Я искала Туманского, но нигде не могла найти. На Эдика я просто напоролась, потому что шарила глазами выше его лица.
– Поздравляю! – чуть растерявшись от неожиданности, сказала я. – Ты замечательно играл! Я и не знала, какой ты мастер!
– Да ладно. Не так уж и замечательно, – покривился Эдик.
– Ну не знаю. Я, конечно, не специалист, но мне показалось, что здорово. А чего ты ждешь?
– Решения жюри, – недовольно ответил он.
– Но ты же во второй тур обязательно пройдешь! – удивилась я.
– А вдруг нет? – со странной надеждой в голосе сказал он.
– А ты что, не хочешь? – не поняла я.
– Да какая разница, чего я хочу, – раздраженно отмахнулся Эдик.
– Как это, какая разница… – повторила я.
– Да так это… – по-детсадовски передразнил Эдик.
– Ну не знаю, – пожала я плечами. Работать личным психологом Эдика у меня желания не было. – Туманского не видел?
– Там, вроде… – безразлично ответил Эдик, неопределенно махнув рукой. А я-то боялась, что он сейчас все про меня поймет. Эгоцентризм бывает иногда очень полезен.
Я увидела его через стеклянную стену, отделявшую концертный зал от улицы. Он стоял у выхода, окруженный кольцом людей. Конечно, глупо было бы думать, что я найду его в гордом одиночестве. Естественно, что к одному из возможных победителей конкурса интерес повышенный. Я могла предположить, что после его выступления вокруг него будет обилие восторженных поклонников, но тут ситуация была гораздо сложнее и для меня безнадежнее.
Он разговаривал с серьезными и важными людьми. Абсолютно седой человек с палкой стоял ко мне спиной, а его пожилая миниатюрная спутница кивала головой на каждое слово. Мне был виден вполоборота еще один солидный господин с орлиным носом, благосклонно улыбающийся фарфоровой улыбкой. Кажется, этого, с орлиным носом, показывала мне Тамара Генриховна и что-то говорила, не открывая рта, а поэтому я не очень хорошо ее поняла.
Мне оставалось только ждать. Но интуиция подсказывала, что ждать нечего. Они от него не отстанут. Потому что он им нужен. А они нужны ему.
И вообще, что меня с ним связывает? Он неожиданно перестал быть для меня тем человеком, с которым я была знакома. Потому что оказался слишком хорошим музыкантом. Какое ему теперь до меня дело? Уверенная в том, что дела ему до меня нет, я прилипла к стеклу ладонями и лбом. И стала грустно глядеть на улицу. Уже стемнело. Горели круглые матовые фонари. От концертного зала имени Стравинского широкими ступенями спускалась лестница с вереницей белых колонн.
Лоб стало холодить. Я отодвинулась на шаг и перестала видеть то, что происходило по ту сторону стекла. Теперь в нем отражалась только толпа, что была у меня за спиной.
Сейчас появится Тамара Генриховна и наверняка выразит свое недовольство по поводу моего внезапного исчезновения, а заодно и успешного выступления Туманского. А в голове моей все еще звучала музыка. Одна красивая фраза из сонаты Брамса.
Вывел меня из глубокой задумчивости стук в стекло прямо перед моим носом. Но кроме своего отражения я ничего не видела. Приложив руку козырьком ко лбу и прижавшись к стеклу, я оказалась лицом к лицу с Туманским.
Он кивнул головой в сторону двери.
Я быстро оглянулась, не видит ли Эдик? Не нашла его и бросилась к выходу.
– Ну что, Серафим? Интервью ни у кого брать не собираешься? – спросил он и убрал мне волосы со лба обыденным, братским жестом.
– Если только у тебя, – пролепетала я, перестраивая систему своего организма на экстремальные условия существования в условиях безвоздушного пространства.
– Я не дам, – мягко ответил он. – После первого тура тебе никто не даст. Так что я даже не буду спрашивать, свободна ты или нет. Там вон люди стоят, меня ждут. – Он повернулся вполоборота. – Поехали со мной?
