Перед встречей вышла маленькая заминка. Люди Кутятина любезно предложили молодому предпринимателю довезти его на конторской «Волге», на что Никитин справедливо возразил, что у него имеется собственный транспорт. В конце концов Никитин сел в «Волгу», а транспорт поехал следом. Никитин с досадой подумал, что все это – не больше чем литературная условность. Хотят арестовать – арестуют, и никакая охрана не поможет.
Никитин не без основания полагал, что охрана-то его и сдала, кто-то из ментов сопровождения и настучал о том, где он находится.
– Здрасьте, Василий Никитич! – сказал Кутятин, ласково вставая ему навстречу. – Как дела?
– Дела нормально, – сказал Никитин, – и я должен сказать, что вы не зайдете в «Авиарусь».
Кутятин пожал плечами.
– Зато мы докажем, что ты возишь контрабанду.
– Зачем? Вы просто угробите мою компанию. И никакой выгоды не получите.
– С тебя – не получим. Остальные – будут бояться.
Никитин усмехнулся.
– Вы никогда не вернете себе все самолеты.
– Мы готовы на долю в твоей конторе.
Никитин покачал головой.
– Никогда.
Кутятин помолчал.
– Ну что же, у нас есть другое предложение. Мы знаем, что деньги за самолеты остались на твоих оффшорках. Переведи половину нам.
– Я их перевел Собинову.
– В «Авиаруси» нет и следа этих денег. Это первое, что мы выяснили после убийства.
– Значит, Собинов планировал сбежать с этими деньгами. Ищите. Это ваша профессия. Эти деньги уже не мои, и мне плевать, кому они достанутся. Ни моей компании, ни моих самолетов вам не видать.
Генерал нахмурился.
– Ты, бизнесмен, не зарывайся! Ты взял за гроши имущество, которое народ строил годами! Ты возишь контрабанду! Это тебе при прежнем режиме можно было бесчинствовать, а теперь государство возьмет свое! Ты думаешь, мы тебя сами трепем? Есть указание!
– Чье?
Лицо генерала сделалось торжественным и скорбным, и он ткнул пальцем куда-то в правый угол, где висела икона Николая-угодника и портрет скорбящего президента.
– Понял? – сказал генерал-майор, – понял?
– Понял, – ответил молодой бизнесмен, – я вам так скажу, Захар Федорович: если президент позвонит мне лично и скажет, что ему, как президенту, нужна доля в моей компании и чтобы конкретно деньги переводились в счет доли на такой-то счет в таком-то банке, или даже если вы мне принесете письменное распоряжение президента на сей счет, – я немедленно долю отдам. А если нет – я буду считать вас мошенником, торгующим именем президента.
С этими словами Василий Никитин повернулся к генералу спиной и покинул офис.
* * *Аня уехала из «Авиаруси» около семи вечера.
Сотовый телефон зазвонил, когда она садилась в машину. Аня, вздрогнув, взяла трубку.
– Але? – спросил протяжный, чуть хамоватый голос, – Анна Семеновна?
– Кто это?
– Это Олег. Олег Вячеславович.
Сердце Ани дрогнуло. Это был тот самый человек, который пришел на встречу вместе с Зубицкими и попросил полчашки пакетиков чая. И которому она обещала миллион долларов за керосин. Ей захотелось открыть дверь машины, уронить трубку в лужу и сказать, что так было.
– Да, это я.
– Что же, Анюта. Вы обещали перевести деньги. Еще два дня назад.
И в этот момент Аня вспомнила фразу Олега Вячеславовича: «Убивают только из-за безнадежных долгов». Если она скажет, что в компании нет денег, ее убьют.
– В компании введено временное управление, – сказала Аня. – Мы будем расплачиваться с кредиторами в соответствии с решением суда.
– Анюта, деточка. Все на рынке знают, что компания «Росско» действует в интересах Собинова и его семьи. С этим фуфлом надувай суд, а не меня. Поняла?
