– Дело в том, что Гингема, одна из наших фей тьмы и хозяйка Голубой страны, окончательно ополоумев в одной из своих пещер, запустила реактор пси-децибел в расчёте на широкий диапазон атакуемых уровней. Я первой это почувствовала, но ничего серьёзного предпринять не смогла, так как являюсь самой младшей и ещё Переливающейся в клане. И я просто опустила ей на голову первый попавшийся под руки кусок утиль-пространства, числящийся как дежурно пустующий. Но по воле случая, с вероятностью чуть ли не зашкаливающей за ноль, ты, моя нежная девочка, оказалась в выхвате и прибыла к нам. Чему, если честно, я, из дозволенного моему нижнему рангу эгоизма, очень обрадовалась. Я буду помогать тебе во всём и везде в пределах нашей страны.
– На голову? – Эйльли с интересом оглянулась на обломок коридор-отсека. – Но у нас давно так не делают. То есть эта ваша Гингема была жива и кушала морковку, до того как я обратила её в песок?
– Ох, кушала она совсем не морковку! – вздохнула золотая фея. – Её рацион был куда менее этичен и эстетичен. В основном земноводные и тёмные насекомые. Но это не вы сокрушили злую колдунью, дитя моё, не огорчайтесь ни в коем случае! Всё это было сделано исключительно мною…
– Good-bye, старушка! – подытожила Эйльли, обходя вокруг осколок. – Встретимся на Земле! А эти голубые малыши – вассалы исторгнутой разумом?
– Это жевуны. Гингема с утра до вечера заставляла их жевать добываемую ею в недоразвитых цивилизациях жевательную резинку, и они оказались на грани психологической зависимости. Но теперь они спасены и смотрят на тебя, как на спасительницу их полуволшебного племени.
– Действительно. Смотрят, – Эйльли обратила внимание на жующие мордочки, ловящие каждое её слово. Если честно, Эйльли это совсем не понравилось. – Добрая фея, а не могли бы вы сделать, чтобы они не считали меня своей спасительницей и смотрели бы куда-нибудь ещё? Ну, хоть друг на друга.
– Для тебя – всё что угодно, моя девочка! – фея Велена взмахнула золотой ладошкой, маленькие жевуны обратили внимание на маленьких жевуночек, и голубой народец занялся любовью прямо на зелёной лужайке.
– Ах, вот как! – слегка озадачилась Эйльли столь далеко идущей трактовкой её просьбы и попыталась ещё раз подумать. Было пусто, как в дежурном геликоптёре, маячило только какое-то идиотское «Ну тогда, милочка, раком!..». Эйльли вопросительно взглянула на сосредоточенную мордочку напульсника. «Не соблаговолит ли божественно обворожительная фея прекрасной и величественной страны Изумралии», засветилось на дисплее, «оказать нам, вновь прибывшим, ещё одну малую, но неоцененную для нас услугу, дав поцеловать обворожительную линию своего левого плеча?»
– Не соблаговолит ли божественно обворожительная фея, – попыталась проследовать за электронной версией необходимой фразы Эйльли, – прекрасной страны… («и величественной»/проп./стил. ош./повт. – замелькало на дисплее) А, чёрт!..
Эйльли запнулась, покраснела смущённо и выпалила:
– Лесбийская кровь я буду любить тебя на песке!
Фея Велена тепло, ласково улыбнулась и прошептала:
– Здесь нет песка… Моя нежная… Совсем-совсем…
И, протянув уже обе золотые длани, погладила Эйльли по волосам и притянула к себе.
