И как часто у вас происходят эти «войны банд»? — Мне стало ужасно интересно.
У каждого поколения басков была своя такая война, ваше величество. И не только у нас, но и в Наварре такое же положение дел. Но прошлая война у нас была особенной. Страна раскололась на несколько союзов семей. И длилась война целых пятнадцать лет. Пока не выбили всех предводителей — не успокоились. А во всем виноваты эти проклятые Гамбоа, ваше величество.
Интересная информация. Последняя гражданская война в Наварре тоже длилась почти столько же — двенадцать лет. Кто с кем и за кого воевал — темный лес для меня. Баски…
И серьезные были боевые действия?
Да какое там, ваше величество, — махнула она рукой, — у каждого сеньора своя банда. Дружина, если говорить на языке франков. Или меснада, как говорят у вас в Наварре. Вот они и лупили друг друга, кто кого где встретит. Все выясняли, кто из «старших родственников» самый старший. Под кого все должны нагибаться. В итоге остались только Оньясы и Гамбоа. В последнем бою участвовали двадцать четыре банды со стороны Оньясов и семь со стороны Гамбоа. Правда, стоит отметить, что у Гамбоа банды были большие — по сто и более латников, но это им не помогло.
Все «три сестры» участвовали в этой войне? — поинтересовался я.
Дона немного задумалась, а потом продолжила мне скармливать несколько под редактированную версию. А я вдруг вспомнил что она сама — Оньяс.
Поначалу да. А потом все замкнулось на том, кто будет главным в Гипускоа. В остальных землях они как-то между собой уже определились. Кастильские же монархи были по уши заняты своей междоусобицей, чтобы лезть еще и в нашу.
И кто же стал главным в Гипускоа?
Никто, ваше величество. Практически все вернулось к тому состоянию, которое было у нас до «войны банд». Всё определили города, когда перестали пускать товары мятежных «старших родственников» в порты. Так их и замирили. Пока все решает Генеральная хунта, если сумеет договориться с городами. Надолго ли — не скажу, ваше величество, умишком я скорбна для того, чтобы такие пророчества выдавать… Да что же вы совсем ничего не едите, ваше величество? Плохо приготовлено?
Спасибо, донья Магдалена, я уже насытился. Должен сказать, что все было очень вкусно, так что есть желание украсть у вас вашего повара.
Скажете тоже, ваше величество… — отозвалась польщенная дама.
И я поспешил ретироваться из столовой под благовидным предлогом заинтересованности в здоровье Иниго, против чего его сестра не нашла возражений. Иначе бы меня стали насильно закармливать, как гуся на фуагра. Знаю я таких женщин…
Иниго пребывал в сознании, недоуменно смотря на свою левую ногу в гипсе, подвешенную на шнурке с грузом. Плотник под руководством костоправов все же соорудил подобающую для этого треугольную стойку.
Вы пришли со мной попрощаться, сир? — слабым голосом произнес Иниго, увидев меня.
Ты как всегда догадлив, мой верный вассал, — улыбнулся я ему. — Дела ждать не будут. Я и так еле выкроил пару дней, тебя навестить. А за это время в По франки пожаловали. Надо ехать разбираться с ними.
Какая жалость, сир, что я не могу умереть за вас! — восторженно воскликнул юноша.
Для меня лучше будет, чтобы ты жил, Иниго. И жил не столько для меня, сколько для своего народа. Подвиг бывает не только на поле брани, но и к вящей славе Господней.
Но, сир, не принимать же мне постриг в монастыре? Я не хочу быть обузой для своего брата, который отнюдь не так богат, чтобы содержать всю жизнь бесполезного калеку. И не вижу выхода из этого тупика.
И не будешь ты для дона Мартина обузой. Как выздоровеешь, тебя будут ждать в командарии ордена Горностая, в замке Дьюртубие, что между Сибуром и Уруньей. На первое время поможешь шевальер Аиноа д’Эрбур. Ей не хватает грамотных помощников, а она делает великое дело — составляет Азбуку и Букварь васконского языка.
К чему это, сир? — разочарованно прошелестел голос юного кабальеро.
К тому, что кто владеет умами подрастающего поколения — тот владеет миром. Кому, как не признанному герою морских сражений, заниматься воспитанием юношей. К вящей славе Господней, нашего народа и нашей земли.
Сколько их, этого подрастающего поколения, сир? — спросил Иниго ломающимся голосом «ветерана».
Несколько десятков будет. Пока…
Всего-то… — протянул он разочарованно.
