— Да, ваше величество, когда-то наши предки были конде всей Гипускоа, но с тех пор много воды утекло и многое изменилось. Но и сейчас мы — Лопесы, входим в состав четырнадцати семей, что составляют Генеральную хунту Гипускоа.
— Я вас не видел в Гернике под дубом.
— Мне пришлось пропустить эту сессию хунты из-за ранения брата. Я даже не знаю, что там решили с моим голосом, который я отдал большинству на совете.
Пришлось просветить.
— Я избран сеньором Бискайи, а вот хунта Гипускоа решила, что я ей не подхожу в качестве сеньора. Молод слишком. Но и Изабелле постановили, что должна являться лично под Отчее дерево, как заповедано издревле, если желает снова быть избранной вашей сеньорой. Так что ваша бегетерия на сегодняшний день от всех независима и живет без сеньора, как сама хочет.
— Ни для кого не секрет, ваше величество, что и с сеньором мы живем как сами того хотим, — нахально улыбнулся дон Мартин.
— Дон Мартин, а ваши хинеты уже вернулись с юга? — встрял в наш разговор дон Саншо, уводя нас от скользкой политической темы.
— Да, уже подтягиваются, — подтвердил дон Мартин. По вильям гулянки сплошняком, — и добавил с осуждением. — Деньгами сорят.
— Будут ли среди них желающие наняться на межсезонье? Дон Франциск бы нанял их.
Да, Саншо, когда захочет, бывает убедителен.
— Надо спросить, — ответил хозяин замка. — Сколько вам нужно всадников, ваше величество, — повернул он ко мне голову.
— Центурии, думаю, будет достаточно. Максимум полторы, — ответил я.
— Вряд ли в моих землях их столько наберется. Придется кидать клич по соседям. Я распоряжусь.
В трапезную вошел отец Жозеф. Огляделся, взглядом спросил у хозяина разрешения сесть за стол и в молчании принялся за трапезу, прошептав перед этим краткую застольную молитву персонально для себя.
Утолив первый голод, он ответил на немой вопрос дона Мартина.
— Ваш брат исповедовался, причастился святых даров и соборовался. Теперь он готов не только к операции, но и предстать перед Господом нашим. Когда приедут лекари?
— Должны завтра, — ответил дон Мартин неуверенно.
— Это хорошо, — удовлетворился капеллан. — Правильный настрой у Иниго за это время не ослабнет. Страдания, выпавшие на его долю, ввергли юношу в некоторое уныние, в связи с невозможностью продолжить военную стезю. Он понимает, что есть и другие достойные поприща, но… он так стремился стать кабальеро, что просто не думал о них. Хотя с его образованием он вполне может занять достойное место в гражданской администрации рея. Но не желает этого. Так что в душе у юноши кризис, не находящий катарсиса.
— У меня и одноногие алькайдами служат, — вмешался я.
— Это так, — подтвердил Саншо, — все верно. Но есть одно но… Молодые кабальеро такую службу рассматривают не как службу, а как синекуру. Молодым подавай подвиги и славу. А какая слава в том, чтобы сидеть в глуши охранником фортеции с гарнизоном в дюжину престарелых инвалидов. Там же никаких развлечений. Вот люди в возрасте обремененные семьей такую службу ценят. А Иниго для такого слишком юн и слишком романтичен.
Дон Саншо с высоты своих двадцати лет убежденно считал себя уже умудренным жизнью опытным ветераном.
— Дон Мартин, — снова вмешался в наш разговор капеллан, — слуги мне сказали, что у вас дома есть духовные книги в доме. Это так?
— Есть, — подтвердил хозяин. — ‘’ Жизнь Иисуса Христа’’ картезианского монаха Лудольфа Скасонского в кастильском переводе и один том из ‘’Жития святых’’ Симеона Метафраста на латыни. Остались от нашего среднего брата Перо, когда тот готовил себя к духовной стезе. Сейчас он возглавляет приход в святого Себастьяна в Астении. И это все. Никаких рыцарских романов, которые требует себе Иниго, у нас нет.
Хозяин замка разочарованно развел руками.
— Я бы посоветовал вам все же дать ему эти книги, — наставительно посоветовал отец Жозеф. — Может их чтение если не утешат молодого кабальеро, то хотя бы развлечет и отвратит от скорбных мыслей. Не говоря уже о том, что это будет душеспасительное чтение. Все лучшее занятие, чем днями смотреть в потолок и играть на мандолине.
