Вот что я подумала. И успокоилась.
– Ты чего зависла? – осторожно толкнул меня в бок Володька. – Ты… Тебе смешно? Или думаешь, кому из ваших рассказать? Ладно, смейтесь, мне до фонаря.
– Да почему мы должны смеяться-то? – Я правда удивилась. Нет, зря он мои мысли не читает. Лучше бы прочитал – потому что пересказывать то, как я про него хорошо подумала, мне было лень.
– Ну, так… – Страшный пожал плечами под своей, нет, брательниковой широкой серой футболкой.
– Вот что, Володя… – заявила я. – Если ты думаешь, что я могу тайну, которую мне рассказали, всем разболтать, то зачем тогда вообще мне её рассказал? Мог бы наврать чего-нибудь затейливого. Или сказать «не твоего ума дело». Я бы поняла. А раз уж решил секрет поведать, то…
– Да я как раз верю тебе! – взвыл Страшный. Да, я такая, кого хочешь доведу. – Ну, просто подумал, что это как-то… по-бабски. Ждешь брата – и молчи. А я…
– Это твоё право. Потому что это только твой брат. – Я абсолютно была уверена в том, что говорю. Но вот что там ещё заявил Страшный? – То есть что значит «по-бабски»? Ты что имеешь в виду?
– Варь, Варя, давай не будем ссориться… – снова испугался Страшный. – Я вообще имел в виду. Ну – вообще. Я ж ничего против-то… Я не хотел…
– Так я тебе правда нравлюсь? – не могла удержаться я. Спросить обязательно надо было.
– Правда… – Страшный совсем никак не ожидал моего вопроса. Наверное, потому так и ответил. И тут же сам «завис».
– А почему?
Страшный на системный запрос не отвечал.
А я не стала переспрашивать. Значит, не хочет отвечать. Может, не подумав, брякнул. Его право. Ладно…
– Я не знаю, как на такие вопросы отвечают… – наконец включился в сеть Володька.
– Да ладно-ладно, я просто так спросила, – замахала я на него руками.
Потому что испугалась – сейчас он скажет, как обычно в сериале, что я нравлюсь ему уже давно, несколько лет, что это чувство, проверенное временем, что ни одна девчонка ему так ещё не нравилась. Что это серьёзно. На всю жизнь, конечно же. Да, или что я не такая, как все…
Блин, и что ж я правда такая злая-то? Что за мысли у меня… как это называется… циничные? Что мне человек сделал плохого? Или я просто вредная? Или сериалов просто обсмотрелась, журналов обчиталась? Да я бы не сказала. В Москве я только и делаю в свободное от школы время, что на компьютере рублюсь. Или книжки читаю, когда компьютер занят. Это тут я как каторжная – ничего, слаще морковки (в смысле бабкиных сериалов и журналов из помойки), не вижу. Потому что книжек мне сюда взять не дали – чтобы от помощи в ведении хозяйства не отлынивала. Вот, наверное, и зверею. А вообще, нет… В школе я тоже пацанов обсмеиваю. Тоже в циничной форме. Поэтому они от меня, как от монстра какого, шарахаются. Так что никаких у меня романов. Даже на дискотеках никто танцевать не приглашает.
Ясно. Я противная. Вот никого и не интересую. Стерва потому что, наверное. Это мне девчонки в школе не раз говорили. Только у них это как-то уважительно выходило. Даже, я бы сказала, с лёгкой завистью. Я ещё, помню, гордилась, когда слышала. Стерва – значит, не обидит никто. Вот мне как казалось. А на практике понятно, что гордиться нечем. Вот ведь…
– Слушай, я много бы отдал за то, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь! – вдруг произнес Володька. И я немножко не успела додумать свою мысль.
– А что такое? – спросила я. Ой, нет – хорошо, что он моих мыслей всё-таки не умеет читать!
– Да ты куда-то пропадаешь, как будто вылетаешь. Вроде сидишь тут – а тебя на самом деле нету. Ты далеко где-то… И о чём ты думаешь?
