– Подожди-ка. – Марчук нахмурился. – Надеюсь, ты явился не затем, чтобы написать рапорт об увольнении со службы? Я, конечно, понимаю, что сейчас, в твоем состоянии…
– Нет, товарищ полковник. – Андрей даже пытался выдавить из себя улыбку. – Речь идет вовсе не об увольнении. Скорее напротив. Прошу отправить меня на ответственное задание.
– Здравствуйте, бабушка! – Полковник всплеснул руками. – Теперь мы будем искать героическую смерть. Послушай, капитан, не сочти меня бездушным циником. Я сочувствую твоему горю. Мой сын погиб в апреле. Но нянчиться со всеми, у кого…
– Снова мимо, товарищ полковник, – перебил его Андрей. – Повторяю, прошу отправить меня на задание. Обязуюсь вернуться невредимым и сохранить жизни своих товарищей. Я прошу позволить мне сформировать группу с целью проникновения во вражеский тыл и уничтожения артиллерийской батареи ВСУ на базе ПВО «Распадово».
– Ты не оригинален, – отмахнулся Марчук. – Сколько попыток уже было!..
– Товарищ полковник, я не камикадзе, – бесцеремонно перебил командира Андрей. – Я отлично понимаю, что хочу сделать. Все попытки проникновения на базу предпринимались в лоб. Никому не приходило в голову совершить рейд по вражеским тылам и атаковать базу с севера. Прошу предоставить мне такую возможность. Вы ничего не теряете. Не вижу иного способа справиться с этой раковой опухолью. Мы несем потери, город гибнет, разрушается инфраструктура. Будем и дальше терпеть? Скоро эти твари войдут в уничтоженный город, где им никто не окажет сопротивления.
Полковник набычился и разглядывал человека, стоявшего перед ним. На камикадзе в данную минуту капитан Окуленко не походил. Терять полковнику Марчуку действительно было нечего. Каждый день под обстрелами гибли десятки людей, разрушения принимали катастрофический характер.
Он помялся, развернул оперативную карту, утыканную пометками, и заявил:
– Слушаю тебя, капитан. Надеюсь, ты не с пустой головой сюда явился.
– Конечно, – подтвердил Андрей. – Первый этап мы пройдем самостоятельно. На втором и последующих, особенно при отходе, нам потребуется взаимодействие с подразделениями капитана Тарана, командира танкового взвода Салина и начальника разведки Палича. В случае штурма нам понадобится поддержка резервной группы, которая прибудет в квадрат по дорожке, проторенной нами. Операция должна держаться в секрете. Не исключаю, что в штабе есть «крот», сливающий информацию. Смотрите. – Он подошел к развернутой карте. – Мы выходим из города в южном направлении. Форма одежды – произвольная, оружие можно и не светить. Просьба позаботиться, чтобы нас выпустили беспрепятственно. Растворяемся в лесах, обходим стороной населенные пункты. Осень только началась, в зеленке пока еще можно укрыться. Далее мы движемся в западном направлении, мимо хутора Лесок и села Ногинцево, в которых нет ни наших, ни силовиков, обходим Ломов с запада и пересекаем трассу Ломов – Картавино. Практически весь путь проходит по лесам. Мы шагаем два десятка верст и оказываемся в глубоком тылу у карателей. Далее движемся вдоль дороги Павино – Лозырь. Через одиннадцать-двенадцать верст мы форсируем речушку Ванарву и начинаем решать наболевшую проблему. Все наши перемещения будут отражены навигатором и зафиксированы для резервной группы, которая может понадобиться в качестве усиления штурмового отряда. Связь с базой поддерживается постоянно. Вооружение моей группы – «АКС‑74», пистолеты, глушители, по комплекту наступательных и оборонительных гранат, ножи. Ни пулеметов, ни гранатометов, ни, тем более, взрывчатки. План ликвидации батареи раскрывать не буду, поскольку все решится, исходя из обстановки. Мне нужна прямая связь с капитаном Тараном, чтобы он по моему первому требованию мог накрыть любой квадрат, находящийся в зоне досягаемости его самоходных орудий.
– Ну, ты и нагородил, капитан. – Марчук скептически поцокал языком. – Хотя кто тебя знает, говоришь ты вроде складно. Сколько человек хочешь взять с собой?
– В моей группе пятеро, товарищ полковник. Для начала хватит. Все проверенные. Усиленная группа выдаст себя, привлечет внимание. Я так понимаю, вы согласны? Что мы теряем? Попытка не пытка.
– Ну, конечно, – проворчал начальник гарнизона. – У меня ведь так много толковых бойцов, что я могу ими смело разбрасываться. Хорошо, капитан. Готовь своих бойцов. Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой должны идти только добровольцы?