Трубка в ее руке стала ледяной, как труп.
– Але… – сказала Аня, но в трубке уже звучали короткие гудки.
Аня опустила голову и прижалась лбом к стеклу. Мимо неслась ледяная, в жиже, Москва. В ней было десять миллионов человек и пятнадцать министерств, в ней было двадцать семь мостов и четыре аэропорта, и во всем этом городе не было ни одного человека, к которому Аня могла бы обратиться за помощью. Кутятин? Но они и обанкротили компанию. Стас? Но она только что превратила его в смертельного врага. Никитин? Но не был ли он союзником Стаса?
Она думала, что ведет себя твердо и достойно, а вместо этого она успела оскорбить всех.
Но она сделает то, что задумано. Она не может доверять ни одному из этих людей, пока не узнает, кто именно из них убил ее отца.
И она не может узнать, кто убил ее отца, пока не узнает, кем был ее отец.
А хочет ли она это узнавать?
* * *Генерал ФСБ Захар Кутятин расположился в кресле главы ФАК Михаила Зварковича, положив ноги на ворох исходящих бумаг. В зубах Кутятин держал сигарету, в руках – проект создания Федерального авиационного узла, а хозяин кабинета суетился вокруг него, как официант вокруг важного клиента.
– Это ж классный бизнес, – говорил Зваркович, – это во какой бизнес! Только с каждой тонны керосина мы имеем по сто баксов! А ларьки! А расписание? Вы ведь понимаете:
просит какая-нибудь «Люфтганза» поставить ее в удобный слот, а за какие такие заслуги? Хочешь – плати. А платить ведь не обязательно в кассу! Это ж там деньги просто на кусте растут, ну и что, что Семена нету, с другими можно договориться. С Никитиным можно, он любые бабки отдаст…
– С Никитиным можно договориться. Вот только вопрос, где деньги, которые тебе отдал Семен?
Зваркович побледнел.
– Какие деньги?
– Пять миллионов евро. За подпись. Ты же к нему ездил на дачу за день до того, как его убили?
– Но я… я не брал еще денег…
Кутятин спустил ноги на пол и вынул сигарету изо рта. Непотушенный «бычок» шлепнулся на наборный паркет.
– Надо же, – сказал Кутятин, – как интересно. А мне Семен после встречи позвонил и сказал, что деньги передал.
– Он с…соврал.
Кутятин лениво отложил документ, протянул руку и вдруг молниеносным движением схватил Зварковича за шиворот. Глава комитета потерял равновесие и ткнулся мордой в бумаги на собственном столе. Лицо чекиста оказалось в дюйме от испуганной ряшки чиновника.
– Ты что гонишь, – сказал Кутятин, – ты думаешь, Семка мертвый, ты бабки себе возьмешь? Это уж не ты ли Семку урыл?
– Но у меня нет, нет этих денег! – в отчаянии заорал Зваркович.
– Есть. Ты что думаешь, мы не знаем, сколько ты у Никитина с каждого перегруза получаешь? Самолеты бьются, а твои инспектора взятки берут! Ты думаешь, тебя за этим сюда поставили, чтобы ты наших товарищей за пять лимонов убивал?
– Но я не могу! – отчаянно вскрикнул Зваркович, – я не могу и вам отдать, и наверх, у меня нет!
– Деньги у тебя есть, – сказал Кутятин, – выбора у тебя нет. Либо деньги отдашь, либо сядешь.
И вышел, хлопнув дверью. Непотушенный окурок тлел на паркете. Зваркович отчаянно закашлялся, – глава Авиакомитета не курил сам и категорически запрещал это делать подчиненным.