– Куда?
– Куда – я сам пока не знаю. Но важно не куда, а с кем. Ведь так?
– Поехали, – решительно сказала я, мгновенно отогнав все сомнения по поводу Тамары Генриховны.
– Авантюристка, – невольно рассмеялся он и покачал головой. – Ну пойдем.
Вариации на тему рококо
На берегу вечернего Женевского озера призывно горели огнями маленькие ресторанчики. В одном из них мы просидели часов до одиннадцати в обществе исключительно важных персон. Из-за Туманского вся компания говорила по-английски. И я со своим французским, соответственно, помалкивала. Ко мне не обращались, и меня это устраивало. Я наслаждалась моментом и вкушала свежайшую форель, выловленную в Женевском озере. В результате исключительно интеллектуальной беседы по поводу классической музыки и современных исполнителей Туманский на моих глазах получил официальное приглашение на концертный тур по Швейцарии той же осенью. При этом окончательный результат конкурса значения не имел. Я еще раз убедилась в особой силе его гороскопа. Он же воспринял это как должное.
Все эти два часа мне казалось, что я смотрю какое-то кино. Это не могло быть моей жизнью. А самое смешное – если бы я не удрала от Тамары Генриховны, моей жизнью это бы и не стало.
Лозанна – город маленький. Распрощавшись, мы не спеша поднимались по узенькой улочке в гору. Как только мы остались одни, Туманский нетерпеливо вытянул черную концертную рубашку из-за ремня, вздохнул со стоном, расстегнул ее чуть ли не до пупа и закатал рукава.
Как я его понимала! Вечер был очень душный. Я цокала каблучками по мощеной камнем мостовой. Мое черное глухое платье стесняло меня неимоверно. Но в отличие от рубашки к погодным условиям оно не адаптировалось. Молнию на спине я трогать не собиралась. Туманский тащил виолончель. Он ничего не говорил. Но я-то понимала, что движемся мы в совершенно неизвестном мне направлении.
– А сколько сейчас времени? – робко спросила я.
Он полез в карман, отлавливая часами свет фонаря.
– Половина двенадцатого. Устала?
– Да нет, понимаешь… – я мучилась из-за Тамары Генриховны.
– Я оставлю челу и провожу тебя, – перебил он меня, по-своему истолковав мои мучения.
– Что оставишь?
– Виолон-челу, – объяснил он.
– А ты, значит, чело-век? – улыбнулась я.
– Молодец, ангел мой, соображаешь. – Он остановился перед узким двухэтажным домом со старинной дверью и кольцом на ней. И посмотрел на меня как-то так, что щекам моим стало горячо.
– А здесь что, гостиница? – торопливо спросила я.
– Нет. Здесь друзья мои живут, Густав и Флоранс. Я у них остановился. А они пока тактично удалились в горы, чтобы мне тут не мешать.
– Володя… – начала я.
– Пойдем, – он потянул меня за руку. Почему-то слушать меня ему очень не хотелось.
– Девяносто, шестьдесят, девяносто? – спросила я.
– Не думаю… То есть в бедрах-то, наверное, девяносто. А вот верх подкачал, – усмехнулся он, – не больше восьмидесяти.
– Ну, знаешь, дело ведь совсем не в сантиметрах.
– Дело, безусловно, в гармонии, а не в сантиметрах, – согласился он.
– Хотела бы я оказаться на ее месте, – мечтательно прошептала я.
– Тебе хочется спать в футляре? – Он улыбнулся.
Я рассмеялась, неотрывно глядя на прекрасную фигуру виолончели.
Мне не хотелось спать в футляре. Но сообщать ему о том, чего бы мне хотелось на самом деле, я сочла невозможным. Слишком все хорошо складывалось: пустая квартира, ночь, взаимное притяжение, о котором я не могла забыть ни на секунду, расстегнутая рубаха. Один шаг навстречу – и весь мой план рухнет. Ему нечего будет добиваться. Мне нужно было исчезнуть прямо сейчас.