Лиха беда начало, — возразил я. — Ты, пока валяешься пластом, подумай, как это сделать лучше. Как вырастить людей грамотных, но которые будут честно служить своему королю, своей стране и своему народу. Нашей церкви, в конце концов. Которые не побегут тут же продавать свои услуги тому, кто больше платит. Подумай, чему их учить и как учить. Я верю в тебя, Иниго. Верю в твой сильный характер и железную волю.
И положил на его стол, заранее приготовленный кошель с серебром.
Здесь, Иниго, три сотни суэльдо. Должно тебе хватить на все — и на излечение, и на восстановление сил, и на новый гардероб, а также чтобы не чувствовать себя нахлебником на шее у брата. Коня тебе оставят. Считай себя в отпуске по излечению от ран. Со службы я тебя не отпускаю. Так и знай.
— Сир, последняя просьба: прежде чем уехать, позовите ко мне отца Жозефа.
Обратный путь показался короче, хотя наша колонна и пополнилась сотней с лишком всадников. Зато в передовом дозоре теперь мчались не амхарцы, а полтора десятка хинетов. Амхарцы же заняли свое законное место моих телохранителей и скакали позади моего коня.
Нетерпение, которое от Саншо и меня перекинулось на наше воинство, заставляло не снижать темпа. Потому весь день мы шли волчьим изгоном. Любоваться начавшейся золотой осенью было некогда, хотя и подмывало в некоторых особо живописных местах остановиться и насладиться зрелищем, напоминавшим мне осень в горах Крыма. Что уж говорить о неторопливых беседах… даже свою епитимью читал на ходу.
Сложнее стало становиться на обеденную дневку — все же почти два эскадрона одновременно дорогу топчут, хоть и без обоза. И я снова подумал о том, что полевые кухни — это все же более насущная необходимость, чем даже пушки. Войной рулит интендантство. Хотя и пушки нужны — все же «последний довод королей» лишним не бывает.
В середине второго дня пути нас остановила пара всадников нашего дозора, заявив, что впереди что-то неладное делается и командир их передал нам, чтобы мы слегка сократились в скорости, а то ему там необходимо прочитать какие-то странные следы. Возможна засада.
Разведке надо верить. Я отдал приказ по два десятка хинетов отправить в боковой дозор справа и слева от дороги. И идти всем дальше шагом — дать и коням роздых, раз такая оказия. Хотя я и был немного раздражен задержкой. Все же мне давно пора быть в Беарне, а не просторы Гипускоа рассекать конным туристом.
Через полчаса нас встречал на дороге командир передового дозора — Алехандро Ибаррури.
Сир, тут было совершено преступление, — доложил он. — Дорожный разбой. Не спонтанный, а с засадой. Тут недалеко в овражке разломанная пустая телега и два раздетых догола трупа — мужчина и женщина. Но, судя по следам, повозок было три. А людей — много больше, чем убитых. На дороге попытались замести следы, но не настолько тщательно, чтобы мы их не нашли.
Что вы предприняли до нашего подхода? — спросил я его.
Я разослал по сторонам свои десятки — найти разбойников, но себя не проявлять. Окончательно решать вам — вы сеньор.
Мы уже вошли в Бискайю?
Лиги три по дороге — и будет Бискайя, сир.
Тогда я тут не сеньор, — ответил я.
Но, посмотрев в лицо этому человеку, который, став опытным воякой, не порвал окончательно со своей крестьянской средой, рассматривая войну только как отхожий промысел, понял, что от меня ждут совсем другого решения. Крестьянский атаман хотел мести.
Кто убитые? — спросил я, оттягивая время принятия решения.
Крестьяне, сир. Это видно по их рукам.
Женщина, говоришь?
Да, сир. Старая женщина.
Немного подумав, я решился:
Не как сеньор, но как кабальеро, во время посвящения поклявшийся защищать слабых, вдов и сирот… и наказывать явное зло, а дорожный разбой в ненаселенном месте — зло абсолютное, приказываю: найти и покарать разбойников.
Мы приведем их на ваш суд, сир, но нам нужно подкрепление, — с готовностью откликнулся Ибаррури.
Бери. Сколько тебе нужно человек?
Пяти десятков хинетов, сир, будет достаточно, чтобы прочесать всю округу. А сами ждите нас на месте преступления. — И поскакал вдоль колонны отбирать нужных ему людей.
Дневка, — приказал я оставшимся, — всем отойти на двести шагов назад. Следов преступления не топтать. Готовим обед. Война войной, а обед по расписанию.
И как заправский криминалист двадцать первого века выставил оцепление места преступления.
