Начальники разведки и штаба затеяли целую дискуссию, упустив из вида, что окончательное решение принимает командир. Полковник Марчук мрачно смотрел на своих офицеров, а потом его лицо, отягощенное тяжелыми думами, прорезала зловещая ухмылка.
– Все, хлопцы! – гаркнул он. – Вы мне еще тут подеритесь. Вот вам волевое решение вашего батьки: мы эту прошмандовку отпустим!
Офицеры озадаченно уставились на командира. С ума сошел? Полковник ухмылялся в отрастающие усы. Он явно определился со своим волевым решением.
– Перегрелись, Николай Николаевич? – сглотнув, совершенно не по уставу осведомился Сергеев.
– А что? – рассмеялся Марчук. – Хай живе, жалко, что ли? И не хрен, товарищи офицеры, смотреть на меня как на вражеского лазутчика. Я сказал отпустить, и баста!
Дальнейшие события развивались следующим образом. Через час с небольшим на девятый блокпост прибыла на мини-вэне и двух джипах ответственная делегация. Укрепрайон располагался на северо-западной окраине Ломова, на трассе, связывающей город с поселком Каледино, занятым силовиками. Вокруг минные поля. Свободной от них оставалась лишь дорога, изрытая воронками. До позиций силовиков отсюда было не больше километра.
Ополченцы, охранявшие блокпост, приняли деловой вид, стали застегиваться. Начальник поста, молодой веснушчатый офицер, побежал докладывать прибывшему начальству. Полковник отмахнулся. Мол, несите службу, не обращайте внимания.
Прибывшие бойцы рассредоточились на позиции, среди них был невзрачный человек, вооруженный карабином с оптическим прицелом. Бородатый мужчина в каске и с надписью «Пресса» на груди примостился у амбразуры с аппаратурой, оснащенной удлиненным объективом.
Дюжие молодцы вытащили из микроавтобуса смертельно бледную Галину Войчик. Ее переодели в форму бойца национальной гвардии. Этого добра у ополченцев было с избытком. Начальник охраны развернул украинский флаг, добытый в бою и нашедший наконец применение, сунул его Галине.
Та смотрела на своих врагов со страхом, неуверенно взяла флаг. Голова ее после оплеухи и жесткого допроса в контрразведке соображала не очень.
– Вы свободны, Галина Евгеньевна, – вполне доброжелательно сообщил ей Марчук. – Бегите к своим, они вам будут рады. Но только по дороге, иначе рискуете нарваться на мину и взлететь. Не бросайте флаг, машите им. Это же символ вашего любимого государства. Если бросите, наш снайпер будет вынужден вас пристрелить. Если начнете копаться, сомневаться – произойдет то же самое. Вперед, тварь!
Украинскую наводчицу вытолкнули за пределы блокпоста. Она растерянно вертела головой, кусала губы. Автоматчик состроил кровожадную гримасу, выстрелил в воздух.
– Беги, сука!
Галина, спотыкаясь, засеменила прочь. Она озиралась через каждый шаг, как-то неуверенно ощупывала себя свободной рукой.
– Выше голову, Галина Евгеньевна, поднимите флаг! – гаркнул полковник. – Что же вы такая нерешительная? Бегите, вас ждет свобода!
Выстрелы и возня на блокпосту не остались без внимания на другой стороне. В мощный бинокль было видно, как за мешками с песком что-то кричал и махал рукой офицер. Пулеметчик устроился на своем «рабочем» месте.
А Галина удалялась прочь, семенила, постоянно оглядывалась. В лице у нее не было ни кровинки. Вдруг она сорвалась и помчалась, будто лань, высоко подбрасывая ноги. Женщина что-то кричала, размахивала флагом.
Психология украинских военных была стандартной. Они жутко боялись всего нового и неопределенного. В любой непонятной ситуации сначала стреляй, потом разбирайся. Неплохое правило, если хочешь выжить. Укропы что-то кричали со своего поста, но Галина не слышала их.
Страх и растущая надежда гнали ее к позициям «работодателей». Ничего удивительного, что силовики заподозрили провокацию. Бежит баба в форме национальной гвардии, размахивает украинским флагом. А сама, наверное, обвешана взрывчаткой так же плотно, как революционный матрос – пулеметными лентами!
Галина уже преодолела «точку невозврата», ополченцы со скепсисом смотрели, как сверкали ее пятки.
– Начудили вы что-то, Николай Николаевич, – расстроенно пробормотал начштаба Сергеев.
По команде офицера на вражеской стороне заработал пулеметчик. Простучала очередь. Под ногами Галины взлетели фонтанчики пыли. А она решительно перестала соображать, посчитала, что ополченцы стреляют ей в спину, истошно заголосила и помчалась дальше, не разбирая дороги. Пулеметчик дал вторую очередь. Войчик вильнула, упала на колено, выронила флаг и схватилась за ухо.