Самое страшное было даже не то, что у Зварковича не было денег. Самое страшное было то, что Зваркович был убежден: генерал Кутятин об этом знает. Никакой Семен ему не звонил и ни о каких деньгах не сообщал. Просто Кутятин воспользовался возможностью выбить из лоха пять миллионов, угрожая в противном случае обвинить его в убийстве. Пять миллионов – это цена того, что Зварковича не посадят.
Раньше – при каждом удобном случае – так разводили бандиты. А теперь так разводят генералы.
* * *Машина Ани остановилась у старой завшивленной пятиэтажки в районе Сельскохозяйственной улицы. Аня долго жала на звонок. Она уже решила, что никого нет дома, когда внутри квартиры послышались шаркающие шаги. Дверь распахнулась.
На пороге стоял сгорбленный восьмидесятилетний старик, совершенно лысый, с розовым детским темечком и редкой, как кошачьи вибриссы, бородой. В нос Ане ударила нестерпимая вонь, – в квартире пахло невынесенными помоями, затхлой старостью и половозрелым котом. Тут же на лестницу высунулся и сам кот – большой, полосатый, с прямым, как палка, хвостом, и убежал бы, если б его не поймал Анин охранник.
– Тарас! Тарас! – тревожно закричал старик, и Тарас, сверкнув желтыми печальными глазами, поскакал обратно в квартиру. Аня с охранником вошли следом.
– Простите, вы Александр Викторович Кудаков? – спросила Аня.
Она должна была повторить вопрос два или три раза, старик плохо слышал. Голые его ноги, всунутые в шлепанцы, стыли на ноябрьском сквозняке. Он ничем не напоминал отца преуспевающего бизнесмена, хотя бы и убитого три года назад. Но он им был, и он написал в прокуратуру заявление, в котором обвинял в убийстве своего сына третьего партнера «Авиаруси» – пропавшего Веригина. Уж, наверное, отец знал, кто убил сына?
– Да, – наконец ответил старик.
– Я расследую убийство бизнесмена Собинова, – сказала Аня, – и нам тут… я видела ваше заявление…
Она вынула из сумочки бумагу.
Она вынула из сумочки бумагу.
Аня с трепетом ожидала реакции старика. Но реакции никакой не последовало. Ане даже показалось, что Кудаков не расслышал ее слов. Он просто повернулся, и черная рваная дыра в его ватном халате была как след от ножа в спину.
Спустя пять минут Аня сидела в крошечной кухоньке, за круглым столом, покрытым слипшейся от старости клеенкой.
Кот грелся рядом на подоконнике. Стены кухни были завешаны авторскими свидетельствами и патентами, а на небольшом импортном телевизоре стояли фотографии в рамках. С одной из фотографий на Аню смотрел ее отец, еще живой, улыбающийся, – вместе с двумя черноглазыми мужчинами лет сорока-сорока пяти.
Ане пришлось несколько раз повторить свою историю, и в конце концов старик ее понял.
– Значит, убили Семена? – спросил старик, хлопоча над чайником.
– Да.
– Давно?
– Три дня назад.
– А мне никто и не сказал-то, – вздохнул старик, – на похороны даже не позвали. Жаль. Хороший человек был Семен. Пенсию мне платил, тысячу рублей, Мишка-то, бывало, месяцами не заглядывал, Семен чаще заглянет.
– Семен Собинов приезжал к вам после смерти сына? – спросила Аня.
– Ну да, вот и я то же говорю. Редкой души человек. Памятник-то… памятник он ставил… деньги платит, представляете, я бы уж и не знаю, что бы я без него делал…
– А как вы думаете, – спросила Аня, – почему убили вашего сына?
– Так этта… долги… Бизнес… у меня ж раньше, деточка, другая квартира была… Мишка… он на Садовой рос. Генеральская квартира… За двигатели… Первый реактивный двигатель для гражданских самолетов я разрабатывал… вот…
Старик повернулся и трясущимися руками принялся заваривать чай. К чаю явились щербатые чашки и порезанный хлеб.
– Это я о чем? – спросил старик.