И как заправский криминалист двадцать первого века выставил оцепление места преступления.
Когда закончили обедать и сменилось оцепление, вернулись посланцы от Ибаррури. Числом три.
Сир, банду проследили до ее логова. Но… — замявшись, доложил мне старший в этой тройке.
Что «но»? — нетерпеливо перебил его я.
Это замок местного сеньора, — немного поник хинет.
И что из этого следует? Он вправе разбойничать на большой дороге? — И, не дожидаясь его ответа, потребовал: — Докладывай все подробно. Что выяснила разведка?
Вокруг нас собралась уже нехилая толпа, активно греющая уши. Ни минуты в одиночестве, блин. Монаршая доля, кобыле ее в щель. Изволь оправдывать ожидания.
Разведчики из хинетов оказались классные, мне понравились. Информация о замке была донесена ими достоверная, четкая, с полной разблюдовкой, где кто находится. Все слабые и сильные места укрепления. Ноя провел дополнительную рекогносцировку сам. Даже маршал Рокоссовский не брезговал перед наступлением сам облазить на пузе передний край, изучая местность в направлении главного удара. И убедился, что хинеты не допустили никакой отсебятины. Это радовало.
После короткого военного совета с доном Саншо, Гырмой и сьером Вото решено было штурмовать эту «цитадель» внезапно, без предупреждений и объявления войны. Все же тут разбойники против нас, а не благородный рыцарственный противник.
Лишние жертвы среди обитателей замка нам были не нужны, поэтому лучников оставили в резерве верховного командования, рассредоточив их по кромке леса. Заодно послужат заградотрядом для возможных беглецов из замка.
По моему приказу нужные жерди вырубили вдалеке от замка, чтобы его обитатели не слышали стука топоров. Я, Марк, Микал и все амхарцы, вооруженные только баклерами и мечами, взялись, пропустив под мышкой, за конец длинной жердины — длиннее высоты стены, и, подталкиваемые каждый шестью хинетами с другого конца этой жерди, разбежались, ударили стопой в стену и вылетели наверх, оседлав ограждение замка.
Ну как замка… где-нибудь во Франции или Кастилии это даже за замок бы не посчитали — так… четырехэтажная башня за трехметровым каменным забором.
Не успели мы разбежаться по деревянной галерее вдоль стены, как за нами запрыгнула следующая семерка. Через минуту по замку уже гуляло не меньше трех десятков моих воинов, которые брали под контроль все стратегические места этого укрепления в горах. А через две минуты открыли ворота, в которые хлынула основная масса заранее скомплектованных штурмовых групп во главе с доном Саншо.
Амхарцы с ходу захватили вход в башню, а остальные находники, надавав оплеух всем подряд, кто находился во дворе, заперли их в строениях хозяйственных служб. Вооружен был только один часовой, совершенно обалдевший от нашей тактики и даже сопротивления не оказавший.
А вот в самой башне слышались лязг железа и львиный рык моего Марка.
— Марк, назад! — крикнул я в дверной зев башни. — А вы там все сдавайтесь, иначе башню подпалим!
В окно третьего этажа выглянула смуглая всклокоченная рожа.
А за выкуп отпустишь? — поинтересовались сверху.
Я поднял голову и сказал:
Те, кто не виновен в дорожном разбое, будут отпущены безо всякого выкупа, но после суда.
Вооруженная толпа за моей спиной загудела, причем часть восторженно, а часть разочарованно, ибо надеялась активно пограбить это местечко, в надежде, что у разбойников точно клад припрятан. И немаленький.
Чьего суда? — крикнул сверху высокий женский голос. — Кто посмел творить суд на моей земле?
Рея Наваррского дона Франциска, первого этого имени! — крикнул ей Микал в ответ.
Боже мой, святая Мадонна, нас захватила Наварра! — заблажила баба наверху, но быстро затихла или ее заткнули.
Недовольный Марк вышел из башни и сел на поленницу дров, которыми хинеты споро обкладывали башню, прислонив к ней свой большой топор. Он недовольно зыркал на меня исподлобья яркими белками глаз. Понятно, обломал я мужику весь кайф. Это как с бабы снять, даже хуже.
Высунулась в бойницу еще одна голова.
Рей Наваррский не имеет права судить кабальеро на этой земле, будь он хоть трижды сеньор Бискайский. Здесь Гипускоа.
Хорошо, кабальеро, — подал голос дон Саншо. — Будет тебе суд равных. Кавалерственный суд чести. Только тех, кто носит золотые шпоры. Это я тебе гарантирую — дон Саншо Лоссо дела Вега, инфант Кантабрийский, как кавалер чести ордена Горностая. Остальные кабальеро поклянутся тебе, что будет именно так, без малейших отступлений от Кодекса кабальеро.