– У тебя случайно нет карты города? А то я не понимаю, где моя гостиница.
Он ничего не ответил, взял сигарету, зажал ее зубами, похлопал себя по карманам и посмотрел по сторонам.
– Кажется, зажигалку потерял, – он нахмурил брови и вынул изо рта незажженную сигарету. – У тебя случайно нет?
– Я не курю, – ответила я и вздохнула.
– Знаешь, – глядя на меня, он улыбнулся, – тебе очень идет говорить правду. Только посмотри, пожалуйста, у себя в сумке. Мне показалось, ты брала с собой спички из ресторана.
– Слушай… точно, – смутилась я, роясь в сумочке. – Как это ты запомнил? Но я просто так брала. На память. Я правда не курю.
– Я знаю, – кивнул он и взял из моих рук фирменный коробок. Чиркнул. Прикурил. И фантастически красивым жестом затушил горящую спичку, прочертив в воздухе замысловатый знак.
– Мне нужно идти, Володь, – сказала я твердо. – Я никого не предупредила. Боюсь, меня искать начнут.
– Так предупреди, – он кивнул на телефон и присел на подлокотник кресла прямо передо мной. – У тебя же есть визитка отеля.
– Предупреждать уже поздно, – сказала я, стараясь смотреть поверх его головы. – Нужно возвращаться.
Он помолчал, разглядывая меня. Докуривал сигарету.
– Кто тебя ждет? – спросил он, щурясь от дыма. И голос его завернул чуть ниже, чем обычно.
– Тамара Генриховна Шелест, – с вызовом ответила я, отважно глянув в его глаза. Почему-то заболели виски. Я сильно потерла их пальцами.
Он помолчал, разглядывая меня. Докуривал сигарету.
– Кто тебя ждет? – спросил он, щурясь от дыма. И голос его завернул чуть ниже, чем обычно.
– Тамара Генриховна Шелест, – с вызовом ответила я, отважно глянув в его глаза. Почему-то заболели виски. Я сильно потерла их пальцами.
– Хочешь сказать, что это «Невское время» поселило тебя с мадам Шелест? Да? – иронично спросил он и потянулся к пепельнице. – Ладно, честнейшая Херувим. Можешь не отвечать. Запутаешься вконец. В женщине, конечно, должна быть какая-то тайна. Я все понимаю… Но… Он встал. Положил в карман сигареты.
– Я у тебя спички возьму, хорошо? – сказал он уже совсем другим тоном.
– Бери, – согласилась я. Мне казалось, что после его слов все хорошее для меня уже завершилось.
– Пошли. Гостиница твоя за углом.
– Откуда ты знаешь, где моя гостиница?
– Разведка доложила, – усмехнулся он.
Мы молча шли по какому-то узкому переулку ровно две минуты и вынырнули прямо напротив вывески «Эльбаз». Когда мы переходили дорогу, он спросил:
– Ты же слушала меня сегодня?
– Да.
– Почему ты ничего не говоришь?
– Я тебе уже все сказала, – я подняла на него глаза. – Ты просто не услышал.
– Скажи еще, – он остановился на тротуаре, засунул руки в карманы. Черная рубашка болталась на нем с расслабленным шиком. Поднявшийся свежий ветерок, развевал его темные волосы. – Это важно.
– Я сказала, Володя, что хотела бы оказаться на месте твоей виолончели. Этим, по-моему, все сказано. Во всяком случае, больше я тебе пока ничего не скажу.
– Ты не представляешь… Играть сегодня было ужасно тяжело. Как будто дрова пилил. Я ничего не понимаю… – он посмотрел на меня со странным ожиданием в глазах, как будто знал, что я могу ему ответить.
– Перенервничал? – сдержанно спросила я.