Пашка Дорофеев мрачно напевал:
– Комсомольцы-добровольцы, сквозь огонь мы пройдем, если нужно.
Костюк вторил ему, не попадая ни в одну ноту, хотя давно уже вышел из комсомольского возраста. Остальные молчали.
Десять минут назад вся группа собралась у Андрея в Крановом переулке, и капитан не стал тянуть кота за хвост. Он кратко описал задачу, изложил свою беседу с Марчуком и поинтересовался, есть ли желающие погибнуть, но избавить город от ненавистного дамоклова меча?
– А другие варианты имеются? – осторожно спросил Дорофеев.
– Это какие же? – Андрей нахмурился.
– Выжить, но избавить город от ненавистного дамоклова меча, – сказал молодой боец и немного смутился.
– На ваше усмотрение. – Андрей пожал плечами. – Остаться в живых никому не возбраняется. Это не тот случай, когда нужно непременно погибнуть. Я всего лишь заостряю ваше внимание на том, что дело очень опасное, практически безнадежное, и шансы выжить не самые высокие. Но это будет не бессмысленная смерть.
– Что утешает, – сказал Голуб и улыбнулся.
– Я не хочу никого неволить, – предупредил Андрей. – Думайте, взвешивайте. Если кто-то колеблется, испытывает хоть каплю сомнения, то пусть откажется, остальные поймут. Это нормально. Будет хуже, если он смалодушничает потом.
– Я с тобой, – сказал Голуб. – Не люблю, когда убивают женщин и детей.
– И я, само собой, – сказал Дорофеев. – Эти сволочи уже достали. Хреначат, как на полигоне. Наш город скоро превратится в Дрезден после бомбежки союзниками.
– Кстати, насчет Нюрнберга, – встрепенулся Липник. – На Западе активно муссируется вопрос, законно ли уничтожать гражданские объекты по ходу ликвидации военных. Тамошние эксперты считают, что вполне законно. Иначе, мол, никак. Лес рубят – щепки летят. Дрезден – достойный пример. Союзники бомбили город так, что уничтожили его почти полностью, вместе с населением. Помянутые эксперты подводят юридическую базу к тому, что уничтожение городов Донбасса – вынужденная, но неизбежная и правильная мера. Виноваты в этом только ополченцы. Да, Андрюха, я с тобой. Готов погибнуть, но разнести к едрене фене клятую батарею. Я не очень пафосно сказал?
– Нормально. – Андрей усмехнулся.
– Я тоже с вами, – проговорил Савельев. – Но возникает проблема. Допустим, мы погибнем, но уничтожим батарею. У ВСУ тяжелой артиллерии, мягко говоря, до хрена. Народа тоже хватает. Подведут новую батарею, установят взамен уничтоженной и начнут долбить с удвоенной яростью. Из Ломова для ее ликвидации выйдет новая группа героев? Это что же получится?
– Круговорот героев в природе? – Дорофеев задумался.
– Ответ напрашивается сам собой, – сказал Андрей и пожал плечами. – Инфраструктура базы тоже должна быть уничтожена. Алексей, ты с нами? – Он вонзил взгляд в Костюка.
Тот удивленно приподнял брови.
– А разве я не сказал?
– Ты только подумал, – заметил Голуб.
– Да успокойтесь вы, конечно, с вами, – отмахнулся Костюк. – Я вот только думаю, как нам, не светясь, добраться до места.
– А вот это мы сейчас и обсудим. – Андрей никогда не сомневался в своих товарищах.
Глава 6Из Ломова ополченцы выбирались поодиночке.
С ночи зарядил проливной дождь и надрывался до утра, превращая город и окрестности в жидкую кашу. Той же ночью начался обстрел. Укропы били по восточным окраинам. Взрывы доносились со стороны кожгалантерейной фабрики и завода железобетонных изделий, рядом с которым располагалась тренировочная база ополченцев. Снова где-то смерть, разрушения!..
Уходя из дома, Андрей глянул в зеркало. Какая-то гремучая смесь из геолога, туриста и бомжа. Старая прорезиненная штормовка, в которой он когда-то ездил с семьей на пикники, залатанные штаны, сапоги, свитер. Затертый рюкзак удлиненной формы, стучащий при ходьбе по той части тела, которая в русском языке называется обратной стороной колена.
Он вынул из семейного альбома фотокарточку годовой давности, где его жена и дочь получились особенно удачно, и спрятал в карман под штормовку. Ему вспомнились скорбные строчки неизвестного поэта: «Любимые не умирают, лишь рядом быть перестают».
«Дождь в дорогу – хорошая примета», – подумал он, выходя из дома, сразу же влетел в глубокую колею, залитую бурой жижей, и измазался по уши.