После обеда я прошелся до хозяйской конюшни проведать своих лошадей. С конями надо дружить, если хочешь, чтобы и они к тебе отнеслись по-доброму в трудную минуту. Поэтому я прихватил с собой две хлебные горбушки круто посыпанные солью: для Флейты, и для моего боевого андалузца, который почему-то имел английскую кличку Драм. Флейта встретила меня приветливым ржанием, а Драм обратил внимание, только когда началась раздача вкусняшек.
— Сначала девочке, — примирительно произнес я, отводя в сторону его черную морду и дождавшись когда камарга все сжует с моей ладони, повернулся к боевому жеребцу.
— Теперь тебе, привереда, — охлопал я андалузцу могучую шею, одновременно подставляя ладонь с горбушкой под его губы.
Кони были ухожены, накормлены и вычищены. Аж блестели. Даже копыта были подрезаны от лишних наростов и все разболтавшиеся подковы поставлены на место. Надо дону Мартину похвалить его конюхов. Или это мои так расстарались?
По конюшне раздавался приятный для уха вкусный хрум лошадиных челюстей, перемалывающих овес. Прекрасная музыка, любимая мной с юности. Когда я учился в МГУ, то подрабатывал ночным конюхом на Олимпийском конноспортивном комплексе в Зюзино. Помню, когда мне, тогда еще зеленому первокурснику предложили эту подработку, я поначалу даже носом покрутил, потому, как желал устроиться дворником — тем служебную жилплощадь давали, даже в таких домах, как сталинские высотки. Естественно в коммуналке большой, но как-никак свой закуток, куда можно девушку привезти на ночь. А с этим тогда при социализме были большие проблемы. Не с девушками, а с местом их имения.
А когда все же я попал на конюшню, то пропал. Лошади, это такие волшебные животные. С ними можно даже дружить, как с людьми. По вечерам в обязанности конюха входила кормежка лошадей овсом. Большая алюминиевая тележка-короб полная овса. Катишь ее вдоль денников и отсыпаешь в каждую кормушку совком по утвержденному рациону. А кони терпеливо ждут раздачи, разве что нетерпеливо пофыркивая. Но стоит тележку хоть на пять сантиметров провезти за пределы денника, как моментом раздается возмущенное ржание, типа: куда, а мне?!!! Так вот раздашь всей конюшне овес и наслаждаешься ‘’вечерним хрумом’’.
А с девушками получилось даже лучше, чем в коммуналке. По крайней мере, в конюшне никто не оспаривал душ, именно тогда когда был нужен. Один раз принимали конский душ вдвоем с девочкой. Такая комната, в которой с потолка льется струями по большой площади. Как под дождем. Там и повторно совокупились под струями же. Потом она долго набивалась на повторный сеанс конского душа. А у меня уже другая пассия была — постоянная. Из соседней конюшни девочка-конюх.
Да и в коммуналку на ночной поход еще надо суметь незнакомую девушку соблазнить. Там все ясно. На ночь приглашают — трахать будут. Не все так сразу готовы. А на ночные покатушки на лошадке — легко. Это вроде как культурное мероприятие. Потом уже в мозгу у приматной самки срабатывали психологические пороговые значения. САМА пришла ко мне на конюшню. НОЧЬЮ. Ну а после того как полчаса-час на манеже она активно клитор потрет о седло с высокой передней лукой… Иной раз до дивана в дежурке не добредали, осаживаясь совокупляться на сеновале прямо в конюшне, после того как коняшку с манежа обратно в денник поставили и расседлали. А что, для мегаполиса сеновал большая экзотика. Захочешь, не враз найдешь.
Вот такие вот воспоминания от первой молодости. Пора к Ленке возвращаться, однако.
Сеанс ностальгии оборвал шум со двора.
Выглянув из конюшни, увидел, как довольно упитанную матрону дон Мартин снимал с седла. Седло на мулице было интересное: по трем сторонам оградка на балясинах — все ноги на одну сторону. И никаких крюков подколенных как на седлах-амазонках. Как бабы на таких сооружениях катаются, ума не приложу.
Вместе с матроной прибыло еще четыре человека. Все на мулах.
Глава 5. ПАРТИЗАНЫ И КОСТОПРАВЫ
Узнать, что за дама пожаловала в местную обитель скорби, мне так и не удалось, со всей округи повалили к замку хинеты устраиваться ко мне на службу. Пришлось кликнуть конюхов (самому мне седлать теперь вроде как невместно), взобраться в седло и выскочить за ворота. И уже в лагере орденских стрелков на лугу посвятить остатний вечер переговорам. Не напрягать же хозяев такими беспокойными гостями…
Оглядел претендентов в наемники. Морды наглые, бестии продувные — пробу ставить негде. Тут еще сто раз подумаешь: для кого они представляют большую опасность, для врагов или для собственного населения?
