– Солнце? – тупо переспросил Пончик.
– Ночью! Ночью, мой милый. Не спутник, а настоящее, подлинное солнце. Каково вам это? Даже природа и та свихнулась!
– Это не природа, – задумчиво сказал Пончик. – Это наверняка Филипп.
– Что? – болезненно спросил Вуглускр. – Оставьте вы это. Кому–кому, а ему это точно не под силу.
– Он очень опасен, – проговорил Пончик. – Он волшебник. Он может летать и строить радугу, насылать дождь и ураган. Ему даже министерство погоды не указ.
– Волшебник! – рассмеялся Вуглускр. – Волшебник! Да будь он и впрямь так силен, как вы говорите, не я, а он сидел бы сейчас на этом месте, и оба мы были бы у него сейчас на посылках. Забудьте эти сказки для детей. Займитесь лучше бубликом и подыщите мне кандидата на место Дромадура. Генералу давно пора в отставку по состоянию здоровья.
Вуглускр кивнул Ляпсусу, показывая, что аудиенция окончена. Пончик вышел, и тяжелые двери сомкнулись за ним. Пасть сверкающего лифта поглотила его и помчала по шахте.
«Мавзолей… Лучше он ничего придумать не мог».
Слова Вуглускра некстати напомнили его зятю, что он овдовел. Пончик попытался разобраться, какие чувства вызывает в нем мысль, что Матильды больше нет, и пришел к выводу, что его это ни капли не волнует. Взволновало его, пожалуй, только одно из замечаний Вуглускра. Лицо Пончика приобрело серьезное выражение.
«Дромадур… Лучшего кандидата, чем я, на его место не найти. Только как подать эту мысль старику?»
– Очень просто, – произнес чей–то голос прямо ему в ухо.
Пончик отпрянул.
– Кто здесь? – слегка оторопев, спросил он.
– Ты лучше спроси, кого здесь нет, – съязвил голос. – Ну?
– Этот лифт только для меня и для господина Вуглускра, – сказал Пончик твердо. – Никто, кроме нас, не имеет права им пользоваться. – При каждом новом слове голос его креп, обретая уверенность.
– Ну? А разве я говорю, что есть кто–то? – возразил голос. – С одной стороны, я вроде бы как не существую. С другой – я здесь, на земле, уже миллионы лет, и ничего поделать с этим нельзя.
– Это глупо, – сказал Пончик. – Немедленно выходите, или я позову на помощь.
– Зови, – хихикнул голос.
Пончик напрягся. Лифт катился по шахте, и в кабине, кроме него самого, определенно никого не было; однако, напряженно вглядываясь, он различил на уровне своего лица какое–то полупрозрачное тело, которое застывало и обретало мощь в неверном свете ламп. Рядом с первым телом покачивалось еще одно, неопределенных очертаний. Пончик вздрогнул и отпрянул к стене.
– Первый! – прожурчал голос из репродуктора.
Пончик оглянулся и увидел за собой импозантного толстяка, державшего под ручку чрезвычайно вульгарную краснощекую особу в шляпке–канотье, лихо насаженной на сожженные химией кудри. Поднеся ладонь ко лбу, Пончик обнаружил на ней холодный пот.
– Привет от Генриха, – сказал толстяк, хихикнув. Краснощекая присела в книксене.
– Первый этаж, – повторил репродуктор.
– Держите их! – закричал Пончик, падая.
Прибежали охранники. Заместителя Вуглускра вынесли из лифта, кабину обыскали, но в ней никого не оказалось. Пончик оттолкнул руки, державшие его.
– Я сам, – сказал он почти грубо, – сам. Небольшая слабость. Переутомление…
Взгляды охранников прожигали ему спину. Медленно он дошел до дверей своего кабинета. В прохладном полумраке ему тотчас сделалось легче. Видеофон влажно мерцал, притягивая взгляд. Пончик откинулся головой на спинку стула, немедленно превратившегося в удобное кресло–кровать. «Завтра же на поезд, и прочь отсюда, прочь, как можно дальше, дальше…» Он лежал, и под закрытыми веками ему виделось пестрое море.
Сон пятьдесят второй
Море всколыхнулось, зашумело, зарокотало тысячью голосов. Море было толпой, и толпа была морем. Человеческие волны накатывались друг на друга, разбивались друг о друга, вспыхивали, сливались и гасли.
