Силин ныряет в кусты. Сарматов оглядывается, чтобы убедиться, что он исчез, и видит Шальнова, защелкивающего на груди лямки парашюта.
— Уходи, мать твою! — кричит он.
— Я с тобой, для подстраховки! — кричит тот в ответ и, хлопнув дверью, садится под нее.
— Мудак! — со злостью констатирует Сарматов и щелкает тумблерами на панели. Лопасти начинают вращаться с бешеной скоростью, и вертолет взмывает в черноту неба.
Уходят под его фюзеляж крыши казарм, плац, и вплотную надвигается тревожная стенка ночных джунглей. Внезапно по бокам вертолета прокатывается мощная взрывная волна; джунгли освещаются красными сполохами. Вслед за первым взрывом следует второй, еще более сильный.
— Сашка Громыхала сработал без лажи! — выглянув в открытый дверной проем, кричит, наклоняясь к Сарматову, Шальнов. — От их штаба и локационной станции остались одни воспоминания!..
Снова заглянув за борт, он сообщает:
— Начинается второе действие — рвутся резервуары с горючкой. Огонь идет прямо на казармы.
Языки пламени от горящих резервуаров поднимаются к низким, набухшим дождем облакам и еще сильнее высвечивают джунгли. Скоро за ними начинает просматриваться цепочка огней, охватывающая по периметру длинные сигарообразные ангары. Сарматов направляет вертолет прямо на них. Откуда-то из-за ангаров ударяют в вертолет два острых прожекторных луча, и, когда Сарматову удается вырваться из зоны их действия, ангары уже остаются позади.
— Мать их! Ослепили, суки! — кричит он и свободной рукой притягивает к себе Шальнова. — Прыгай, я на второй заход пойду!
Толкнув Шальнова к двери, Сарматов закладывает крутой вираж, и ему сразу открывается страшная, но в то же время красивая картина вставшего над джунглями зарева. Оно зловеще высвечивает облака, мигающими сполохами заполняет кабину и салон вертолета. Сарматову видно, как горят казармы, машины, плац, по которому мечутся зажатые со всех сторон огнем маленькие человеческие фигурки.
— Сабантуй, командир! — кричит в ухо Сарматова Шальнов.
Повернувшись, тот обжигает его бешеным взглядом:
— Мать твою, ты все еще здесь? Почему не прыгнул?
— Это... струхнул я, — кричит Шальнов и растягивает губы в нахальной белозубой улыбке.
— Пацан!.. — взрывается Сарматов. — Я тебе устрою сабантуй!
Сполохи зарева уходят под фюзеляж, а из мрака снова прорезывается цепочка огней вокруг ангаров. По облакам с обоих бортов начинают гулять голубые лучи прожекторов.
— Сейчас ослепят! — кричит Сарматов и толкает Шальнова к дверному проему. — Прыгай! Приказываю, прыгай! А не то я тебя сам отсюда вышибу!
— Эх, не ходите, дети, в Африку гулять! — вопит Шальнов и боком вываливается в проем. Сарматов отжимает рычаг управления и направляет вертолет вниз, на ангары. И когда они появляются в перекрестье прицела, нажимает кнопку на панели. Из-под фюзеляжа в сторону ангаров уходят огненные шлейфы ракет. Отжав рычаг еще сильнее. Сарматов бросается в проем люка.
Огненные шлейфы впиваются в ангары, разметав их металлические конструкции, а следом за ними на один из ангаров обрушивается и сам вертолет. К облакам поднимается похожий на атомный гриб столб огня. Не успевает он опасть, как небо и джунгли будто раскалываются от взрывов сдетонировавших мин и снарядов.
Вспышки взрывов выхватывают из мрака планирующий на крону дерева купол парашюта. Сарматов, повиснув на перехлестнувшихся стропах, пытается дотянуться до ветвей, но руки ловят лишь воздух, и стропы приходится перерезать. Треск обламываемых веток, удар о что-то твердое — и острая боль пронизывает все тело. А дальше туман, и мозг послушно выключает сознание, чтобы дать человеку хотя бы несколько минут покоя...