Поцелуй феи оказался настолько снимающим напряжение и последние мозги, что Эйльли чуть не рухнула с подкашивающихся ног в мягко-зелёную флору. Судорожно она вцепилась в гибкую талию и обвилась вокруг обёрнутого в небесный шёлк горячего золота. Расплавленное золото втекало в рот, проницало насквозь тело, выступало капельками из пор. Мёд нагревался и плавился между ног. Эйльли отняла губы от испепеляющего ротика феи, вдохнула воздуха и погрузилась вновь… Горн готовил новый тугой лёгкий сплав из её тела и тела чистого золота… Тёмным маленьким демоном вниз… Тенью… вниз… По горам, по долам… Бы под сень от лучей этого всё прожигающего золота… Сень светла… Эйльли приоткрыла створки золотой раковины и сгорела дотла… Ветром памяти носилась она по рубиновым залам стонущей в её демонических порывах пещеры-ала… И почти надорвав возникающий стон-крик о себя, вдруг вспомнила свою суть… Осторожно… Возвращение и проявление себя в мечущейся от безумия внезапной тишине… Под животом Эйльли напрягся и стал корень-сан… Отыскивая укромное, всегда охотник на лань… Эйльли изогнулась над замершей в пароксизме своей золотой жилой и ввела глубоко, до самой нежно выгнувшейся ей навстречу страсти… Юная фея застонала так, что на деревьях зелёного леса затрепетали листочки… Апофеоз их скрутил словно ниточки в тугой корабельный канат…
Только к вечеру смогли Эйльли и золотая фея Велена прийти в себя, разомкнуть объятия и развязать узлы своих тел…
E-Лес
Проснулась Красная Шапочка в пронзительно-весёлых солнечных лучиках, падавших сквозь листву высоких деревьев. Сладко потянувшись, она увидела совсем недалеко, в просвете деревьев, полянку. Красная Шапочка вышла на её мягкий зелёный ковёр и улыбнулась.
За время тёплого сна соски её мягко набухли и между ножек сводило, как у юной коняшки… Оглянувшись вокруг, она быстро нашла на полянке то, что искала и, словно не преднамеренно, а мимоходом, направилась туда. Она облюбовала достаточно эрегированный гриб-волнушку почти в самом центре полянки и стала делать вид, что собирает землянику вокруг именно этого места. Присев, и легко пощипывая щепоткой травку, она поглядывала украдкой на гриб-волнушку. Эрегированный молодой грибок почувствовал запах её припухших сосков и губок, напрягся изо всех сил и потянулся головкой к Красной Шапочке... Красная Шапочка оглянулась ещё раз по сторонам и быстро прикрыла грибок собой, присев над ним на широко раздвинутых корточках. Она продолжала собирать землянику, а грибок-волнушка алчно тыкался уже в её обезумевшие от восторга встречи маленькие губки. Своими губками гриб-волнушка целовал губки Красной Шапочки взасос и волнующе бродил по всей мягкой горячей глубине между распахнувшихся створок... Красная Шапочка не выдержала нежной ласки и обильно потекла губками на него. Напряжённая головка гриба-волнушки встречно щедро выделила сок на горячие губки Красной Шапочки. Сок смешался и алмазными капельками падал на землю вокруг грибка, отчего ему становилось невыносимо жарко, он начинал подрагивать мелкой дрожью... Внезапно грибок остановил свои лёгкие покачивания и замер, мягко ткнувшись в горячее лоно Красной Шапочки. Тогда Красная Шапочка приподняла немного подол и заглянула в самое укромное уголок-местечко творившегося действа. Гриб-волнушка стоял вытянувшись, как молодой дубок, крепко упираясь упругой головкой в распахнутые половые губки… Такого прекрасного зрелища Красная Шапочка долго вынести уже не смогла. Тихонько охнув, она опустила подол и сама опустилась на крепкий грибок... Гриб-волнушка затрепетал, пробираясь по узкому, выстеленному бархатом проходу в ласковую глубину Красной Шапочки. А Красная Шапочка глубоко вздохнула и, уже не оглядываясь из осторожности по сторонам, окончательно увлеклась сбором земляники на одном и том же месте, слегка поводя бёдрами взад и вперёд… Гриб-волнушка толкал мощно, словно ещё больше увеличиваясь в размерах внутри Красной Шапочки, Красная Шапочка слегка постанывала, пропуская его чуть ли не до