– Ранил, – невозмутимо прокомментировал ополченец, усеянный угретой сыпью.
Галина поднялась, снова побежала, теперь уже неуверенно, как-то юзом, невольно смещаясь к обочине. Ударила третья очередь, и женщина словно подломилась. Пуля попала в ногу, и она упала на четвереньки. Было видно, как штанина пропитывается кровью.
– Ранил, – пробормотал ополченец.
Но какая-то сила все равно гнала женщину в стан своих хозяев. Ей удалось подняться, сделать пару нетвердых шагов. Потом точное попадание в голову опрокинуло ее навзничь. Она повалилась, разбросала руки.
– Убил, – резюмировал ополченец.
– Да уж! – Начальник разведки Палич как-то смущенно почесал переносицу.
Начштаба промолчал. Полковник Марчук воздержался от комментариев, даже не изменился в лице.
На неприятельском блокпосту все стихло. Там выжидали, не повторится ли «провокация». Пулеметчик поднял голову, что-то крикнул командиру. От бетонного блока перебежал пригнувшийся военный, упал в траву и пополз на дорогу, загребая руками словно пловец. Видимо, за знаменем.
– Рисковали, Николай Николаевич, – с осуждающими нотками в голосе сказал начштаба. – А если бы добежала? Вы же не были уверены на сто процентов, что они ее подстрелят!
– Зато в своем Бельченко я нисколько не сомневался, – заявил полковник, кивая на снайпера, припавшего к амбразуре. – Он в монету не промахивается с тысячи метров, неужели в глупую бабу не попадет? Ладно, все отлично, укропы сами решили судьбу своей наводчицы. – Полковник оторвался от бруствера и начал отряхиваться. – Все, товарищи офицеры, спектакль окончен, поехали в штаб. Заняться больше нечем? Эй, Максимов! – крикнул он командиру блокпоста, который залег в пулеметном гнезде и с опаской поглядывал на полковника. – Смотрите, осторожнее тут. Скоро укропы прочухают, кого пристрелили, осерчают и начнут вас утюжить. Не высовывайтесь, заройтесь, на провокации не отвечать. У нас ведь все-таки перемирие. – Он и сам смутился своих последних слов, чертыхнулся и быстрым шагом направился к машине.
Второго корректировщика ополченцы поймали в этот же день. Ближе к вечеру ствольная артиллерия ВСУ нанесла удар по городскому отделу милиции и ремонтно-механическому заводу, расположенному на Прокопьевской улице. При обстреле пострадали три милиционера. Их быстро вывезли в больницу.
Без помощи местных жителей патрульные опять не смогли бы найти корректировщика. Двое парней пили пиво в своей квартире и наблюдали в окно, будто в телевизор, как взрывы разносили цех, где они работали до недавнего времени. Тут-то один из любителей пенного напитка и обратил внимание на подозрительную активность в доме напротив.
В окне нарисовался мужчина, который что-то говорил в рацию. В квартире никто не жил. Весь этаж этого дома был заброшен после попадания снаряда в крышу.
Парни позвонили куда следует. Они даже караулили у подъезда до прибытия патруля, чтобы подозрительный тип не убежал.
У Окуленко и его людей уже имелся опыт ловли подобных субъектов. Они ворвались в квартиру, как ураган, с топотом и грохотом. Фактор неожиданности был налицо. Мужик отпрянул от окна, побелел от страха, сморщился. Не человек, а выходец из музея мумий. Он выбросил рацию в окно – зачем, спрашивается, когда и так все понятно? – начал что-то бормотать, закрываться руками.
– Что же ты наделал, мерзавец?! – закричал Дорофеев.
Ополченцы набросились на него, словно стервятники на добычу, и быстренько превратили физиономию наводчика в отекшую фиолетовую тыкву.
– Вот теперь его мама родная не узнает, – удовлетворенно пробурчал Костюк, связывая добычу.
– Это плохо, что не узнает, – посетовал Липник. – Родная мама должна узнать и умереть со стыда за такого детеныша.
Патрульные доставили корректировщика в штаб. Специально обученные люди провели там с ним определенную работу и выяснили, что это местный житель по фамилии Куницын, дважды судимый, нигде не работающий.
– Ну и все, Куницын, полный писец тебе настал! – авторитетно заявил начальник разведки Палич и задумался, стоит ли сообщать полковнику Марчуку о поимке очередного корректировщика.
– Ну и все, Куницын, полный писец тебе настал! – авторитетно заявил начальник разведки Палич и задумался, стоит ли сообщать полковнику Марчуку о поимке очередного корректировщика.
Ведь в голову этому выдумщику опять наверняка придет какая-нибудь совершенно незаурядная идея.