* * *По бездонному голубому небу плывут белоснежные облака, похожие на сказочные белопарусные фрегаты. Там, высоко в небе, выписывает круги могучий орел. Каменными бесстрастными глазницами смотрит с древнего погребального кургана на вечно неспокойный мир вокруг покосившаяся скифская баба. Над заросшим травой старым степным шляхом стелется в бешеном намете темно-гнедой аргамак с восторженно орущим пацаненком, вцепившимся в белую развевающуюся гриву. Пластается аргамак над цветастой донской степью, и летит под его копыта буйное разнотравье, высекает слезы из глаз пацаненка настоянный на горькой емшан-траве, хмельной вольный ветер...
* * *...В сознание Сарматова возвращает обрушившийся на джунгли тропический ливень. Поминутно сверкают ослепительно яркие зигзаги молний, соединяющие темные низкие тучи и джунгли, а гром грохочет так страшно, что кажется, что небо вот-вот расколется и рухнет на землю.
Сарматов оглядывается вокруг: справа от него — болото с торчащими корягами, какими-то растениями с непомерно огромными листьями, впереди — стена зарослей. Когда глаза привыкают к темноте, Сарматов улавливает в зарослях какое-то движение. Скоро сквозь завесу дождя пробиваются шарящие лучи света, за которыми угадываются фигуры вооруженных людей. Сарматов отползает за куст и, достав одной рукой гранату, выдергивает зубами чеку. Вторая его рука висит плетью.
Лучи света продолжают шарить по болоту. До Сарматова долетают слова команд на английском языке и лай собак. Основная группа людей проходит по берегу и скрывается за пеленой дождя, но двое в черных блестящих под дождем плащах останавливаются под деревом, в трех метрах от куста, за которым затаился Сарматов. Закурив, они негромко переговариваются:
— Сто тысяч чертей, если бы я сам не видел мертвого Че Гевару, то подумал бы, что это его рук дело!..
— Может, его призрак, лейтенант?..
— Брось, Чарли, призраки водятся лишь в Голливуде! Держу пари — «варфоломеевскую ночь» нам устроили русские. Я их работу помню по Вьетконгу... Появляются, как привидения, и так же исчезают...
Чарли — невысокий, коренастый негр — включает фонарь и водит им по кустам. Пошарив лучом по болоту, переводит его на крону дерева и вскрикивает:
— Лейтенант, здесь парашют!..
Тот ничего не успевает ответить — раздается хлопок, и лейтенант, хватаясь за грудь, заваливается набок, подминая под себя кусты. Негр несколько секунд остолбенело смотрит на него, потом с воплем бросается в чащу, не разбирая дороги. Но далеко уйти ему не удается — на плечи негру прыгает человек в черном. Вспышка молнии высвечивает занесенный над негром нож. Черная фигура, тяжело дыша, подходит к дереву и шарит лучом фонаря по кустам.
— Андрюха, помоги мне выбраться отсюда! — раздается из кустов голос Сарматова. — Осторожно, у меня в руках граната без чеки!..
— Понял! Я видел, куда ты падаешь, и пошел навстречу, — возбужденно поясняет Шальнов. — Одному-то ночью по джунглям страшно! Крокодилы, гориллы всякие...
— Этих ты тоже со страху замочил? — кивает Сарматов в сторону распростертых на земле тел.
— Ага-а! — подтверждает Шальнов, но по его голосу что-то не очень заметно, что он дрожит со страху.
— В их одежде прорваться шансов больше...
— Согласен, командир. Но сначала надо вот от этого фрукта избавиться, — кивает Шальнов на зажатую в руке Сарматова лимонку.