– Да нет… – помедлив, ответил он, все еще продолжая чего-то от меня ждать. – Похоже что-то не так с залом.
У меня неприятно закружилась голова.
Тамара Генриховна Шелест встретила меня стоя.
Белый пеньюар делал ее похожей на привидение. Но иллюзия рассеялась почти мгновенно, потому что вместо упреков и вопросов я получила от нее истеричную пощечину. Больно не было. Она неловко скользнула лапкой по моей щеке. Но эмоции мои всколыхнула.
Первое, что я почувствовала, – острое сожаление, что не осталась с Туманским. Второе -захотелось дать ей сдачи. Пока я уговаривала себя этого не делать, оказалось, что пощечина значится в программе не вместо упреков, а в качестве прямого их дополнения. Потому что после нее на меня обрушилась обличительная речь.
– Что же ты, негодяйка, делаешь? – угрожающе задышала на меня Тамара Генриховна. – Я тебя ищу – тебя нигде нет! А она, оказывается, переметнулась в стан врага! Вот так вот, у всех на глазах! Ты ж с моей руки ешь! Кто тебя сюда привез, дрянь такая! – И Тамара Генриховна потрясла у меня перед носом своим указательным пальцем. – Дисс с тобой разберется, когда вернемся! Он звонил – я ему все рассказала. Завтра же поменяю тебе билет!
– Тамара Генриховна, успокойтесь! – ледяным голосом сказала я. – И выслушайте меня! Думаю, вам придется передо мной извиниться. Я понимаю, вы нервничали. Я виновата только в одном: что не предупредила. Но все, что я сделала, я сделала ради вас и вашего сына!
– Что ты сделала? – разъяренно спросила Тамара Генриховна, ужасная в гневе. – Что ты вообще можешь сделать? Он сегодня сыграл и не почесался. Эдику опять нервничать! А билеты твои сколько стоят, ты знаешь?
– Я не желаю обсуждать это в таком тоне! – железно ответила я. – А с Антоном я поговорю сама!
– На контору твою в суд подам! Уж я-то тебе устрою веселую жизнь. Ты мне еще полжизни за моральный ущерб выплачивать будешь…
– А я напечатаю статью про то, как Эдик Шелест выигрывает конкурсы, попросту устраняя своих конкурентов. Думаете, вам это сойдет с рук?
– Да я тебя в порошок сотру! – воспользовалась литературным штампом Тамара Генриховна и потеряла человеческий облик.
Она с визгом бросилась на меня, стараясь расцарапать мне лицо. Я отбивалась и отступала к ванной. Там я быстро повернулась, принеся в жертву свое плечо, по которому Тамара Генриховна без перерыва лупасила, открыла холодную воду и направила душ прямо ей в лицо. Сцена была позаимствована из фильма ужасов. Тамара Генриховна, как вампир, попавший в лучи солнца, сначала затряслась всем телом, пытаясь схватить разинутым ртом воздух, а потом обмякла, обтекла и в поникшем прозрачном пеньюаре села на пол, обхватив голову руками.
Еще не до конца поверив в победу, я выключила воду. Бросила на пол полотенце и без перерыва на отдых яростно занялась уборкой.
Раз пять я бросала полотенце на пол и выжимала его в ванну. Только тогда, когда озеро под ногами иссякло, я посмотрела на бедную Тамару Генриховну. Волосы свисали мокрыми сосульками, на лице царили вселенская усталость и полное равнодушие ко всему на свете. Глаза редко моргали. Мне стало ее жаль.
– Эй! Тамара Генриховна! – Я присела перед ней на корточки. – Тамара Генриховна, вставайте! Все. Поругались, искупались и хватит.
– Геллочка, это вы меня простите, – скривилась она, как ребенок, и заплакала. Я помогла ей встать и отвела к кровати. Она хотела лечь прямо в промокшей насквозь одежде. Я с трудом развязала затянувшиеся во время борьбы тесемки. И принесла ей сухое полотенце.
Горестно подвывая, она переоделась.