Андрей пришел домой только в первом часу ночи. Пошатываясь от усталости, он кое-как взгромоздился на крыльцо.
– Я рада, что ты еще не потерял счет времени. – Ольга будто ждала его под дверью, выскользнула, закутанная в шаль, обняла мужа.
Он жадно ее целовал, тискал грязными руками, не в силах сдержаться. Какое это счастье – возвращаться домой после трудного дня!..
– Проходи, не стесняйся, – шутила супруга, затаскивая его в сени. – Это по-прежнему твой дом, хотя, полагаю, ты стал об этом забывать. Разувайся, снимай свои воинские аксессуары. Можешь даже руки вымыть. Я ведь покушать приготовила.
– А что у нас на ужин? – поинтересовался Андрей.
– Картошка, – со вздохом проговорила Ольга. – А еще бычки в томате.
– О, морепродукты!..
– Господи, что такое? – Затащив мужа в комнату, жена заметила перевязанную руку, заволновалась. – Андрюша, ты ранен?
– Не поверишь, меня сегодня женщина покусала, – стыдливо поведал Окуленко. – К сожалению, это был не секс, я бы даже сказал, совсем наоборот. В общем, все нормально, товарищи уже высосали яд, кость не задета. Это была змея-вампир.
– Может, чесноком попробовать? – предложила Ольга.
Андрей рассмеялся.
– Это полумеры. Все в порядке, родная, жить буду, не волнуйся.
Он был голодный как волк, смолотил чугунок картошки, и даже «морепродукты» показались ему вполне приемлемыми. В спальне за закрытой дверью посапывала Людочка, что-то жалобно лепетала во сне.
Ольга не ела, снова наблюдала за ним, подперев щеки ладошками. С каждым днем она становилась все более уставшей, изнуренной. Андрей не мог этого не замечать. Постоянное напряжение, страх за дочь и мужа умножали морщины, расширяли круги под глазами, делали кожу лица истонченной и серой. Но Окуленко улыбался, прикидывался, что ничего не замечает, что дела вокруг не так уж плохи.
– Что делали сегодня?
– Вид делали. – Ольга вздохнула. – Прикидывались, будто все у нас хорошо. Когда бомбить начали, мы с Людочкой в подвал забрались. Мне пришлось опять объяснять ребенку, что это игра и ничего ужасного не происходит. Людочку очень интересовало, какие правила в этой игре. Неужели нужно сидеть в подвале, бояться и больше ничего не делать? А что я ей скажу? У меня уже никакой фантазии не осталось. Наше счастье, Андрюша, что в этом районе нет подходящих объектов для бомбежки, но все равно неподалеку было несколько взрывов. Соседка сказала, что разнесло ПТУ и хлебозавод, попало в котельную. За что, Андрюша? Это же гражданские объекты!
– Мазилы потому что, – проворчал Андрей, не желая говорить жене правду. Да ладно, дорогая, не принимай близко к сердцу. Скоро наши части пойдут в наступление, подавят эту чертову артиллерию. Все хорошо. Ты, кстати, помнишь, что сегодня было воскресенье? И вообще, неделя прошла неплохо.
– Конечно, мы не умерли. – Ольга кивнула, и на глазах ее заблестели слезы.
– Ну вот! – Андрей всплеснул руками. – Вам, женщинам, не объяснить, что все вокруг терпимо и жить в этом городе пока можно. Вечно вы все драматизируете.
Он не разрешил ей помыть посуду, сам все убрал, отвел ее в постель, запретил заниматься в эту ночь косметическими процедурами. Они лежали, крепко обнявшись, без секса, просто наслаждались близостью, запахом друг друга, обманчивой тишиной за окном и сопением белокурой дочурки за стенкой.
– Ладно, милая, не стану делать вид, будто все хорошо, – неохотно пробормотал Андрей. – Дело плохо и с каждым днем становится хуже. Возможно, это только начало. Сегодняшний обстрел показал, что каратели ни перед чем не остановятся. Им плевать, кого они обстреливают – ополченцев или мирных жителей. Вчера погибла наша группа, заброшенная для нейтрализации батареи, но им удалось уничтожить много врагов. Теперь укропы мстят, отыгрываются на тех, до кого могут дотянуться. Сегодня мы обезвредили двух корректировщиков, но сколько их еще в этом городе? Среди них есть и местные. Вдруг у кого-то из них найдется причина поквитаться с бывшим капитаном милиции Окуленко, и он наведет артиллерию на наш дом? Прости, моя хорошая, но позволить такого я не могу. Завтра вы с Людочкой уезжаете.
– Нет, Андрюша!.. – Ольга задрожала.