Очередная молния разрывает небо над болотом, и Сарматов кидает гранату под прибрежную корягу. Гул взрыва сливается с грохочущими раскатами грома.
* * *Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. А Сарматов и Шальнов все тащатся по предрассветным джунглям.
— Угораздило, мать твою! — скрипит зубами Сарматов. — Теперь с переломом ключицы недели три валяться придется.
— Откуда ты, командир, знаешь, что у тебя перелом ключицы? — удивляется Шальнов. — Рентгеновской установки я здесь вроде не наблюдаю...
— Я, знаешь ли, врачом мечтал быть, а пришлось вот наоборот...
— Ничего, командир, до свадьбы заживет!
— До чьей свадьбы? — переспрашивает Сарматов, морщась от боли.
— Моей. Вернусь — потащу Ленку в загс. Так что приглашаю в свидетели!
— Тихо, Шальнов! Ни звука! — шепчет Сарматов. — Кажется, сейчас нас пригласят в другое место.
На тропе человек десять — в закамуфлированных касках, с винтовками М-16 на изготовку.
Молодой краснощекий офицер оглядывает приближающихся и с сочувствием спрашивает:
— Есть проблемы, парни?
— Все в порядке, сэр! — отвечает Сарматов. — В темноте напоролся на что-то. Во Вьетнаме бывали передряги и посерьезнее...
— Сэр, у нас есть джип, но дороги так развезло...
— Так дотопаем. Не найдется ли у вас глотка виски?
Один из «беретов» с готовностью протягивает флягу, подмигнув Сарматову, говорит:
— Я воевал под Луан-Прабангом, но эти салаги нас не поймут...
— Ну и пошли они в задницу!.. — взрывается Сарматов.
Сделав большой глоток, он протягивает флягу «берету». Тот сует ему ее в карман, улыбаясь, говорит:
— Она тебе сейчас нужнее, парень!
— Она тебе сейчас нужнее, парень!
— Ладно, сочтемся! — кивает Сарматов, и они с Шальновым идут мимо расступившихся коммандос.
Краснощекий офицер кричит им вслед:
— Держитесь ближе к реке, чтоб не напороться на мины!
— О'кей! — отвечает Сарматов.
Только когда за деревьями высвечивается матовая поверхность реки, Шальнов разжимает стиснутые зубы и с шумом выдыхает:
— Уф-ф-ф, чуть в штаны не наложил со страху!
— Хорошо, что ты рот с московской фиксой не раскрыл, — усмехается Сарматов.
— Ну, я скажу, нервы у тебя, командир!.. Неужели ты ничего не боишься?
— Боюсь... мышей. Как увижу — в обморок падаю.
— Мышей?.. — изумленно таращится Шальнов.
— Ну да, мышей. Вот слоны, к примеру, тоже больше всего мышей боятся, — как ни в чем не бывало продолжает Сарматов.
— Слоны? — переспрашивает вконец сбитый с толку Шальнов.
— Есть такая восточная сказка, лейтенант... По джунглям шел большой веселый слон. С дерева прыгнула мышка и юркнула ему в ухо. Из уха мышка перебралась в мозг слона...
— И что? — В голосе Шальнова интерес.
— А то, что слон продолжал весело грубить на все джунгли, не подозревая, что хозяйничающая в его мозгу мышка ведет его к пропасти...
— Он разбился?
— Разбился... Но с ним разбилась и мышка...
— Не пойму я что-то этого прикола! — пожимает плечами Шальнов.
— Подрастешь — поймешь! — вздыхает Сарматов и показывает рукой на заросшую протоку. — Ну, вот вроде бы мы на месте...
Осмотревшись, они осторожно вступают под широколистый кустарник на берегу протоки, но не успевают сделать нескольких шагов, как кто-то обрушивается на них сзади.
Уклоняясь от занесенного ножа, Сарматов хрипит:
— Бурлак, сдурел, твою мать?!