самого сердечка, пока, наконец, не задрожала коленками и в бёдрах, спуская на землю струйки сока любви. Но гриб-волнушка не остановился, и Красная Шапочка, изнемогая, опустилась, поджимая коленки к животу и оказалась ещё более глубоко насаженной на завлечённый ею грибок. В таком положении ищут землянику только очень внимательные и очень страстные любители земляники… Не замечая времени, Красная Шапочка дрожала мелкой дрожью всей попкой над грибом-волнушкой, который делал свои заключительные толчки в Красной Шапочки вселенную... Предельно взвинтив себя, и не зная куда и деть себя от восторга, гриб-волнушка три раза проник фантастически далеко и там, в неведомой никому глубине, бросил изо всех сил высоко вверх от себя огромный заряд млечных спор… Грибное молочко смешалась с соком любви Красной Шапочки и в несколько капелек пролилось из распахнутых створок на землю рядом с грибом-волнушкой... Он ложился спать успокоенный. На земле из оброненных капелек на будущий год взойдут цветочки с изумрудными глазками, и будет тогда весело. А Красная Шапочка легко пришла в себя и, осмотревшись по сторонам, украдкой поцеловала ещё горячий засыпающий гриб-волнушку…
Теперь идти стало легко и хотелось петь радостно, беззаботно и солнечно, как умеют петь птицы. Полянка стала большой, необъятной, а лес по сторонам находился словно в отодвинувшемся далеке. Красная Шапочка шла, любовалась солнцем и собирала цветы. Встречные грибы-волнушки тянулись к ней каждый раз, как только она наклонялась, чтобы сорвать цветок, а потом озорно помахивали ей вслед вздувшимися головками. Меховые лопушки шушукались невдалеке. Дикие розочки, похожие на её бутончик между ног, скромно поджимали губки и стеснительно приотворачивались. А важные орхидеи влажно улыбались вслед Красной Шапочке. Красная Шапочка, в конце концов, так увлеклась собиранием цветов, что не заметила юного эльфа, порхавшего над цветами. Верней, она его заметила, но было поздно, и спрятаться, как это полагалось, уже не успела. И ей пришлось встретиться бутон к бутону с известным маленьким проказником.
Эльф легко парил над небольшим холмиком, густо поросшим травами и цветами. Важные орхидеи наперебой тянулись к его никогда не опускающемуся до конца юному хоботку. Розочки стыдливо отворачивали распущенные или сжатые губки. Юный эльф спускался пониже и опускал нахально торчащий из-под живота хоботок в плотоядно подставленные губки какой-нибудь орхидеи, и орхидея отсасывала у него из хоботка нектар его сласти, удовлетворённо сжимала растянутые губы и сладко млела на полуденном солнце. К стыдливо отвернувшимся розочкам эльф подлетал не менее бесцеремонно, чем к бесстыдно алчущим орхидеям. Не взирая даже на то, были ли лепестки у розочки уже порядком распушены или это был ещё лишь распускающийся нетронутый бутон в капельках утренней росы, он вставлял проворный пружинящий хоботок в яркий маленький ротик её нежности. И розочки были вынуждены отсасывать его сладкий нектар прямо на виду у всех цветочков на холме! А иногда эльф находил совсем уже скромную ромашку и поил её своим нектаром, завернув самый кончик своего хоботка в её мягкие белые лепестки.
Увидев Красную Шапочку, весёлый эльф спустил тройную порцию своего нектара в ротик юной розочке, оказавшейся под ним в тот миг. Розочка, принимавшая всё впервые, обомлела, и её бутончик не удержал стремительные потоки. Капельки полувоздушного нектара жемчужинами застыли на её юном диком очаровании, и она стала, бесспорно, самой прекрасной розочкой на всём холмике…
А эльф подлетел к Красной Шапочке, опустился на землю и подошёл уже прилично, не на крыльях, а на своих стройных едва касающихся земли ногах. Но хоть подошёл он прилично, выглядел он совсем не прилично! Эльфы вообще не признают никакой одежды, а этот маленький нахал ещё вместо того, чтобы как-то скрывать своё всем видимое достоинство, старательно выпячивал его как мог. Но Красная Шапочка старалась сделать вид, что не замечает явной неблагопристойности.