– А что? – как попугайчик, повторила я.
– Да нет, всё нормально. Интересно просто.
– А за что я тебе нравлюсь, ты всё-таки не будешь отвечать? – спросила я, перехватив инициативу. Ведь мне действительно очень хотелось это знать. Для самой же себя.
– А обязательно надо говорить? – вопросом на вопрос ответил Володька. И уткнулся взглядом в землю.
Хитрый Страшный, получается? А может, у человека и правда чувства. А я как раз наоборот – дура бесчувственная. Потому что смотреть в бинокль, как Машка Кафтанова с Борюсиком целуется, – это можно. Или за той же Натахой незабвенной наблюдать – как она с кавалерами прохаживается. А чтобы самой поцеловаться… А что? Сейчас самая подходящая обстановка. Страшный – парень симпатичный. Так что можно. Всем надо, все целуются. А я чем хуже?
Но, выходит, что хуже. Хуже. Да. Потому что я ни с симпатичным Володькой, ни с прекрасным Русланчиком целоваться почему-то не хотела. Ага, а как Лизке-дачнице демонстрировать, что Руслан – мой парень, это я могла? Могла.
Так в чём разница?
Я вспомнила сегодняшнюю, нет, уже вчерашнюю историю на Весёлой даче. Конечно, заблокировав все неприятные моменты. Только про нас с Русланчиком вспомнила. И попробовала представить – вот он такой замечательный, красавец просто восхитительный и человек хороший. Смогла бы я с ним поцеловаться?
Я всё-всё представила.
И поняла: не смогла бы. Потому что неинтересно.
Я баран. Не взрослая девушка четырнадцати лет, на которой уже пахать можно (да, кстати, и пашут) и которую в Пакистане, например, уже давно бы замуж отдали. А тормоз. Лопух. Тюха.
Ну и ладно! Только пусть Страшный не обижается.
Да он, кстати, никаких поцелуев-то и не предлагал. Так что расслабьтесь, девушка!
Я и расслабилась. И сожалеть ни о чём не стала.
Потому что на улице светало. А меня ждало ДЕЛО.
Володька Страшный всё ещё терпеливо ждал, когда я вернусь к нему из своих мыслей. И дождался. Сколько минут я отсутствовала, пока обдумывала, что же мне делать с поцелуями, не могу точно сказать. Прилично, наверное. Потому что Страшный смотрел на меня уже изучающе.
– Ку-ку, я здесь! – поприветствовала я его. И, вспомнив о том, что последняя реплика была его, решила поддержать разговор. – Ну да, об этом, конечно, не нужно вслух говорить. Я правда рада, что тебе нравлюсь.
– Да?
– Да. Честно – рада. А ты… а ты тогда можешь мне помочь?
Ладно, видно, делать нечего. Пусть Володька из осуждающего меня народного заступника превращается в сообщника. Правда, Руслан тоже был сообщником. Но всё закончилось… А, неважно, как закончилось. И фигня, что всё повторяется. Такая, значит, жизнь.
– А в чём помочь?
– Говори: можешь помочь или не можешь? – Я была непреклонна. – Потому что я по себе знаю: если мне человек нравится, я для него на что угодно готова. А ты? Ты готов?
После такого вопроса у Страшного не оставалось выбора. Либо отказываться от своих предыдущих слов – про то, что я ему нравлюсь, либо соглашаться. Надо же, я и на шантаж способна…
– Или ты тоже откажешься от меня быстренько, как Руслан? – добавила я.
Бедный Володька оказался припёртым к стенке.
– Ну чего, Володь?
– Да.
– Что?
– Да помогу, конечно. Только если ты хочешь… – начал Страшный, поглядывая на территорию Парасоловых.
– Да, именно это, – кивнула я. – Это надо сделать, Володька. Пусть они помучаются, побегают, пусть решают проблемы с дальними соседями, которых они обязательно зальют своим дерьмом. Или ты считаешь, что пусть мучаются только те, у кого они деревья и огороды ободрали? Есть справедливость? Ну?
