— Salaud![22] — кричала она. — С меня довольно!
Нет, это был не кошмарный сон. В ногах двуспальной кровати стояла моя возлюбленная. Она побелела от гнева, и ее зеленые глаза метали молнии в сторону недоумевающей Джейн.
— Не могу поверить! — бушевала она.
Я открыл было рот, но она не дала мне вставить ни слова.
— Избавь меня от объяснений. Все кончено.
Я вскочил с кровати. Мне было что сказать в свое оправдание, но Джун не желала меня слушать.
— Джун, милая… — пробормотал я, а потом произнес фразу, обычную для мужчины, оказавшегося в подобной ситуации: — Все не так, как ты думаешь…
На этот раз это была чистая правда.
Джун что-то прокричала в гневе и направилась к открытой нараспашку двери.
Я бежал за ней до самой регистрационной стойки, отчаянно повторяя:
— Между нами ничего не было! Джейн — моя старая знакомая, и у нее вчера случилась неприятность.
— Неприятность?.. — отозвалась Джун зловещим шепотом, а потом заорала на весь отель: — У Джейн неприятность?! Бедняжка Джейн! Она тоже из числа подружек, которых ты утешаешь ночными сорочками?! И какой же размер у нее, «L»?!
Она вихрем пронеслась мимо стола. Из-за него за всей это сценой с каменным лицом наблюдала мадемуазель Конти.
— Джун, прошу тебя, успокойся…
Я попытался схватить ее за руку, однако поскользнулся и упал на каменный пол. Наверное, со стороны я выглядел очень смешно. В тот момент я расплачивался за все свои грехи и преступления.
Тем временем Джун дошла до финального акта шекспировской трагедии.
— Отвали! — буквально выплюнула она, прежде чем выскочить под дождь.
И это было последнее, что я слышал от Джун Миллер.
Ошеломленный, я вскочил на ноги и бросил взгляд на мадемуазель Конти, ставшую невольной свидетельницей моего позора. Я почувствовал, что покраснел, и от этого мне стало еще хуже. Луиза Конти сидела передо мной в своем безупречном костюме и с аккуратной прической. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она оставалась невозмутимой, ее не касались любовные сцены. И это равнодушие спровоцировало меня.
— Ну, чего вы уставились? — набросился я на бедную регистраторшу и с удовольствием заметил, как она вздрогнула.
Потом я направился к выходу, где простоял несколько минут, беспомощно глядя на дождь.
Джун действительно ушла.
На обратном пути я заметил, что мадемуазель Конти покинула свой пост. Отель будто вымер. Казалось, весь мир затаил дыхание.
Потом я услышал шаги на лестнице и обернулся. Луиза Конти выносила из погреба тарелки, когда на нее налетела Джейн. Вижу и сейчас, будто в замедленной съемке, как обрушилась и разлетелась на тысячи осколков фарфоровая башня.
Тогда в «Дюке» — и только там! — можно было приобрести посуду «Эжени», изготовленную на Лиможской фарфоровой мануфактуре специально для этого отеля. Многие из постояльцев с радостью покупали дорогие тарелки с будуарной росписью в бардовых и золотисто-желтых тонах.
Я смотрел на черепки под ногами, как Гамлет на бедного Йорика. Быть или не быть? Так завершилась бесславная сцена моего падения.
— Нет! — закричала мадемуазель Конти, в ужасе уставившись на гору осколков. — Это была дорогая посуда, — вздохнула она.
Присев на корточки, она принялась собирать мусор в кучу, беспрерывно причитая: «О боже мой, какое несчастье! Какая беда!»
— Осторожно, — предупредил я ее, очнувшись и присаживаясь с ней рядом. — Не пораньтесь, они острые.
На мгновение наши взгляды встретились, но что мы могли сказать друг другу?
— Это моя вина, — смущенно повторял я, разглядывая покрытый затейливой росписью черепок.
Снова и снова я прокручивал в уме недавнюю сцену, видел перед собой возмущенное лицо Джун. Ее слова эхом отдавались у меня в ушах, и мне вдруг захотелось куда-нибудь спрятаться от самого себя. Вместо этого я встал и попытался улыбнуться, что, конечно же, получилось плохо.
— Да… сегодня явно не мой день, — пробормотал я.
Луиза Конти тоже встала. Несколько секунд она молча смотрела на меня, выражение ее глаз было скрыто за темными очками. Вероятно, в тот момент она проклинала идиота, нарушившего покой ее отеля. Потом пригладила руками темно-синюю юбку.
— Мне жаль, что так получилось, — сказала она.
В ее словах слышалась искренность, хотя, скорее всего, она просто сумела быстро справиться со своими эмоциями.