Старое здание вокзала, крашенное серой облупившейся краской, было переполнено. Измученные люди сидели на чемоданах, баулах, сундуках. Куда–то изгибались длиннейшие очереди. Собаки лаяли, дети заливались плачем, и повсюду Филипп видел все те же искаженные страхом, надеждой, тоскою лица. Ада крепко прижималась к нему, и он вел ее, закутав в половину своего пальто и обняв за плечи вынутой из рукава рукой. Со стороны, должно быть, они выглядели препотешно в чужих телах – рыжий веснушчатый юноша в очках и деревенская простушка, – но даже в этом маскарадном обличьи они узнавали друг друга, и глаза их сияли все тем же нестерпимым светом любви. Лаэрт чинно сидел в кармане пиджака Филиппа, а Орландо то шел впереди, то пропадал где–то сбоку – толпа кружила, относила его, но он возвращался. По временам Филипп улавливал в гаме его кашель, но стоило ему спросить Орландо, что с ним, как тот неизменно отвечал: «Ничего». И Филипп умолкал.
Наконец влюбленных отнесло человеческим прибоем куда–то к стене, и они остановились. Обоих так и подмывало рассмеяться; сами не зная отчего, они были совершенно счастливы. Орландо вновь куда–то исчез, но Филипп даже не заметил этого.
– На Солнечном берегу, – сказал он, – круглый год светит солнце. Тебе там будет хорошо. Мы поселимся между морем и пустыней, в самом дальнем домике, чтобы никто не тревожил нас. По ночам мы будем слушать, как шуршит песок и вода лижет берег, а днем я буду приносить тебе блестящие раковины и ломкие кораллы. И ты будешь самой прекрасной девушкой на свете.
Он долго говорил о приливах, о ветре, реющем на пустыней, о кораблях с белоснежными парусами и о теплом климате, заглушая тоску, которая неожиданно впилась когтями в его сердце. Ведь он любил этот город; здесь он родился и вырос, и теперь настает время других городов, других стран и земель. «Но это ничего; я перенесу все, лишь бы она была со мной». Ада смотрела в лицо возлюбленного и, не слушая, что он говорит, думала о том, что любит его и что лучше него нет никого на свете. Филипп улыбнулся.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем, – сказала она и спрятала лицо на его плече.
Вернулся Орландо; оказывается, он ходил за билетами, но вид у него был озабоченный. Он заговорил; гул толпы перекрыл его голос. Море заволновалось; пронесся истерический крик: «Едет! Едет!» Филиппа и Аду оторвало от стены, закружило. Орландо бросился за ними. Люди вскакивали, хватали чемоданы, спотыкаясь, волокли их по земле. Кого–то затоптали, кого–то снесли. Мышкетеры тщетно пытались сохранить хотя бы видимость порядка – толпа смела их и выхлестнулась на перрон. Ада вскрикнула.
По двум узким железным полосам, проложенным по земле, фыркая и шипя, двигалось пестрое змееподобное чудовище. Оно лениво ползло, подбираясь к людям, сверкая стеклами окон, как живыми глазами. У чудовища было гибкое тело; оно извивалось и, подрагивая, гремело на стыках рельс. Неожиданно чудовище засвистело и стало замедлять ход. Обезумевшая толпа наседала, визжала, выла, ревела. Отряд мышкетеров особого назначения врезался в нее и начал рубить мясорубками, отсекая от вагонов. Филипп словно окаменел.
– Что это? – спросила Ада, дрожа всем телом.
Филипп наклонился к ней:
– Это поезд.
Сон пятьдесят третий
Едва двери за Пончиком захлопнулись, как Вуглускр забыл о нем. Собственное горе давило на него все эти дни, не отпуская; он работал по привычке, чтобы хоть как–то забыться, и почти не спал. Даже таблетки, насылающие сны, были здесь бессильны. Вуглускр велел системе безопасности никого не впускать и не принимать звонков, облокотился о стол и сжал ладонями лицо.
«Вздор, – сказал он себе, – все вздор. Мне всего семьдесят два; в моем возрасте стыдно хныкать и предаваться сожалениям. В конце концов, что сделано, того не воротишь. Я этого не хотел, но теперь уже все бесполезно. Падение бублика… цены… Дромадур… Уж не подкапывается ли он под меня? Мировые интересы…»
На этом мысли магната оборвались и затерялись среди извилин. Вуглускр сидел, механически покачивая ногой, и чувствовал в душе страшную опустошенность. «Матильда…» Но думать об этом было нельзя. «Мировые интересы, интересы мира», – застряло у него в голове. И тут кто–то осторожно кашлянул. Так дает о себе знать заждавшийся посетитель, переминаясь с ноги на ногу и смущенно краснея, – но никаких посетителей Вуглускр до себя не допускал. Тем не менее кашель повторился. Вуглускр поднял глаза и увидел прямо перед собой престранного типа с лицом, менее всего похожим на человеческое. Мощные бицепсы выпирали из–под видавшего виды пиджака татуированной кожи, прежние владельцы которой, очевидно, позволяли драть с себя три шкуры. Внешность неизвестного никак нельзя было назвать дружелюбной.
– Я занят, – сказал Вуглускр, на всякий случай незаметно нажимая кнопку тревоги.