Сразу расставил точки над «ё».
Оглядел претендентов в наемники. Морды наглые, бестии продувные — пробу ставить негде. Тут еще сто раз подумаешь: для кого они представляют большую опасность, для врагов или для собственного населения?
Сразу расставил точки над «ё».
Принимаю только отрядами не менее десяти человек.
Подчиняться тому командиру, которого я сам над ними поставлю.
Железная дисциплина. Никаких грабежей и насилий, поелику будем действовать в стране, населенной МОИМ народом. За грабежи и насилия — виселица на ближайшем суку. Командира — вместе с виновными. За то, что не уследил за теми, за чье поведение поручился.
Оплата обычная. Межсезонная. Задень в бою — двойная. Когда можно брать добычу — скажу отдельно перед битвой, если таковая случится. В остальное время не дай вам бог даже покуситься…
— Может статься, просто так прокатаетесь за моей свитой весь срок найма, — закруглился я с постановкой условий, — но быть готовыми ко всему.
После оглашения сего краткого списка основных требований желающих существенно поубавилось. А те, кто остался желающим, взяли тайм-аут до утра, пообщаться с народом. Как выяснилось, вся эта толпа в три десятка рыл представляла собой исключительно местных Чапаевых, а их Петьки, вино пьянствующие по касерио и вильям, наверное, и знать не должны о реальных условиях оплаты их ратного труда. «Вассал моего вассала не мой вассал» — даже в глухой баскской деревне. Или я чего недопонимаю?
Однако кони, на которых эти «Чапаевы» прибыли, хоть и казались легкими с виду, были вполне справны и ухоженны. Некоторые из командиров даже на дорогущих арабских меринах катаются. Доспехи — легкие мавританские кольчуги да вываренная в соли толстая кожа. Шлемов не признают.
После отбытия васконских партизан фронтира, или как их тут называют — альмоговаров, я собрал дона Саншо и амхарцев — как специалистов по легкой кавалерии, и спросил их мнения о претендентах. В целом претенденты произвели положительное впечатление. Что такое метательный дротик, или по-русски — сулица, эфиопским рыцарям было известно. Умелый боец с десяти шагов пробивает ею обе стенки рыцарской кирасы вместе с всадником внутри нее. Обучить такому взрослого человека невозможно, надо с детства тренировать особые группы мышц. Мне как-то в такую фантастику не особо поверилось. Но это они в этом спецы, а не я. Я с этих сулиц только пыль стирал в запасниках музея.
Только вот где они тут финики возьмут кормить своих арабских скакунов? — пожал плечами Гырма.
А кто лошадей финиками кормит? — округлил я глаза от удивления.
Арабы и кормят, — просветил он меня. — И финиками, и сушеной рыбой. А как бы они иначе на них пустыни пересекали?
Вот век живи, век учись, защищай диссертации, а реальная жизнь такого подбросит — хоть стой, хоть падай. Впрочем, это всегда так, если заниматься историей, а не мифотворчеством. Достаточно проверить информацию средневековых хроник о великих армиях этого времени, ну… хотя бы реальными интендантскими выкладками порционов и рационов восемнадцатого века, рассчитать нагрузку на пути следования по тем же уставам, сопоставить со скоростью движения и сбора, и выходит совсем другая картина… Огромные армии в десятки и сотни тысяч человек усыхают в скромные боевые формирования, не превышающие по численности наполеоновскую дивизию.
А ведь известно, что обозы в Средневековье были всяко побольше, чем у Бонапартия. У тех же стрельцов Ивана Грозного — по одной телеге на десять человек. И это еще прогрессивно. У европейской пехоты — ландскнехтов, так вообще по возу на человека бывало. У поместной конницы — еще больше.
Но пусть их, рыцарей… Там каждый выделывается самостоятельно по богатству своему. Посчитаем по стрельцам. Только под личные вещи бойцов стрелецкий полк тянет за собой сотню телег с сотней же лошадей, а то и двумя. И этих небоевых коняшек тоже кормить нужно и на чем-то овес им за собой возить. И на каждую телегу ездового посадить. Тоже ведь нонкомбатант.
И у каждого сотника одна телега.
И на двоих пятидесятников одна напополам.
Итого уже сто тридцать телег.
Да штаб.
Да полковой командир.
И полковой батюшка.
Считай, все полторы сотни телег. И это только для личного состава.
А ведь есть еще и полковое имущество. Палатки те же… пардон, шатры. Запасы пороха и свинца для пуль. Продовольствие — порционы для людей и рационы для коней. Полковая кузница, шорник со своим имуществом и снастью, да мало ли еще… Вряд ли я все учел.