— Нет-нет, — запротестовал я, размахивая руками. — Это мне очень жаль. Я оплачу разбитую посуду, не волнуйтесь. Все будет в порядке.
Чуть заметная улыбка тронула губы мадемуазель Конти. Наконец-то я хоть что-то сделал правильно.
В тот ненастный мартовский день ревнивая красавица Джун ушла не только из отеля «Дюк де Сен-Симон», но и из моей жизни. Все попытки вернуть ее, поначалу уверенно настойчивые, а потом безнадежно жалкие, терпели неудачу.
Мисс Джун окружила себя ледяным молчанием.
Через некоторое время я узнал, что она в Лондоне.
С тех пор прошел год — срок, достаточный не только для того, чтобы залечить раны, но и увидеть прошлое в совершенно другом свете. Все забывается, остается тоска по красоте, которая ушла навсегда. Так ли безвозвратно она потеряна? Быть может, Джун вернулась на то место, где так внезапно окончилась наша история? Что, если это она посылала загадочные письма, простив мне преступление, которого я не совершал? Что, если она снизошла наконец до понимания? Во всяком случае Принчипесса признавала и свою вину.
Я разглядывал обтянутую зеленой кожей столешницу и мечтательно улыбался. В следующем письме я решил задать Принчипессе пару интересующих меня вопросов.
— Эй, Жан Люк! Мы идем или вы планируете провести этот день у регистрационного стола в компании милой дамы?
Биттнер положил мне на плечо руку, возвращая к действительности. Бесконечные переговоры по телефону завершились, и к нему вернулось прежнее очарование.
— У милой дамы, к сожалению, совсем нет времени, — кокетливо ответила мадемуазель Конти.
Биттнер усмехнулся, пристально глядя на нее карими глазами.
— Жаль, жаль, значит, в другой раз?
— Все может быть.
— Ловлю на слове.
Что за мелодрама, боже мой!
Я закатил глаза и вымученно улыбнулся. Итак, на мою долю выпала роль «третьего лишнего». Сомнительное удовольствие! Сказать, что я чувствовал свою полную ненужность, было бы преуменьшением и упрощением. В тот момент мне хотелось просто вычеркнуть эту неблагодарную роль из всех сценариев и рукописей.
— Думаю, нам пора, ресторан закроется.
Я сам почувствовал, как грубо это прозвучало, однако мои слова возымели желаемый эффект. Биттнер проказливо подмигнул: «До вечера» — и повернулся к выходу, а я наконец получил возможность продолжить допрос мадемуазель Конти:
— Ну, так Джейн или Джун?
Она беспомощно пожала плечами:
— Я правда не могу сказать. Разговор получился совсем короткий. Но я уверена, что это был кто-то из них, либо Джейн, либо Джун.
Джун или Джейн в любом случае. Пятьдесят на пятьдесят, что Принчипесса у меня на крючке. Рыбка чувствует себя в полной безопасности, однако скоро я вытащу ее на сушу из морских глубин.
8
Вечером я допоздна гулял с Сезанном.
Мы бродили по песчаным дорожкам парка Тюильри под высокими деревьями, и я сам не заметил, как постепенно успокоился. Стемнело. Я вдыхал запах цветущих каштанов и любовался радостно семенившей впереди собакой. На мгновение я почувствовал себя персонажем картины какого-нибудь пейзажиста, такая тишина стояла кругом.
Внезапно Сезанн развернулся и, не в силах сдержать чувств, прыгнул на меня. Я благодарно рассмеялся. Мне нравится в собаках, что они умеют прощать и никогда не держат зла. В отличие от кошек и женщин.
С четверга я погрузился в свои дела и весь день провел в бегах. Только около шести вечера я позвонил в дверь соседской квартиры и сразу услышал радостный лай. Завидев меня, Сезанн был счастлив почти так же, как и мадам Вернье. Та заботливо осведомилась о моем самочувствии и поинтересовалась, что может для меня сделать. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она имеет в виду, после чего, потрогав свою шишку, я махнул рукой с великодушием супергероя.
В свете всего произошедшего с тех пор, как мадам Вернье столь неосторожно опустила мне на голову резиновую гантель, эта травма казалась мне не более чем незначительной неприятностью.
В кафе «Марли», расположенном рядом с Лувром, уже загорались огни, однако снаружи, на террасе, обращенной к парку, еще сидели посетители. Легкий ветерок трепал красное полотнище, висевшее вдоль стены из похожего на песчаник камня. На нем изогнутыми в виде китайских иероглифов буквами было написано название заведения.