– Я занят, – сказал Вуглускр, на всякий случай незаметно нажимая кнопку тревоги.
Неизвестный придвинул кресло и сел, закинув ногу на ногу.
– Я знаю, – спокойно сказал он.
– Тогда вы должны знать и то, что здесь вам делать совершенно нечего, – резко заключил Вуглускр. С секунды на секунду в кабинет должны были ворваться верные химеры и выпроводить пришельца прочь.
– Вы меня удивили, – сказал Человек без лица. – Вообще–то они не придут, – заметил он, выдержав паузу.
– Кто, простите? – вскинув брови, учтиво осведомился миллиардер. Локтем он подал второй сигнал тревоги.
– Эти страхолюдины, – пояснил Человек без лица. – Футбол довольно однообразная игра, вы не находите? Я подбил их сыграть в бильярд, и теперь они вовсю резвятся, забивая свои головы в лузы. Даже если они доиграют партию, им придется еще долго выяснять, чья голова чья, а так как нрав у них довольно вздорный, вряд ли они поспеют к сроку. Располагайтесь поудобнее, – предложил он и сам последовал своему совету. – Рано или поздно это должно было произойти. Так не все ли равно, что зрителей у нас не будет?
Вуглускр сверлил посетителя взглядом. Он медлил с ответом, но химеры все не появлялись. Магнат вынужденно рассмеялся.
– Вы не первый, кто ко мне приходит таким образом, – сказал он, – но первый, кто от меня уйдет. Я вас понимаю.
Человек без лица задумчиво посмотрел на него:
– Скорее всего, мы уйдем вместе.
Слова эти, а также тон, которым они были произнесены, почему–то совершенно не понравились Вуглускру.
– Хорошо. Я выслушаю вас. Излагайте вашу жалобу, только, прошу вас, покороче.
Человек без лица улыбнулся. В его улыбке не было ничего угрожающего, и, однако, Вуглускр отчего–то подался назад.
– Мне не на что жаловаться. Напротив, я совершенно счастлив. Обычно я выполняю девять дел на заказ, а десятое заказываю себе сам. Так, знаете ли, для души. Есть же такие негодяи, которых никто не закажет, верно? Это несправедливо. Впрочем, многое на свете несправедливо. Например, моя профессия. Поверьте, я никому не хотел делать зла, но раз уж я его делал, мне придется держать за него ответ.
Человек без лица говорил мягко, доброжелательно поглядывая на магната, который чувствовал, как в нем растет глухое беспокойство. На всякий случай Вуглускр кивнул:
– Да. Вы правы, конечно. Все мы должны отвечать за то, что творим. Впрочем, я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. – И он откинулся на спинку стула, как можно более насмешливо глядя на посетителя.
– Просто я пришел убить вас, – пояснил тот.
– Скажите пожалуйста! А за что? – Вуглускр, казалось, слегка заинтересовался.
– Вы абсолютно правы – я старомоден и решительно не могу убить человека, не объяснив ему прежде, за что, – печально ответствовал Призрак–Никто. – Ваш случай, впрочем, совершенно ясен. Вы преследовали цветы, а цветы – это самое прекрасное, что есть на земле, кроме, пожалуй, бабочек, если их не насаживать на булавки. Вы разбили жизнь моего друга. Вы создали вирус, который уничтожает живые существа, и за это я уничтожу вас.
Вуглускр улыбнулся побелевшими губами.
– Ваши взгляды очень интересны, – возразил он, – особенно в том, что касается цветов. Вряд ли кто станет отрицать, однако, что самое прекрасное создание в мире – человек.
– О нет, – сказал Человек без лица еще более печально. – Он не цветет, не пахнет, не радует глаз. Поэтому – и не только поэтому, кстати, – он уродлив.
– Тогда вам не следует иметь ко мне претензий, – сухо сказал Вуглускр. – Когда эпидемия выкосит всех уродов до единого, вы получите безупречный мир. И потом, кто вы такой, чтобы судить других?
– Я не сужу их. Я сужу себя – и вас. Мне этого вполне достаточно.
Магнат взорвался:
– Ха! Меня! Я создал империю. Я накопил огромные богатства. В моих руках все могущество этого дурацкого города, да и других городов тоже, будьте покойны! Каждый мечтает быть мной. Каждый пытается подражать мне. О, неподражаемый Вуглускр! А вы? Кто… нет, что вы такое? Я не знал вас. Я не знаю вас. И я не желаю знать вас впредь, заметьте!
– Меня зовут Никто, – ответил незнакомец. – Также меня называют Человек без лица.
– Самозванец! – презрительно изрек Вуглускр. – Поймите же раз и навсегда: я вам не по плечу. Раз я создал этот город, значит, я имею право его уничтожить, и никто не докажет мне, что это не так. Вы мне завидуете? Завидуйте, ради бога, истекайте завистью. Триста раз на дню смотрите на себя в зеркало и думайте: почему я не такой, как он? Потому что я стал, а вы только хотите стать. Ничтожество!
