобы что-то поглотило тебя. – Я наклонилась к ней. – Пойми, Грейс, тебе бы это очень помогло.

– Я и так занята по горло. Я хожу в школу, работаю в приюте для животных, а теперь еще и эта дурацкая детская программа. Чего ты еще хочешь?

– Все это прекрасно, – сказала я, – но это все работа. Тебе надо развлечься. Я знаю, ты любишь Дженни, но нужно встречаться и с другими друзьями. Когда мы были в разлуке с твоим отцом, я подружилась с Эмерсон и Ноэль. Я играла в спектаклях.

– Да, как всегда, ты была само совершенство.

– Я этого не говорю. Я только хочу указать тебе на разные возможности справиться с проблемами. – Я повертела на пальце обручальное кольцо. Последнее время я часто это делала в состоянии напряжения. Когда мне так был нужен Сэм.

– Ты все время занята, чтобы ни о чем не думать, чтобы забыть о том, во что превратилась твоя жизнь.

– Нет, Грейс, – покачала головой я. – Здесь не об этом речь. Быть чем-то занятой – полезно для здоровья. – Я перестала вертеть на пальце кольцо и опустила руки. – Мы об этом последнее время не говорили, но я бы хотела, чтобы ты вступила в драматический кружок. Тебе необязательно играть. Ты хорошо пишешь. Ты могла бы сочинять пьесы. Я знаю, ты боишься, что это найдут странным, поскольку я…