И, дав переварить нашему противнику эту информацию, добавил:
— А теперь выходи. Дон Франциск молод и горяч, от нетерпения может и действительно сжечь твою уродливую башню. Вместе с вами.
Терпеливо подождав, пока отец Жозеф вместе со своим монашком примут от всех обвиняемых исповедь и проведут обряд соборования, начали судилище. Суд был долгим. Почти до самого вечера продолжались допросы всех, кого захватили в замке. И их слуг. И их пленных.
Председателем суда был сьер Вото, как самый старший по посвящению в рыцари, заседателями — дон Саншо и баннерет д’Айю.
Я исполнял функции прокурора и дознавателя. А также вел следствие как умел.
Из полона выручили бискайского купца, небольшой табор цыган и крестьянскую семью, захваченную сегодняшним утром. Они все сидели в подвале каменного сарая, в котором и хранили разбойнички весь захваченный у них скарб.
По моему настоянию провели даже следственный эксперимент, где разбойники из рядовых, «вставшие на путь исправления и сотрудничества с администрацией», просто и незатейливо показали на месте, как они захватывали, как убивали и пленяли и как увозили в замок награбленное, кто отдавал приказы и, кто их исполнял. И сколько вообще было таких случаев.
Надо отметить, что не все слуги предали своих хозяев. Большая их половина просто отказалась отвечать на наши вопросы, хотя видели, что толстые нижние сучья большого дуба, под которым шло судилище, валлийские стрелки привычно превращали в виселицу захваченными в их же замке веревками.
Главарем в этой разбойничьей шайке неожиданно оказалась дама. Весьма симпатичная особа лет под сорок, одетая в новый бархатный роб и шелковый платок. Властная, но довольно истеричная. Двое других благородных пленников были ее сыновьями. Оба — кабальеро. Оба из рода Гамбоа. Отец их погиб в «войне банд», и руководила всем мамаша. В том числе и разбоем, хотя сама на дело из замка не выезжала.
Проезжавшие путники, которых оставленный нами заслон стопорнул во время нашего захвата замка, усиленно возмущавшиеся учиненным произволом, после нашего приезда активно втянулись в роль судебной публики, создавая не только соответствующий эмоциональный настрой во время судоговорения, но и будущую пиар-акцию справедливого меня в окружающих землях. Для чего я и отдал такой приказ, уезжая в предгорья. А что следы затопчут, то это была отмазка для местных.
Сегодняшние убийства крестьян были вызваны активным сопротивлением главы семьи и громкими криками его матери, которая никак не хотела успокаиваться и молча идти в плен.
Жена убитого крестьянина, на коленях рыдая над телом убитого мужа, именем Богородицы и Сантьяго требовала от суда справедливости и возмездия. Две ее дочурки — близняшки лет тринадцати — просто плакали за ее спиной, разрывая нам сердце своим горем.
После короткого совещания сьер Вото выдал вердикт:
— Кавалерственный суд постановил: лишить обоих молодых Гамбоа золотых шпор и соответственно звания кабальеро за поведение, неприличествующее этому высокому званию. Убитая крестьянка была вдовой, а каждый из них в свое время клялся быть «защитником слабых, вдов и сирот».
Хинеты натаскали от лошадей и мулов кучу навоза.
На эту кучу положили щит одного из молодых кабальеро гербом вверх.
Поочередно поставили их на этот щит, и Марк своим топором срубил с их сапог «репьи» золотых шпор.
Публика ахнула.
После чего Марк по приказу сьера Вото порубил этот щит на щепки и воткнул эти остатки в навоз.
Кавалерственный суд закончен, — провозгласил сьер Вото. — Что дальше делать с этими представителями подлого сословия, пусть решает самый высокий сеньор из нас.
Все обернулись на меня. Точнее, на корону моего шлема.
Нераскаявшихся разбойников повесить, — приговорил я. — Раскаявшихся отправить отрабатывать свои грехи на десять лет в каменоломню. В орденские земли. Содержать в кандалах.
И перекрестился.
Прости, Господь, мне этот грех, но суд и расправа — моя обязанность перед этими людьми.
Микал, заранее затесавшийся в толпу зрителей, визгливо заорал:
Да здравствует справедливый сеньор!
Ему радостно завторили находившиеся в толпе женщины. А потом и мужчины, глядя на них, подтянулись в славословиях мне.