Отпрянувший Ваня Бурлак ошалело хлопает глазами, потом сжимает его в медвежьих объятиях:
— Е-е-е!.. А мы вас за «беретов» приняли!.. Да ты никак ранен, командир?!
— После такой встречи теперь и месяцем госпиталя не отделаешься! — хрипит Сарматов и поворачивается к счастливо улыбающимся Бурлаку, Алану и Силину: — Почему по темноте не ушли?.. Вам что, приказ не указ?!
— А как бы мы ордена носили? — продолжая улыбаться, отвечает Силин.
— Остальные, наверное, уже дома. Без потерь, командир! — добавляет Алан и подносит к губам Сарматова термос. — Глотни кофе — полегчает!
Лицо Сарматова искажается судорогой, оттолкнув здоровой рукой термос с кофе, он шепчет непослушными, жестяными губами:
— Цветов и орденов не будет, мужики! Забудьте навсегда это дело! Навсегда!
Что-то тяжелое и липкое снова опускается на Сарматова, и, теряя сознание, он шепчет:
— Этот кофе — на крови!.. На крови!..
— К нам гости — «береты»! — выглянув из кустов, сообщает Шальнов. — Топчутся метрах в ста от нас — берег осматривают.
Алан натягивает на безвольное тело Сарматова акваланг, надевает кислородные баллоны, маску и спокойно отдает команду:
— Мы с Бурлаком буксируем командира, остальные на подстраховке.
Трехметровый кайман при виде появившихся из кустов черных фигур поворачивает к берегу и скрывается в траве. Одна из фигур выходит на середину протоки и, осмотревшись по сторонам, машет рукой. Скоро над всеми пятью черными фигурами смыкается мутная после дождя вода протоки.
Кайман, услышав приближающиеся по берегу человеческие шаги, бросается из травы в воду и плывет к противоположному берегу. Вслед ему с берега гремит очередь и несется смех.
Восточный Афганистан 27 мая 1988 г.
Поднявшееся в зенит яркое солнце съедает остатки утреннего тумана и выбеливает окружающий ландшафт. С площадки перед пещерой открывается вид на гряду крутых, будто окрашенных охрой склонов, образующих ущелье. По дну его серой лентой вьется довольно широкая река. За охристыми склонами, на севере, дробятся в мареве заснеженные пики.
— Что там, за снежниками? — машет в их сторону Алан, присаживаясь рядом с Сарматовым на выступ в скале.
— Там аксакалы в чайханах пьют кок-чай, юные пионеры на хлопковых полях помогают взрослым выполнять социалистические обязательства, потому что взрослые торгуют на базаре, — отвечает Сарматов. — И еще, потомок неразумных хазаров, там никто ни в кого не стреляет, так как молодцы-погранцы держат границу на здоровенном амбарном замке.
— Вот бы хоть бы день так пожить бы! — вздыхает Алан.
— Ну, это уж как получится! — кивает Сарматов и поворачивается к подошедшему Савелову, сжимающему в руке рацию.
— Хаутов, я тут к частотке подстроился, послушай, — обращается Савелов к Алану.
Алан вслушивается в гортанную, отрывистую скороговорку, несущуюся из рации, и поясняет:
— А-а, это треп полевых командиров!.. Один из них — узбек Рахман, другой — таджик Абдулло. Рахман говорит, что караван с оружием из Пешавара потерял в пути половину верблюдов. Он просит Абдулло половину оружия, которое было на этих верблюдах, отдать ему... Абдулло уверяет, что он караван не грабил, так как может купить у шурави по дешевке даже танк...
— Не соврал, сволочь! — замечает Силин, стоящий на посту у входа в пещеру. — Я своими глазами видел, как два наших толстопузых «полкана» в Кандагаре хозяину чайханы ящики с новенькими «калашами» за баксы толкали. Во Хекматиар интервью по «голосам» дал: я, говорит, про все советские перемещения за двадцать часов знаю — вот почему они мне ничего сделать не могут. Ни мне, ни Ахмад Шаху... Я, признаться, раньше в это не верил, а теперь верю, и еще как верю! Почти уверен, что нас точно так же какая-нибудь сволочь пузатая просвечивает...