– Есть, – вздохнул Володька. – Варька, тебе бы только на Лубянке работать. Ты прямо Железный Феликс какой-то. В юб…
– За Феликса спасибо. А вот «юб» не надо! – отрезала я. Хорошо, что Страшный не заметил, насколько он мне польстил с этим самым Железным Феликсом. – Никаких «юб». Как видишь, я в шортах. Но надо идти уже, а то рассвело, Володька.
Но мы даже подняться с лавочки не успели. Из-за поворота, прямо из мокрого, покрытого росой жасминового куста, к нам шагнула моя разлюбезная бабуленция, схватила меня и Володьку за шкирки и бесцеремонно заголосила:
– Я о ней переживаю, а она тут с кавалерами любезничает! Мала ещё! Как на огород идти, бабке старой помогать, – так нет её! А как под кустами сидеть – так запросто! Вот я тебя хворостиной, Варька! Выхожу из дома, слышу: бу-бу-бу, бу-бу-бу! Кто, думаю, там такой? Вроде не дачники. А это ты им тут спать мешаешь! Хочешь, чтобы все дачники съехали, да? Съехали они чтобы все, ты хочешь? А где мы новых будем искать, ты подумала? Нет, ты подумала? Чего молчишь?
Вариантов не было. Мы с Володькой переглянулись, одновременно изо всех сил дёрнулись, вырвались у бабки из рук – и побежали.
Мы перепрыгнули через забор Парасоловых – показывать Володьке свою неприметную лазейку мне было некогда. Промчались наискосок по их территории – причём я с удовольствием растоптала грядку с каким-то экзотическим бамбуком. Чёрт его знает, что они там такое посеяли, в утренней розовой дымке всё казалось чем-то необыкновенным. Страшный с таким же удовольствием наступил на крупный блестящий огурец, который выкатился на дорожку между гряд, – наверное, Парасоловы растили его на семена и каждый день этим огурцом любовались.
– Я о ней переживаю, а она тут с кавалерами любезничает! Мала ещё! Как на огород идти, бабке старой помогать, – так нет её! А как под кустами сидеть – так запросто! Вот я тебя хворостиной, Варька! Выхожу из дома, слышу: бу-бу-бу, бу-бу-бу! Кто, думаю, там такой? Вроде не дачники. А это ты им тут спать мешаешь! Хочешь, чтобы все дачники съехали, да? Съехали они чтобы все, ты хочешь? А где мы новых будем искать, ты подумала? Нет, ты подумала? Чего молчишь?
Вариантов не было. Мы с Володькой переглянулись, одновременно изо всех сил дёрнулись, вырвались у бабки из рук – и побежали.
Мы перепрыгнули через забор Парасоловых – показывать Володьке свою неприметную лазейку мне было некогда. Промчались наискосок по их территории – причём я с удовольствием растоптала грядку с каким-то экзотическим бамбуком. Чёрт его знает, что они там такое посеяли, в утренней розовой дымке всё казалось чем-то необыкновенным. Страшный с таким же удовольствием наступил на крупный блестящий огурец, который выкатился на дорожку между гряд, – наверное, Парасоловы растили его на семена и каждый день этим огурцом любовались.
В общем, проскакали мы по вражеской территории, перемахнули на следующий участок, оттуда быстренько на улицу – и поминай, бабуля, как нас звали!
По улице мы брели уже медленно. И смеялись.
– А ты говоришь – Железный Феликс! – притворялась обиженной я. – А на самом деле – пожизненно угнетаемая Каштанка!
– Но бабуля твоя – натуральный Малюта Скуратов! – вспоминая стремительное бегство, смеялся Володька.
– Да, вот такая у нас семья, – соглашалась я.
– Серьёзные люди.
– Ты ещё мою маму не видел.
– А она кто?
– А она просто мама.
– Так чего ж её тогда бояться?
– А меня чего? – Мне было приятно Володьку подлавливать.
– Ну… Да я тебя и не боюсь. Вот ещё…
– Ладно, не бубни.