Раньше я часто захаживал сюда. Особенно по вечерам, когда темнело и от освещенных скульптур во внутреннем дворе Лувра веяло каким-то волшебством.
Но магии нужна тишина, иначе она теряет силу. А в «Марли» обычно слишком громкая музыка и гости разговаривают на повышенных тонах. Ко всему прочему настораживало меню — странная мешанина из французской, итальянской, тайской и американской кухни. Возглавлял ее гамбургер, который я предпочел бы купить в одной из известных ресторанных сетей и по куда более демократичной цене, даже если там он изготовлен по традиционному рецепту, а не собран из химических элементов по технологии «молекулярной кухни». Что это, последствие глобализации? Или проверенный способ втереться в доверие к туристам со всего мира?
Но, как бы то ни было, Лувр есть Лувр. И здание кафе смотрится просто восхитительно. Редкий появившийся здесь прохожий не почувствует соблазна войти и занять столик.
Я взял Сезанна на поводок. Такси, направляющиеся на другой берег Сены, прыгали по булыжникам мимо Лувра, чтобы потом через освещенную арку выехать на мост Пон-дю-Каруссель. Я тоже выбрал этот путь. Сегодня я собирался лечь рано. Однако перед сном мне не терпелось заглянуть в почту и проверить, нет ли там привета от занятой Принчипессы.
С той самой минуты, как я взял на подозрение Джун, на душе у меня стало на удивление спокойно. Во всяком случае, никаких ночных акций больше не ожидалось, что само по себе было хорошим знаком.
После роскошного обеда с Биттнером, который, во-первых, собирался выпустить календарь с фотографиями работ Жюльена и, во-вторых, все уши прожужжал своей «малышкой с ресепшена», я поехал на метро до Марсова поля, чтобы заскочить к Солей Шабон. К моему удивлению, она отворила дверь с первого раза и встретила меня во всем своем блеске: в длинном красном халате до пят и с лучистой улыбкой на лице. Мы прошли на крохотную кухню, где Солей исполненными грации движениями приготовила нам чай, попутно объясняя, что кризис миновал и теперь она, как и раньше, встает с постели рано утром и сразу же принимается за работу.
— Бедняжка! — пожалела она меня. — Я тебя чуть с ума не свела. Но я действительно думала, что больше не могу.
Она разлила чай по чашкам и села на огромный серый диван, где уже устроилась Луковка.
— Моя сладкая Луковка, — повторяла Солей, гладя кошку тонкими смуглыми пальцами. Луковка мурлыкала. — Очень рада тебя видеть, — продолжала она, будто по-прежнему обращаясь к кошке. — Ты так хорошо меня поддерживаешь!
— Ты меня тоже, — ответил я. — На то мы и друзья.
Через несколько минут мы сидели на диване втроем: я, Солей и Луковка, и я спрашивал себя, чем любовь, собственно говоря, отличается от дружбы и какое значение имеет здесь секс?
— Значит, ты теперь в порядке? — спросил я Солей, не желая углубляться в подробности ее личной жизни.
Солей повернула ко мне лицо.
— Да, — ответила она и несколько раз кивнула. — Я в полном, полном порядке. — Она спрыгнула с дивана и улыбнулась. — Пойдем, я тебе кое-что покажу!
Она повела меня в ателье, мимо неубранной постели, возле которой я вчера стоял, как сомнамбула, и остановилась перед мольбертом:
— Ну, что скажешь?
Я затаил дыхание. Передо мной был потрет светлокожей женщины в бордовом платье. Она стояла в профиль на фоне темно-красного занавеса и внимательно смотрела на стену, увешанную множеством записок. В левой руке женщина держала бокал вина, который подносила к губам, пока еще сомкнутым. Правой рукой, обращенной к зрителю, женщина поправляла собранные на затылке волосы — локоны в стиле прерафаэлитов. В этом движении чувствовалось что-то детское, неуверенное. В остальном ее облик был исполнен решимости, как будто она собиралась сделать что-то важное или только что сделала. Великолепная картина!
— Солей, ты чудо! — воскликнул я. — Кто она?
— Женщина, которая чего-то хочет, но не знает, как это получить, — ответила Солей. — Как я.
Я кивнул. Мне вдруг вспомнилась Принчипесса, Джун и не только. Дама на картине как будто хотела мне что-то сказать. Но что?
Когда через полчаса Солей провожала меня к выходу, уверяя, что она рада предстоящей выставке и творческая сила к ней вернулась, я заметил на комоде предмет, который поначалу принял за высохший круассан. Я взял его, пошутив что-то насчет голодных художников, которым не на что купить хлеба, но тут заметил, что это был вылепленный из теста человечек, и из его туловища торчала игла.