Окуленко постоял минутку, прислушиваясь к звуку разрывов, сжал челюсти и зашагал в ближайший переулок. Комендантский час был в разгаре, но капитан не боялся. Он сам, черт возьми, патруль!
Через несколько минут Андрей вышел к блокпосту на Лебяжьей улице. В этом районе, в окрестностях промкомбината, городская черта обрывалась. Он мог бы с легкостью преодолеть посты. Своих ополченцы не задерживают, да и предписание Марчука у него имелось. Но раз уж пошла такая конспирация!..
Окуленко свернул с дороги, преодолел заброшенное частное подворье, с опаской прислушиваясь к отдаленному собачьему лаю. Этот город он знал как свои пять пальцев. Андрей переправился через овраг, заваленный бытовым мусором, прополз по высокой траве открытый участок и погрузился в осиновую чащу.
Ополченцы на Лебяжьей несли свою службу не очень-то бдительно. Сквозь переплетения ветвей он слышал, как на посту играет радио, громко переговариваются люди. Там кто-то смеялся.
Андрей подтянул рюкзак, углубился в чащу и сделал остановку в низине, заросшей курослепом. Там он включил компактный планшет, чтобы свериться с картой. До места встречи за Антошкиным ручьем оставалось два километра.
Дождь хлестал по капюшону, стекал с него ручьями. Капитану пришлось прикрыться дополнительной клеенкой. До рассвета оставалось полтора часа.
Он прошел еще немного, увязая в каше из опавших листьев, нашел густое дерево, устроился под ним и привалился к стволу. Холода Андрей пока не чувствовал, но дискомфорт уже присутствовал. Окуленко укутался в накидку, закрыл глаза. Главное, что вышел из города, дальше будет проще.
Но легче не становилось. Больше всего на свете капитан в последнее время боялся оставаться наедине с собой.
Комок в горле делался жестким, невыносимым, пилила тоска, бороться с которой он просто не мог. Ему нужна была компания. Лишь в присутствии других людей Андрей возвращался к жизни.
Небо в прорехах листвы начало сереть, когда он выбрался из укрытия, извлек из рюкзака автомат и зашагал дальше. Дождь пошел на спад и к семи часам утра полностью прекратился. Окуленко перепрыгнул через ручей, форсировал овраг, ощетинившийся колючками репейника, и сделал еще один привал.
Уже рассвело, из-за туч выглядывало солнце, когда он вышел на поляну у развесистой трехствольной осины. Лес в этом месте заканчивался, за поляной начинался непролазный кустарник.
На бугорке сидел мрачный как туча Костюк, давился домашними пирожками и запивал их водой из бутылки. Он потянулся было к автомату, но передумал, быстро дожевал пирожок и вытер рот рукавом.
– Нехватка продовольствия, боец? – пошутил Андрей, падая на соседнюю кочку. – Поздравляю, ты первый добрался.
– Да я тут уже полночи кукую, – проворчал Костюк, отвинчивая крышку с бутылки. – Сестра пирожков напекла, я сказал ей, что уезжаю в длительную, но безопасную командировку. Что поделать, Андрюха, организму требуется здоровое и обильное питание. Хочешь пирожок?
– Нет, – ответил капитан.
Свою семью Костюк отправил в Россию в прошлом месяце, когда враг еще не стучался в ворота и не обстреливал каждый квадратный метр. Теперь он жил с сестрой, которая работала травматологом в госпитале и об эвакуации даже не помышляла.
– Вот и славно, мне больше достанется, – обрадовался Костюк и стал завязывать рюкзак.
Затряслись кусты, и на белый свет выбрался натуральный леший в брезентовом балахоне с полупустым баулом на плече.
– Какой-то ты неузнаваемый, – проворчал Костюк, вновь отвергнув задумку взяться за автомат. – Проходи, гостем будешь. Ты один?
– Нет, я с приветом, – прохрипел Дорофеев, всей своей массой обрушился на поляну и с облегчением перевел дыхание.
– Особая примета – легкое косоглазие, – заявил Костюк.
– А будешь издеваться – в жбан получишь, – пригрозил Дорофеев. – Лучше бы посочувствовал.
– Что-то ты не с той стороны возник, – заявил Андрей. – По вражеским тылам успел пройтись?
– Промахнулся, – объяснил Пашка. – Лишних полверсты отмахал, а потом бодался с этими зарослями. С картами не дружу. У меня технический кретинизм и полное отсутствие навыков ориентирования на местности.
– Пирожок хочешь? – сжалился Костюк.
– Давай, – обрадовался Дорофеев. – Твоя сестра, конечно, не мисс Вселенная, даже не красавица районного масштаба, но пирожки у нее знатные.