– Пойдём купаться? А то мне уже скоро, сама понимаешь… Хозяйство – не фиг собачий…
Мы отправились на речку. Кто не знает: купаться утром – это самый большой кайф. Вода гораздо теплее воздуха. Он и сам-то уже не холодный, а вода кажется необыкновенно тёплой. И такой спокойной, что просто на какую-то другую реальность всё это вместе похоже.
Но сейчас я купаться не стала. Володька полез один. Плескался он недолго – прыгнул пару раз с «тарзанки» и выбрался ко мне на бережок.
– Красота! – потянулся он. – Эх, хорошо быть просто дачником!
– Хорошо, Володька, – согласилась я.
– А ты куда сейчас? – спросил он.
– Не знаю.
– Слушай, а давай я тебе свою футболку оставлю…
– Зачем? – Я испугалась, что он сейчас начнёт дарить мне самое лучшее, что у него есть, – вещи любимого брата. И что я с ними буду делать?
Но всё оказалось проще.
– Понимаешь, так видно, как над тобой бабуля потрудилась… – С этими словами он осторожно ткнул пальцем мне в спину.
Я оглянулась, насколько смогла, и тоже посмотрела себе на спину. Места бабкиных изуверств превратились в багровые синяки. Было понятно – сейчас они багровые, а скоро станут конкретно синими. Как раз то, что надо девушке для абсолютной красоты. Так вот зачем футболка…
Мне снова стало неудобно перед Володькой. Надо же – мысль уже не поднималась назвать его Страшным. Он ко мне по-человечески, а я всё капризничаю…
– А ты?
– А я домой же сейчас, – ответил Володька, поднимая с земли свою здоровенную футболищу и протягивая её мне. – Там переоденусь.
– Спасибо. Я верну, – просто, без выпендрёжа сказала я.
И нарядилась в ставшую уже почти привычной футболку.
Володька нацепил свои тоже не по росту широкие штанища, затянул их как следует на поясе.
– Так что ты делать-то сегодня будешь? – спросил он.
– Придётся бастовать, – улыбнулась я. – Бабка нарушает мои права. Угнетает. Причём совершенно ни за что. Вторгается в мою личную жизнь. Так что я буду с этим бороться.
– И на огород не пойдёшь?
– Придётся не ходить, – ответила я.
А сама подумала: «Тогда надо будет на участке убираться. А там Русланчик. И его маман. И все эти проблемы…»
Утро наступило совсем. Володька щёлкнул браслетом своих тяжелых часов, – очевидно, тоже наследство братиково, – посмотрел на циферблат, качнул головой:
– Ох, мать уже, наверное, сама коров выгнала… У нас же две коровы. А ещё свиньи – собаки такие… Так что побежал я, ладно?
И взял меня за руку.
Я его тоже схватила за руку. Так не хотелось, чтобы Володька уходил! Очень не хотелось! Но и с ним пойти я не могла. Что я там буду делать – у них дома? Кто я там такая? Или вместе с ним дойти до нашего огорода – и затаиться в собственном бункере? Выспаться бы там как следует… А если с бабулей на огороде столкнусь? Наверняка она уже примчалась, поливает.
Нет, у меня своя жизнь. Где-то в траве у забора растекались мои дрожжи. Которые уже ни на что не годились. Придётся покупать новые. Ладно, куплю, не проблема. И заброшу в очко их раздрыги-сортира. Надо бросать туда мою мину замедленного действия, пока жара стоит! Обязательно сегодня сбегаю за дрожжами. И метну. Вот только ночь настанет…
– Пока, Варька, – улыбнулся Володька.
– Пока, – сказала я и вздохнула. Это само собой получилось, вышло как-то из-под моего контроля.
– Но ты пообещай, что бросишь дрожжи только вместе со мной. – Володька поднял указательный палец к моему носу.
– В смысле – и тебя туда же бросить? – удивилась я. – Не буду я тебя в сортир бросать. В крайнем случае, сам придёшь и прыгнешь.