— Что за черт? — удивился я.
— Хлебный человечек, — загадочно улыбнулась Солей.
— Хлебный человечек? — рассмеялся я.
— Да, вуду.
Сейчас в своем красном халате Солей напоминала мне африканскую жрицу.
Она осторожно взяла у меня фигурку и снова положила ее на комод.
— Ты знаешь, что мне было тяжело, очень тяжело… И вот я вспомнила заклинание с Хлебным человечком. Не смейся! Ты видишь? Я проткнула ему сердце иглой, чтобы влюбить в себя.
— Господи, Солей, да ты просто маленькая ведьма, я боюсь тебя! — засмеялся я. — Может, тебе стоит подыскать мужчину, который полюбит тебя без заклинаний? Оно же не сработает, тем более здесь, в Париже!
Ее темные глаза засверкали.
— Думаю, оно уже подействовало, — серьезно ответила Солей, наматывая на палец прядь черных волос.
Боже, до чего странной она иногда бывала!
— А, ну тогда все в порядке. Жду приглашения на свадьбу.
Я открыл дверь, качая головой. Хлебный человечек! Поверить, что проткнутый иголкой багет может воздействовать на человеческое сердце! До чего наивны бывают влюбленные!
Разумеется, у каждого свои ритуалы. Один посылает запросы в космос, другой выбирает приворотное зелье. Я скорее отношусь к скептикам.
И все-таки, возвращаясь домой в переполненном метро, я радовался тому, что это не я лежу у Солей на комоде с пронзенным сердцем. Кто знает, куда прекрасная жрица вуду захочет воткнуть свою иголку в следующий раз, если ее избранник воспротивится?
Так думал я о любви и слегка помешанной Солей, наивный, довольный и ничего не подозревающий о том, какими серебряными сетями уже оплела мое сердце коварная Цирцея.
От Принчипессы ничего не было.
Собственно, другого я и не ожидал, тем не менее слегка разочаровался. Кроме того, автоответчик передал мне приглашение Аристида на ужин в «теплой компании друзей». Меня не удивило, что он просил взять с собой Жюльена и Солей, если они того пожелают. Встречи по четвергам у Аристида обычно не затягивались и проходили в непринужденной обстановке. Компания собиралась самая пестрая. Когда прибывал очередной гость, ему просто давали нож, стакан вина и сажали за большой стол на кухне, где разгорались бурные дискуссии. Предметом шуток могло стать что угодно: от спаржи, картофеля или другого поданного на ужин продукта до «месье Блинг-блинга», как прозвали здесь Николя Саркози за его пристрастие к дорогим аксессуарам.
Вместе готовили, вместе ели. Аристид одну за другой выдавал рецензии на только что вышедшие книги и по ходу дела соображал свой знаменитый яблочный торт. Он тушил на сковородке резаные яблоки со сливочным маслом и сахаром, потом заворачивал готовую начинку в тесто и выпекал в духовке. Под конец такого вечера у гостей возникало приятное чувство, что они не только набили желудки, но и обогатились духовно.
Я намазал кусок багета паштетом фуа-гра, который нашел в холодильнике, и налил себе красного вина. Жизнь постепенно налаживалась.
Усаживаясь за ноутбук, я подумал о том, каково было бы сейчас возобновить отношения с Джун. Прекрасная идея! Я уже представлял себе горящие глаза дикой кошки и слышал ее голос: «Кто эта Солей? И что ты делал у нее в спальне? Я чувствую, у тебя с ней что-то есть…»
Я улыбнулся. В любовных отношениях ревность — вроде соли, и ее не должно быть слишком много. Однако, прежде чем предаваться фантазиям насчет возобновления старого знакомства, мне следовало убедиться, что Принчипесса — это Джун, решившая вернуться в мою жизнь и избравшая для этого столь необычный способ. Некоторое время я размышлял над тем, что ей написать, а потом выбрал тему, игравшую роль кодового слова.
Тема: Ла саббиа роса
Кончается день, полный самых неожиданных событий и воспоминаний, и Дюк снова возвращается к Вам, чтобы пожелать доброй ночи. Вашу маленькую загадку я так и не разгадал, однако нашел довольно неожиданный путь ее решения. Боюсь, теперь Вам не остается ничего другого, как раскрыть карты, потому что я напал на верный след.
Вы пишете, что хотели бы задать мне много вопросов. Я, со своей стороны, имею к Вам всего лишь три, однако уверен, что на каждый из них Вы должны ответить словом «да».
Итак:
Не ошибусь ли я, если замечу, что «печальная история», о которой Вы как-то упомянули, произошла в одном старомодном парижском отеле?