– Этот вопрос не обсуждается! – решительно сказал он. – Я уже договорился, для вас зарезервировано место в автобусе. Просыпаемся в шесть утра, собираем все необходимое – и вперед. Я провожу. За домом буду следить, за него не волнуйся. Вам даже в лагере для беженцев жить не придется. В Огнинске Ростовской области живет моя двоюродная сестра, я созвонился с ней. Она охотно предоставит вам часть дома. Автобус отходит в восемь от здания исполкома. Есть безопасный коридор мимо Назаровки, по нему и пойдете. На открытой местности за Ломовом вас будет опекать БМВ… тьфу, БМП. – Андрей улыбнулся. – В одиннадцать вы уже окажетесь в России. Сестра обещала встретить, у нее своя машина. Я буду постоянно связываться и с тобой, и с ней. После обеда вы уже на месте – сыты, довольны, пристроены. У Маришки свой дом на окраине городка, красивый сад, река. Женщина приветливая, да и муж вроде бы человек хороший. А как все закончится, первым же дилижансом обратно в Ломов.
Но шутки уже не действовали. Ольга плакала, прижавшись к Андрею. Когда он попробовал оторвать ее от себя, она вцепилась в него, как ребенок.
Глава 5Людочка тоже не понимала, почему они должны уезжать. Она ластилась к папе, просилась на руки, ревела.
Надо сказать, что никому из окружающих не было до них никакого дела. Все эти люди, столпившиеся на площади, уезжали из города либо провожали близких.
Утро выдалось ясным, украинская артиллерия пока помалкивала. Ярко-желтый автобус стоял напротив крыльца исполкома, не разрушенного обстрелом. Вокруг него суетились люди, вносили вещи, толкались. Автобус был увешан яркими табличками «Дети», на крыше алел огромный крест.
У входа в автобус слились в поцелуе молодой ополченец и заплаканная девушка. Андрей отодвинул их плечом, затащил в салон пару баулов, отыскал на «галерке» два свободных места. Ольга семенила за ним, держа заплаканную Людочку на руках. В автобусе царила суета. Пассажиры, в основном женщины с детьми разных возрастов, занимали места.
– Все, садитесь, – пробормотал Андрей и пристроил баулы в проходе, чем вызвал брюзжание пожилой соседки, сидевшей напротив. – Не вставайте, я буду махать вам в окно. Не поднимайтесь, говорю, Оленька, не надо. Долгие проводы – лишние слезы. Все будет хорошо, скоро встретимся. – Он расцеловал их на прощание и стал протискиваться к выходу, чувствуя, что недалек тот час, когда его прорвет на скупую слезу.
Людочка плакала, хотела остаться дома, но отец не оборачивался, рвался наружу. Потом он улыбался им, прилипшим носами к окну, кричал, что все будет хорошо, показывал поднятый большой палец.
– Граждане, рассаживайтесь быстрее, кончайте базар! – надрывался зычный голос. – Нужно уезжать, мы не можем здесь долго находиться!
Впору было затыкать уши, чтобы не слышать этот гвалт и плач. Автобус уезжал с площади, чадя гарью. Колонну возглавлял БТР без опознавательных знаков. В хвост автобусу пристроились несколько легковых машин, набитых горожанами и вещами. У некоторых счастливчиков имелся личный автотранспорт. Они считали, что в общей массе уезжать безопаснее. Вскоре колонна исчезла за поворотом, выехала на Пятницкую улицу.
Андрей сглотнул, как бы ненароком смахнул соринку с глаза. Он был уверен, что поступил правильно, до одури любил свою семью, хотел, чтобы она была рядом, но только не в этом непрекращающемся кошмаре.
Окуленко зашагал с площади, испытывая противоречивые чувства.
«Ладно, что ни делается, все к лучшему, – рассудил он. – В принципе, коридор безопасный, не первый день из города уезжают люди. Украинские артиллеристы могут попугать, поохотиться за отдельными легковушками, но чтобы бомбить колонну с детьми и женщинами – это вряд ли».
БТР уверенно продвигался по узкой Пятницкой улице. Проезд здесь разрешался лишь в одном направлении, но на Правила дорожного движения все в этом городе давно уже махнули рукой. Редкий автотранспорт уступал дорогу колонне. Взгромоздилась на бордюр боевая машина десанта с людьми в камуфляже. Бойцы махали руками пассажирам автобуса, строили детям причудливые гримасы.
Минут за десять беженцы доехали до восточного блокпоста у хулиганского района Осташково. Тут город обрывался. Вдоль дороги тянулось заброшенное агрохозяйство с пустыми амбарами и никому не нужными силосными башнями. Лесов практически не было до самых Никодимовых болот. Местность простреливалась насквозь. Но именно этот участок отдельным соглашением к перемирию был определен как коридор для вывоза беженцев и доставки гуманитарных грузов.