Аня глядела в чашку. Снизу доверху чашка была покрыта коричневым немытым налетом, и в чае плавали белесые соломинки.
– О квартире, – сказала Аня.
– Да. Продал я квартиру. Это Мишин пай получился… вот…
Старик поднялся и принялся рыться в комоде. Из верхнего ящика явилась куча видеокассет, старых и без обложек. Аня вынуждена была ему помочь. Кассеты были без надписей, а иногда и разломанные. Старик бестолково совал их в видеопроигрыватель и нажимал на все кнопки подряд. Бывший конструктор одного из лучших советских двигателей больше не разбирался в технике; если бы Аня была врачом, она бы наверняка обратила внимание на очевидные симптомы болезни Альцгеймера.
Наконец одна из кассет сработала. Аня увидела изображение Мишиного дня рождения. Была весна и пикник. Вместе с Мишей был ее отец, улыбающийся, синеглазый, и еще какой-то человек, видимо третий компаньон, Веригин.
– Вот он-то и убил, – сказал старик, тыча пальцем в экран. Аня на мгновение решила, что он показывает на отца, но потом увидела, что палец упирается в физиономию Веригина.
– Он… – повторил старик, – он… больше некому… он и сюда звонил…
– Когда?
– За день… как Мишка погиб. Звонит, говорит: Александр Викторович, я предупреждаю, Мишу убить могут, пусть уезжает из города, я вам все потом объясню… Это он Мише угрожал, а я, дурак, тогда не понял…
– А когда поняли?
– Так Семен объяснил.
– И после этого вы написали заявление в прокуратуру?
– Написал. Вот как Семен просил, так и написал. Там у Семена еще такой приятный парень… только с пальцами что-то…
Старик неуверенно, как бы соображая, что было с пальцами, пошевелил левой рукой.
– Стас, – сказала Аня.
– Ой, не помню. Они вместе были, этот, который с пальцами, тоже все очень правильно объяснял…
Аня смотрела в телевизор. На экране ее отец, обнявшись, пил с Кудаковым, на заднем плане загорали девицы, и чуть в стороне два паренька разделывали шашлык.
– А это кто? – спросила Аня, показывая пальцем на экран.
– А это водитель Миши. Не помню, как фамилия. Хороший парень. Веснушчатый такой… На могилу меня возил…
Аня опустила глаза, чтобы не видеть щербатые чашки и авторские свидетельства на стенах. У кота Тараса была редкая и тусклая от недокорма шерсть.
– Значит, вы, говорите, продали квартиру, чтобы ваш сын внес свой пай в «Авиарусь»?
– Да.
– И Семен Собинов был так щедр, что после смерти сына каждый месяц платил вам по тысяче рублей и даже иногда вас навещал?
– Да я б без него совсем пропал, – сказал старик, – а так все соседи завидуют. К ним внуки так не относятся, как ко мне Семен…
– Отдайте мне эту кассету, – попросила Аня.
В подъезде пятиэтажки пахло близостью свежего воздуха, и жизнь Москвы была разделена на две неравные половинки тонированными стеклами бронированных «Мерседесов»: по одну сторону стекла жил пенсионер Кудаков со своим котом, а по другую – Стас и ее отец.
Как сказал Стас, глядя ей прямо в глаза: «Отец, отец убитого, он же не станет врать?»
Аня долго глядела на заснеженную Москву, а потом набрала телефон.
– Маша? Это Аня… я тут… хочу заехать.
* * *Был уже поздний вечер, и минуло четыре часа после неприятного разговора между главой авиакомитета Михаилом Зварковичем и его куратором из ФСБ. Зваркович стоял на пороге итальянского ресторана «Габриэлла».
– У меня здесь встреча, – сказал господин Зваркович, – в отдельном кабинете.