И это притом, что русские стрельцы еще обозы из бочек вина за собой не таскали, квасом обходились. Но этот квас тоже на такую ораву в бочках надо было ставить, чтоб дозрел.
Минимум две сотни телег на полк. Две-четыре сотни логистических лошадей. А каждая телега с лошадью — шесть метров длиной. Вот уже и вырисовывается обоз «кишкой» в два километра, если еще и промежутки между каждым транспортным средством учитывать.
Это еще без приданного «полевого наряда» — артиллерии то бишь. И без разобранного налетали «конструктора» гуляй-города.
Не зря, видно, в русской Императорской академии Генерального штаба был такой предмет, как «Техника вождения войск». Непростое это дело. Гладко оно только на бумаге. По карте стрелки рисовать.
А сам я? Полумесяца на своей земле не прошло, как уже обозом солидно оброс. То ли еще будет…
Нужна срочная реформа обозов. И в первую очередь реформа самого транспорта. Не первые попавшиеся под руку телеги хватать, а специальные фуры иметь заранее. До этого тоже только в девятнадцатом веке додумались.
А зерно, сено? — спросил я черных рыцарей. — Не только же рыбой с финиками они коней кормят?
Само собой, — подтвердили амхарцы мою догадку, что финики и рыба для арабских скакунов суть дополнительный паек, а не основное блюдо. — Содержать арабского коня — дорогое удовольствие.
Какой у них обоз будет?
Нет у хинетов обозов, — удручил меня Саншо. — Они считают, что война сама должна себя кормить.
Но мы не по вражеской территории пойдем! — возмутился я.
Или ты их кормишь, или они грабят твоих пейзан, — пожал плечами инфант.
Это значит, что обоз будет все равно только мой.
Ты сам сказал, — ухмыльнулся мой друг по-доброму так… — С собой они возьмут столько продовольствия, сколько влезет в переметные сумы, не больше.
Спасибо, что предупредил заранее. — Я отвесил ему ернический реверанс.
На земле басков они безобразничать не будут, — успокоил меня дон Саншо, — но вот за Гасконь не поручусь.
Вернувшись в замок, я вспомнил о так и не отданных мною необходимых поручениях кузнецу и плотнику, за которыми я и вышел тогда к конюшне. Все мысли хинеты перебили. А также о других приготовлениях к завтрашнему приезду костоправов. Я же не просто так сюда мчался, мне не терпелось применить свое послезнание в лечении переломов на бедном Иниго. Я сам пару раз ломал ноги и нахватался кое-чего в травматологии. Да и каждый археолог проходит курс оказания первой помощи. Экспедиции часто бывают в таких глухих местах, что даже санитарного вертолета не дождаться…
При пособничестве дона Мартина мои заказы были взяты его людьми в немедленную работу как приоритетные. В кузне тут же застучала кувалда, а в плотницкой мастерской зашуршал рубанок.
Служанка под моим приглядом перебрала все имеющиеся ветхие рубахи, и, отобрав пару штук повытертей, я велел их постирать и распустить на бинты за неимением в этом времени такого полезного материала, как марля. Дон Мартин пытался всучить мне штуку нового голландского полотна, но оно было толстым и плотным. Гипс бы не удержало.
Толченый гипс я привез с собой из Герники, случайно увидев его у строителей, которые прямо на улице отливали герб владельца дома для установки над воротами. Простой гипс, порошковый, такой же, как и в моем времени. Тут у многих над воротами расписанные яркими красками гербовые отливки из него. Только у самых богатых — вытесанные из камня.
Как я и предполагал, намотали на Иниго тряпок поверх палок, изображающих собой шины, и думают, что так и надо.
Гипс навел меня на правильный образ мыслей, и с помощью монсеньера перед отъездом я добыл еще у городского аптекаря водяную настойку опия и спирт. Дорого, млядь, даже для короля. Особенно спирт. «Аква вита» он тут называется. Привозят от мавров. Употребляют по нескольку капель на стакан воды как оздоравливающее средство… Биологически активную добавку… От повбывав бы гадов! Это ж какая норма прибыли у мусульманских самогонщиков тут? То-то сами не пьют, потому что жаба им такой расход не подписывает.
Когда я скупил у аптекаря всю наличную «Аква Виту», какая только у него была, тот очень удивился. Особенно моему огорчению, так как у него даже поллитры спирта не набралось. Так, грамм триста пятьдесят — триста восемьдесят на беглый взгляд. Какая уж тут пьянка, на антисептику бы хватило. А провизор, оказывается, и за год столько спирта не продавал, сколько я за один раз с него вытряс.