– Я знаю один цветок, – спокойно сказал Человек без лица, покачиваясь на стуле. – Цветок, который умрет, если умрет один человек. Вы счастливец, Вуглускр: вы не понимаете, что такое любовь.
– Он меня обвиняет! Послушайте, хотите, я вам признаюсь? Эта история с вирусом – просто шутка. Я попросил Пробиркина провести кое–какие опыты, вот и все. Откуда я мог знать, что этот болван не справится со своей задачей? Разумеется, он совершил ошибку, ну так все мы ошибаемся время от времени.
Человек без лица встал.
– Жаль, – произнес он спокойным, бесцветным голосом. – Вы даже не хотите понять. А меж тем я знаю одного человека, который умрет, если умрет его цветок. Но вам, похоже, наплевать на это.
– Я – магнат, – проговорил Вуглускр, – банкир, финансист, все, что пожелаете. Я – могущественный человек, согласен. Но я не могу отвечать за все, что происходит в этом никчемном мире.
– Может быть, – не стал спорить Человек без лица. – Может быть. Конечно, вы могущественный, но не бессмертный. И сейчас я вам это докажу.
Что–то мягко хлопнуло в руках убийцы. Вуглускр так и не понял, что произошло. Тело его неожиданно осело на пол, и слабость навалилась на него, как стена. Он и не догадывался, что может быть таким слабым, таким беспомощным, таким нелепым. Человек без лица подошел ближе, глядя на жертву безо всякой жалости. Рука Вуглускра слабо царапала ковер. Магнат силился открыть рот, но из него не выходило ни звука.
– Плакали твои бублики, – сказал Человек без лица.
Вуглускр собрался с силами и прошептал:
– Я… не хочу… умирать…
– Это сложно только в первый раз, – подбодрил его Человек без лица и еще раз нажал на курок.
Вуглускр не вскрикнул. Судорога передернула его тело, он откатился от убийцы и замер. Несколько раз пытался поднять голову, но та клонилась все ниже и наконец упала. Большое пятно крови растекалось по ковру, потом кровь просочилась сквозь потолок и стала капать на столы комнаты, в которой служащие компании рыдали над бубликовыми деревьями. Каждый был занят своим делом и не отвлекался. Капли крови падали на листья, и бублики расцветали пышным цветом, прямо–таки лопаясь от избытка жизненной силы. Наверху Человек без лица стоял и смотрел на поверженного магната. Парик сполз с головы Вуглускра, что–то хрустнуло, и из откинувшейся черепной коробки посыпались мелкие недозревшие бублики. Мягко ступая, Человек без лица подошел к столу и положил на него ставший ненужным дырокол, после чего вынул из кармана сигару, зажег ее и поднес к занавескам. Те занялись с краю. Затем Человек без лица поджег картины и мебель. Занавески полыхали сильно и ярко. Безликий сел в кресло, обвел взглядом комнату. Пламя дышало жаром ему в лицо.
– Что и требовалось доказать, – сказал он, глубоко затянувшись, и стал ждать.
Сон пятьдесят четвертый
– Поезд на Солнечный берег! Билеты, билеты предъявляйте!
Филипп обнял Аду и притянул к себе.
– Вот и все, – сказал Орландо.
– Вот и все, – эхом откликнулся Филипп. Он оглянулся, чтобы бросить на Город последний взгляд.
– Прощай, – прошептала Ада.
– Прощайте, – отозвался Орландо и закашлялся.
Лаэрт выскользнул из кармана. Никто не обращал на него внимания; толпа текла между заграждениями.
– Прощай, – сказал Филипп беззвучно. – Идем, Лаэрт.
Вампир покачал головой:
– Нет, хозяин. Я остаюсь.
Филипп остановился, удивленный.
– Ты уверен? Ты знаешь, я не могу тебя ни к чему принуждать.
Лаэрт вздохнул и повесил голову.
– Вы так хорошо говорили о домике между пустыней и морем. Вам там будет хорошо вдвоем, а я буду только мешаться. И потом, там ведь не будет морозильника…
– Город гибнет, – сказал Филипп. – Я не хочу оставлять тебя здесь.
– Не беспокойтесь обо мне, я же бессмертный. И не жалейте ни о чем. А его, – он показал на Орландо, – я буду опекать. Я позабочусь о нем.
– Прощай, Лаэрт, – сказала Ада. Ее глаза были полны слез.
– Прощайте, – кивнул вампир и отлетел назад.
Филипп обнял любимую и шагнул в толпу. Люди продвигались медленно, поэтому юноша успел обернуться несколько раз. Лаэрт вздыхал и махал им лапой, Орландо словно застыл на месте.