Столик был заказан на фамилию «Смирнов», но на самом деле Михаил Зваркович встречался не со Смирновым. Через посредников он договорился об ужине с одним из нефтяных королей России. Королю рассказали об идее федерального авиаузла, и король заинтересовался идеей.
Вежливый официант проводил Зварковича в небольшой кабинет с белыми стенами и круглым столом. В кабинете еще никого не было. Зваркович, явно волнуясь, сделал несколько звонков, а потом принялся листать винную карту.
– Бокал «Шато де Фер», – сказал Зваркович подошедшему официанту. – И дорадо на гриле.
– Не стоит, – сказал чей-то насмешливый голос, – «Шато де Фер» здесь паршивое. Принеси-ка нам, голубчик, новенького божоле.
Зваркович в изумлении обернулся. Позади официанта, улыбаясь и сложив руки на груди, стоял Стас. Официант вышел, Стас улыбнулся еще шире и уселся на кожаный диванчик напротив чиновника.
– Станислав Андреевич, – сказал Зваркович, – я… я очень рад…
– Вы ждете кого-то другого?
– Да, собственно…
– Он не придет.
– А?
– Человек, которого вы ждете, не придет. Его ваше предложение не заинтересовало. Что касается меня, то я готов его выслушать.
Зваркович поднялся из-за стола.
– Я не уполномочен вести переговоры с вами, Станислав Андреевич.
* * *Маша в полном одиночестве сидела в ресторане «Сальваторе». На ней был обтягивающий коричневый костюм, перекрещенный поясом в ладонь толщиной. Брюки книзу были такие широкие, что напоминали юбку. Почему-то теперь ее вид не вызывал у Ани исступленной ревности.
– Вот твои вещи, – сказала Аня.
– Спасибо.
Аня села рядом.
– Не возражаешь?
– Нет. К двум девочкам скорее подойдут, чем к одной.
– Ты знаешь, – сказала Аня, – у меня правда нет двух миллионов.
Маша усмехнулась.
– А я пошутила. У меня нет никакой пленки.
Обе девушки долго-долго молчали. Официант принес Маше коктейль с кокетливо изогнутой соломинкой и принял заказ у Ани. Когда он отошел, Аня потерла лоб и сказала:
– Ты знаешь, я себя очень по-дурацки повела вчера. Отец… он действительно был такой плохой человек?
– Нет. Ну… только если сильно напьется… Он никого не замечал. И он всегда мог объяснить, почему он прав. И еще… говорят… он всех своих партнеров кинул. Почти.
– А кого не кинул?
– Те, кого он не кинул, мертвы.
– И Веригин тоже мертв?
– Да.
– А… кто его убил?
Маша опустила глаза. Она долго сосала коктейль через соломинку, а когда стакан опустел, вытерла губки и спросила:
– Стас вчера тебя нашел?
Аня поколебалась.
– Да.
– Я не видела, чтобы Стас так вел себя с девушками, как с тобой. Никогда.
Голос Маши стал внезапно глуше. Еще глуше, чем тогда, когда она говорила о Веригине. Она искоса взглянула на Аню.
– Знаешь, – вдруг сказала она, – к этой кофточке не идет такая бледная помада. И кофточка тебе не идет.
– Наверное. Я как-то… не умею выбирать вещи…
– Давай поедем завтра выберем.
Аня заколебалась. Ездить по магазинам у нее никогда не было времени. Правда, раньше у нее для этого не было и денег.
– Не знаю. У нас завтра еще один суд.
Аня полезла в сумочку и протянула Маше большой офисный конверт.
– Это что?
– Ну… если бы отец решил с тобой расстаться, он, наверное бы, дал тебе денег… или должен был дать…
В конверте было сорок тысяч долларов. Те самые, которых просил глупый Арлазов.
Аня уже сидела в машине, когда раздался звонок. Это была Маша.
– Анюта… – сказала она, – я тут… У меня правда уже нет того, о чем мы говорили. Давай завтра съездим по магазинам. Прямо с утра.