— Слушай, сто раз ты уже про этих «полканов» рассказывал! — прикрикивает на Силина Алан и предостерегающе поднимает руку. — Постойте! Тихо! Рахман говорит, что шайтан-бала сняли мины на русской буровой. Их следы ведут в зону, контролируемую Абдулло. Рахман предлагает совместными усилиями выследить и захватить шайтан-бала, а назначенный за них бакшиш поделить пополам.
— Ну а Абдулло что? Согласен? — спрашивает Сарматов.
— Говорит, что русских и американца захватит сам и сам отвезет в Пешавар головы русских, а делиться бакшишем ни с кем не собирается.
— Рахман на это?..
— Грозит настучать Хекматиару о разграбленном Абдулло караване с оружием.
В ответ из рации несутся выкрики взбешенного Абдулло вперемежку с чистейшим русским матом.
— Ну, здесь перевода не требуется! — усмехается Сарматов и обращается к Савелову: — Откуда кукушки кукуют?
— Рахман скорее всего из района буровой вышки, а Абдулло где-то совсем рядом бродит, километрах в трех-четырех...
— А у Абдулло акцент не афганский, — замечает Алан. — На таком фарси говорят в Душанбе.
— Ты уверен? — внимательно смотрит на него Сарматов.
— Обижаешь, командир!..
— Ну, тогда это действительно он! — задумчиво, как бы размышляя вслух, говорит майор.
— Кто «он»? — в один голос спрашивают Алан и Савелов.
— Бывший майор советской милиции Абдулло Курбанов, — отвечает Сарматов. — Этот мент, выходец из Куляба, в семидесятых сколотил в Таджикистане законспирированную бандитскую группировку. Грабежи, убийства, наркотики, сомнительные услуги партхозбоссам республики. Его подвиги всплыли при расследовании «хлопкового дела», и мы сели ему на хвост... Но кто-то его предупредил, и вся банда ушла в Афганистан...
— Я читал оперативку, — вставляет Савелов. — При прорыве через границу банда ухлопала девять пограничников.
Сарматов кивает в знак согласия и продолжает:
— Сейчас Абдулло один из самых непримиримых и влиятельных полевых командиров. Отличается садистской жестокостью и патологической жадностью. Знает местные нравы и язык, поэтому легко входит в контакт с нашим изначально воровским интендантским племенем и за доллары получает все — от гранатомета до гаубицы, которые втридорога перепродает другим бандам. Но основной бакшиш — наркотики. Пользуясь старыми связями, переправляет «дурь» на нашу сторону, а там Бог знает куда!..
— Раз Абдулло нас обнаружил, почему бы нам не взять его за яйца? — спрашивает Бурлак.
— Посмотрим! — произносит Сарматов. — Торопиться нам, пока полковник не очухался, некуда. А Абдулло?.. Он будет кругами ходить, рыскать вокруг миллиона баксов и на свою территорию никого близко не подпустит. Алан, передай мужикам: костер не жечь, вход замаскировать, разговаривать вполголоса — в ущелье каждый чих на десять верст слышен.
Алан уходит в пещеру.
— Я тоже занимался Средней Азией, — говорит Савелов. — В отчете наверх тогда указал, что теневая экономика здесь срослась с партийными ханами и беками и что «хлопковое дело» смертельно напугало их и они будут искать способы избавления от тяжкой московской десницы...
— И что?.. — устало спрашивает Сарматов.
— Сначала делу дали ход, а когда увидели масштабы коррупции и поняли, какой моральный ущерб несет партия, дядечки из «членовозов» испугались. Однако они не учли, что очень скоро таких, как Абдулло, их новью хозяева пошлют поднимать зеленое знамя ислама.