– Доброе утро! Я вас еле дождался ведь!.. – сказал эльф, подпрыгивая на одной ножке.
– А меня зовут Красная Шапочка! – сказала Красная Шапочка, стараясь не смотреть вниз совсем. – Я к бабушке иду. В гости.
– Красная Шапочка, – сказал эльф почти жалобно. – Подай мне, пожалуйста, вон тот цветочек, а то я не дотянусь…
– Как миленький дотянешься, хитрый малыш! – уловив его несложную хитрость, улыбнулась Красная Шапочка.
Эльф улыбнулся пристыжено и сказал:
– Ну ладно...
И, видимо от стыда, опустил глаза вниз. Но подозрительно долго не поднимал их обратно… И Красная Шапочка, подумав, что в природе не бывает таких стеснительных эльфов, посмотрела вниз вслед за ним. И с ужасом обнаружила, что его выросший до невероятности хоботок вздутым кончиком уже легко трогает её под низ животика. Эльф легонько только подал вперёд животом, и хоботок уверено ткнулся через платье под упругий холмик. Красная Шапочка возмущённо отпрянула и зарделась, как та несчастно-прекрасная розочка на холме. Тогда эльф взял её за талию и притянул к себе. Его хоботок скользнул вверх и оказался зажатым между их маленькими телами, отчего ещё немного подрос, ещё немного, ещё… и оказался на уровне их лиц. Красная Шапочка стояла пунцовая, отвернувшись, но хоботок эльфа стал ласково гладить её по ушку, по пылающей щёчке, и всё-таки добрался до надутых обижено губок.
– Я не хочу разговаривать с тобой, нехороший мальчишка! – сказала Красная Шапочка, а его хоботок, не упустив случая, тут же, как вьюнок, проворно забрался ей в ротик.
– Тогда давай полижем молча его, малыша!.. – притворно вздохнул эльф и лизнул со своей стороны.
Хоботок эльфа оказался сладким от осыпавшей его цветочной пыльцы и чуть солёным от жара почти уже полуденного солнца. Красная Шапочка выпустила его из ротика, в который он столь бессовестно забрался, и стала неуверенно подражать эльфу в тёплом обволакивающем облизывании крупной надутой головки. Потом они целовались через головку его хоботка и в этот миг эльф не выдержал и вспрыснул их носики нежным нектаром. Они задрожали оба в страстном поцелуе, и хлынувшая потоком река выплеснулась до истоков в их сомкнувшиеся над хоботком рты…
После этого эльф слегка успокоился. Они пошли дальше и Красной Шапочке по-прежнему хотелось петь, так хорошо было идти в светлом лесу. Только цветы больше собирать было нельзя. Эльф парил сзади в терпеливом ожидании, когда Красная Шапочка не выдержит и наклонится. Но Красная Шапочка решила во что бы то ни стало сдерживать посягательства ветреного эльфа, чтобы не прослыть легкомысленной в деревне. Она не знала ещё в себе мужчины. А с цветами, грибками и меховушками играла потихоньку, подальше от любопытных глаз. Поэтому она ставила ножки узко при ходьбе, не раскачивала бёдрами и старалась не бросать беглых взглядов на напряжённый всё время хоботок эльфа, так сильно напоминавший хорошо эрегированный гриб-волнушку.