– Умная очень… – буркнул Володька, но всё равно лишился своего покровительственного пафоса. – Я имею в виду…
– Да поняла! – Я рассмеялась. – Договорились, Володька. Операция назначается на сегодняшнюю ночь. Заходить будем с той стороны – в смысле не с нашей, а со стороны других соседей Парасоловых. Встречаемся в половине первого ночи на…
– Я тебя раньше найду! – заявил Володька.
Ну и ладно. Я же поняла – он специально перебил меня, чтобы за ним, а не за мной осталось последнее слово. Ну, в смысле решающее слово, установочное. Я не стала оспаривать. Всё-таки я сообразительная.
– Хорошо. Тогда счастливо, Володька. И спасибо тебе.
– За что?
– Ну, за футболку, например. То есть за заботу. – Я говорила искренне. Так искренне, что даже заплакать захотелось. И откуда вдруг такая плаксивость привязалась?
– Да ладно тебе…
– Правда, спасибо. Это так приятно. – Я пожала обе его руки и помчалась вон с нашего пляжа.
Глава 9 Полтора центнера с гектара
Бабули не было дома. Ушла трудиться. И я тоже взялась за работу. Вылизала участок так, что можно телевидение вызывать и устраивать съёмки образцово-показательной передачи: «Лучшая дача сезона! Смотрите и учитесь! А лучше – приезжайте к нам, платите деньги! И вам обеспечат такой же прекрасный сервис!»
И только я успела отволочь все пакеты с мусором к далёкой помойке и вернуться, как, конечно же, наткнулась возле нашего с бабкой домишки на Русланчика. Тот сидел на пороге. И ждал. Меня.
Точно.
– Здравствуй, – сказал он, поднимаясь.
– Привет, – нейтрально кивнула я.
– Я тебя жду.
– Понимаю.
Мне было интересно – ну, как именно он от меня «отказался» и как теперь планирует общаться.
– Тут это… Мать с тобой поговорить хочет, – проговорил Руслан.
– А ты?
– Что – «я»?
– Поговорить не желаешь? – Я саркастически усмехнулась. – Хотя, о чём теперь нам с тобой говорить-то? Я теперь только со Страшным разговариваю. С твоей лёгкой руки. И любезного разрешения.
– Ты всё неправильно поняла! – Русланчик аж подпрыгнул.
Ну чего вот я его довожу? Он же мне совершенно не нужен! Или нужен? Но зачем? Опять же – доводить? Дел я с ним иметь больше не желаю. Вот не могу и всё, если кто меня один раз разочаровал, вернуть к нему то отношение, какое было раньше. Хоть ты тресни, не могу! Хоть Руслан ни в чём совершенно и не виноват, а – всё… Вот смотрю на него и понимаю – не вернётся то, как я относилась к нему вчера. Обидно – и никак по-другому…
А-а! Вот же что я хотела от Русланчика – узнать, как именно он от меня, так сказать, «отказался»! Правда… а оно мне надо?
– Варечка, ну это же наши с Володькой дела, понимаешь?! – заволновался Руслан. – Это наш чисто пацанский разговор. Ну, в смысле, ничего интересного!
– Да ладно, ладно…
– Ну, я просто… Вы же давно тут живёте. Давно знакомы. А я… Вот мне и пришлось…
– Всё, Руслан, всё, не волнуйся ты… – заговорила я. – Мы действительно всё забыли. Я только не поняла, чья мать-то со мной поговорить хочет?
На Руслана жалко было смотреть. Он мучался. Ну а нечего со мной было связываться! Связываться – а потом «отказываться». Что это за друг такой? Никогда я этого не пойму, по-пацански об этом будут разговаривать или по-обыкновенному. Значит, не так уж он нашей типа того «дружбой» дорожил. Да и какая там дружба – два дня! Хотя я бы и такой короткой дружбой дорожила. Но кто меня знает… Ведь не такой уж я подарок, чтобы от меня «не отказываться». Так, поехали думать то же самое по третьему кругу… Стоп, машина!