– Вы теперь порчу на Эдика наведете? -закрыв от ужаса рот ладонью, спросила она.
– Да бросьте, Тамара Генриховна! – сердито прикрикнула я на нее. – Этого мне только не хватало!
Потом подумала и добавила:
– Если что, я сразу за вас возьмусь.
– Антон! Пойми, это досадное недоразумение! – кричала я в трубку. – Мы уже все выяснили!
– Сердце родное, ты передо мной особо не разоряйся! Что вы там выяснили, я не знаю. Я знаю другое.
– Что другое?
Тамары Генриховны, на счастье, в номере не было. Она ушла с Эдиком завтракать.
– Спасибо тебе, Лина, за диктофончик. Развлекла. Слушал два раза. Аж заслушался.
– О чем ты говоришь? – обмирая, спросила я.
– О твоей беседе с Туманским. Или как это у вас называется… – с презрением сказал Антон. – Ну, Лина, ты и шалава!
– Боже мой… – застонала я, вспомнив про диктофон. Вопросы Шелеста занимали каких-то пятнадцать минут записи. А дальше осталось незатертое интервью с Туманским. Как же я так промахнулась?! – Какая же ты все-таки… Зачем слушать то, что тебе не предназначено! Неужели в тебе нет ни капли благородства?
– На кой ляд тебя туда понесло? Можешь мне объяснить? – спросил он со всем темпераментом, на который был способен. – Ты не представляешь себе, как ты меня разочаровала! И что тебе не сиделось на месте?
– Антон! Просто мне нужно было проверить одну вещь.
– Ну что, проверила? Вещь на месте? – исходя сарказмом, спросил Дисс.
– А вот это уже никого не касается, – с досадой ответила я. Такого оборота событий я не ожидала. – Ты что, рассказал обо всем Тамаре?
– Я еще не совсем сошел с ума! Ты идиотка, Лина? Я звоню тебе затем, чтобы ты спасала ситуацию, как хочешь! Какими угодно способами! Иначе салон твой закроется на хрен! А у меня из-за этих мудовых рыданий контракт с Шелестом на волоске висит!
– Антон! – взмолилась я. – Ну что я могу сделать?
– Делай что хочешь! – гаркнул он. – Можешь всех конкурсантов до смерти затрахать! Хоть какая-то от тебя польза будет!
Я повесила трубку и заплакала. Все было ужасно.
* * *На репетиции перед вторым туром было отпущено несколько дней. Тамара Генриховна давно пришла в себя. И теперь ее требование убрать Туманского обросло финансовыми приманками. Если Эдик получит первую премию, она выплатит мне десять процентов от его гонорара.
Но сколько бы она мне ни сулила, я ничего не могла обещать ей.
– Тамара Генриховна! Постарайтесь меня понять. Мы не в магазине. Обращаясь ко мне, вы должны были отдавать себе отчет в том, что результат у меня не стопроцентный. В прошлый раз сработало. А сейчас, кроме легкого дискомфорта, господин Туманский не испытывает ничего. Он что-то чувствует. Я специально пошла с ним на контакт, чтобы это выяснить. Но он сильный. Очень сильный. Я вас предупреждала.
– Значит, примените более сильные средства! Не мне вас учить! – и виртуозно переходя с ультиматума на нижайшую просьбу, почти прослезилась. – Если Эдик не выиграет, он сломается! Помогите моему мальчику! Сделайте так, как в прошлый раз! Вы ведь мне в этот раз сделали что-то совсем другое!
Надо же, заметила! Никогда бы не подумала.
– Ну хорошо, – сломалась я. – Давайте так, как раньше.
Это ничего не меняет, попыталась я себя успокоить. Даже если я это сделаю, Туманский все равно сильнее. Он как-нибудь справится.
И вообще, кто сказал, что я что-то могу? Все, что я так или иначе в своей жизни относила на счет магии, может объясняться простым совпадением. Сломала жизнь Антону?