Внезапно из-под одного из кустиков выпорхнула стайка возбуждённых птиц-членоголовов (Красная Шапочка всегда удивлялась: почему их называют членоголовами, если они были копией всего мужского члена, да ещё с крылышками на пушистых полушариях?). Членоголовы были безобидными и даже полезными существами. Всей стайкой они окружили Красную Шапочку и эльфа, явно просясь в ротики. Как принято Красная Шапочка пососала вздувающимся ротиком у нескольких членоголовов, почти все остальные кончили самостоятельно, и вся стайка уже готова была упорхнуть дальше по своим каким-то делам. Но тут проказник-эльф поймал одного членоголова на лету и запустил Красной Шапочке под платье. Бедный членоголов обезумел от случившегося с ним мига удачи и от нахлынувшего восторга. Проворным рывком он устремился вверх к едва пробивающимся кудряшкам вмиг вспотевших от ужаса маленьких губок. Ножки настойчиво боролись, коленки напрасно пытались сжиматься, но членоголов был настолько проворен и скользок в своём порыве, что сопротивление не могло быть оказываемо долго. Красная Шапочка одёрнула вниз подол и попыталась изо всех сил не утратить приличия, стараясь не выдавать того, что происходило у неё под платьем. Эльф улыбался и смотрел ей под низ живота, Красная Шапочка отворачивалась и пыталась всё-таки сжать ножки. Но, в конце концов, членоголов одолел и вошёл туго, обильно смазано, глубоко в разгорячённое борьбой лоно. Красная Шапочка охнула и напряжённо застыла. Тогда эльф подошёл к Красной Шапочке сзади, поднял подол её платьица и стал открыто наблюдать всю не вполне пристойную сцену, происходившую между членоголовом и Красной Шапочкой. Красная Шапочка в изнеможении облокотилась ладонями вперёд, став на коленки, и было хорошо видно её сильно растянутое в пылу страсти поле боя. Едва наметившиеся волоски лёгким пушком едва доходили до попки, а пушистые большие половые губки взасос целовались с проскользнувшим в них, заметно поправившимся, членоголовом. Членоголов ещё дулся, трепетал крылышками у входа, меховые полушария прочно прижались к лёгкому пушку половых губ – по всей видимости членоголов целовал и сосал Красной Шапочке матку глубоко внутри. Эльф захотел посмотреть на клитор Красной Шапочки и приподнял чуть-чуть полушария возбуждённого членоголова. Но только он успел приоткрыть вишенку головки маленького клитора, как членоголов не выдержал и задрожал в предоргазменных конвульсиях. Почувствовав их, эльф стал усиленно массировать в руке мягкие полушария, и членоголов зашёлся в трепете так, что Красная Шапочка обессилено опустилась на землю и приподняла вверх навстречу безумному возбуждению сияющую белизной попку. Членоголов кончил обильно, смочив спермой живот и весь низ платья Красной Шапочки. Эльф тут же попытался воспользоваться ситуацией. Он ловко выхватил из распалённого лона и отпустил на волю обмякшего членоголова и едва лишь не успел занять его место в обезволенной Красной Шапочке. Но тут сверху прыснул спасительный, прохладный, серебряный дождь: это все вместе обрадовались другие членоголовы. Лёгкие капельки их прохладной росы привели в чувство Красную Шапочку и она ловко увернулась от маленького проказника, погрозив ему кулачком…
Вечер застал их уже в лесу. Они нашли оставленный дровосеками полупритушенный костёр и остались у него ночевать. Всю ночь образ округлой попки не давал уснуть эльфу. Он то и дело просыпался, посматривал на Красную Шапочку и улетал куда-то в ночное небо.
Утром они вышли из лесу на широкий светлый берег лесной речки. Звонкий девичий смех сразу привлёк внимание эльфа. Недалеко у речки две русалки мучили пойманного членоголова. Одна держала его крепко двумя руками за напряжённый ствол, а другая, видя возбуждение членоголова от её обнажённого тела, щекотала пальчиками ему мохнатые полушария. Членоголов напрягался головкой, старался, сопел, но брызнуть никак не мог, что чрезвычайно забавляло юных проказниц. Эльф основательно уже истомился и потому отправил сразу свой раскалённый член в прохладную розочку одной из русалок. Русалочка выпустила из рук мохнатые полушария членоголова и покорно прогнулась навстречу горячему члену. Красная Шапочка пожалела членоголова, взяла его из рук у другой русалочки и пока сама страстно целовала её в прохладные милые губки, запустила членоголова ей сзади в раздвинутую узкую щёлку. Членоголов забился судорожно и у обеих русалочек потекло по коленкам…