Трапезу прервало появление очередного участника мероприятия. Захрустели ветки, и из-за деревьев возник Липник в непромокаемом плаще, резиновых сапогах и с громоздким вытянутым мешком за спиной.
– Что, граждане лешие, не все еще в сборе? – Он сбросил мешок на землю и с любопытством уставился на Дорофеева, не донесшего пирожок до рта.
– Что у тебя там? – не понял Дорофеев. – Виолончель?
– Удочки, – объяснил Липник. – Заодно и порыбачим.
– Серьезно? – удивился Костюк.
– Нет, шучу. Это зенитный комплекс «Стрела» вместе с ракетами и наводчиком. Дайте пирожок, будьте людьми, – попросил ополченец. – Вчера поужинал, а пока пробивался через эту чащу, оголодал как собака.
– Кончились пирожки, – быстро сказал Костюк, искоса глянув на свой мешок. – Я вам что, кулинарная лавка?
– Надеюсь, остальные взяли с собой еду? – осведомился Андрей. – Нам не придется побираться у местных жителей?
Присутствующие задумались. Пока они размышляли, угрожает ли им голодание, на поляне появился пятый участник группы – Ленька Голуб. В целом он выглядел прилично, хотя несколько растерял свою модельную внешность. На его голове громоздился причудливый ирокез из обломков веток и глянцевых листьев. Видно, этим местом боец тормозил, когда встречал в лесу неодолимое препятствие. Физиономия у него была задумчивой, прямо как у роденовского мыслителя.
– О чем думаешь? – спросил Липник.
– Палиндром сочиняю, – огрызнулся Голуб.
В отличие от прочих членов группы он несколько лет обучался в техническом вузе, после чего в ужасе сбежал в милицию, поэтому знал несколько заумных словечек.
– А на голове что?
– Так надо. – Парень смутился и начал лихорадочно освобождать прическу от всего лишнего.
– Он художник, так видит, – сказал Дорофеев и хохотнул.
Андрей нетерпеливо поглядывал на часы. Не хватало Савельева. Оговоренное время встречи еще не настало, но как насчет пословицы про одного и семерых?
Разгоралось утро, предвещая солнечный и в меру теплый день. Ветер разгонял облака. Ополченцы стащили с себя плащи и балахоны, убрали их в рюкзаки, пристроили поближе автоматы.
Окуленко украдкой оценил внешний вид своих людей. Все правильно. Нет никакой атрибутики Новороссии. Такие ребята могут оказаться кем угодно: переодетыми украинскими солдатами, обычными мужиками, шастающими по лесу, бандитами с большой дороги.
– Чертов дождь! – проворчал Костюк, расстилая куртку для просушки. – То ни капли целую неделю, а только за город на прогулку соберешься, он тут как тут. Одно утешение – примета вроде бы хорошая.
Видимо, прошедшей ночью об этом подумали все.
– Не поможет, – отмахнулся Дорофеев и тут же исправился: – Да ладно, мужики, шучу я. – Он смущенно замурлыкал под нос: – Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке…
Появления Савельева уже не ждали, когда он вышел на поляну, весь какой-то потерянный, подавленный, уныло посмотрел на товарищей и потащился к ним. Вылитый гном – в какой-то древней курточке из свиной кожи, болотных сапогах, на голове островерхая шапка. На плече он держал обструганную жердину, на конце которой висел армейский вещмешок, хорошо еще, что не чемодан.
Ополченцы забыли про колкости и упреки. Уж больно раздавленным выглядел их товарищ.
– На посту задержали, – скупо бросил он, перехватив вопросительный взгляд Андрея. – Хорошо, мой однокашник заступил – Олег Козюпа, приказал пропустить, не выясняя, не дезертировать ли я собрался.
– Это все? – хмуро осведомился Андрей.
Савельев как-то съежился, покачал головой.
– Обстрел сегодня ночью был. Мой дом разбомбили, мужики… – Он сильно побледнел.
Савельев со старенькой мамой проживал в шаге от завода ЖБИ и тренировочной базы, в двухквартирном кирпичном доме. Андрей сообразил, что именно те районы ночью обрабатывали украинские «Акации».
– Как раз в мою половину попало, – неохотно проговорил Савельев. – Мать в спальне была, я в кладовке возился, а влетело в кухню. Хорошо, что стены на совесть сложены, не все обвалилось. Схватил я мамашу и в окно. Потом вернулся, успел, пока пожар не разгорелся, забрать самое ценное. Пытался тушить, но куда там. Горело как спичка.
– Ну, слава богу. – Липник облегченно вздохнул. – Главное, что все целы, а дом новый построим. Мы поможем, Димон, не расстраивайся. Первое время у меня поживешь. Комната свободная.