Я только успела сделать свой первый глоток, когда появляется Лана, неся малыша. Все головы поворачиваются в ее сторону. Нож впивается в мое сердце, потому что именно она и является самым живым воплощением иллюзорного качества — гламура.
4.
У него дурацкое имя, Сораб. Я назвала бы его Брэд. Он и выглядит как Брэд, с яркими голубыми глазами в окаймлении длинных загибающихся ресниц и самым серьезным лицом, которое я когда-либо видела у ребенка.
— Простите за опоздание, — запыхавшись извиняется Лана, и обходит вокруг стола, целуя в щеку сначала Билли, а потом меня. От нее чуть-чуть пахнет духами, и ее губы такие мягкие, когда прикасаются на мгновение к моей коже. Как ни странно, но поцелуй моего заклятого врага не вызывает у меня внутреннего содрогания, на самом деле, какая-то моя часть даже радуется.
Билли и я заверяем ее, что на самом деле она не опоздала, мы только что сами пришли. Пока она сажает Сораба на детский стульчик и дает ему несколько ярких игрушек, и Билли суетится с ребенком, я исподтишка наблюдаю за ней через свое меню. По правде говоря, я пребываю в полном шоке.
Я ожидала увидеть на ней одежду от дизайнера Маноло Бланик и бриллианты, но она одета в бежевый кашемировый джемпер, доходящий до бедра, черные узкие джинсы и в непритязательные, на плоской подошве сапоги для верховой езды, которые пестрят на страницах конных журналов. Они выглядят ничего из себя не представляя, но по стоимости всей одежды равна акрам земли.
— Девчонки, вы что заказываете? — спрашивает она, открывая меню, и блеск от массивного камня в обручальном кольце ослепляет меня.
— Совершенство! — восклицаю я. — Сколько карат?
Лана выглядит немного смущенной.
— Десять.
— Вау! Можно мне посмотреть?
Она протягивает мне руку, и я удерживаю ее изящные пальцы, кожа шелковистая, не грубая. За свои я чувствую смущение. Мои широкие обрубки исцарапаны шипами роз, а костяшки стерты от постоянного засовывания в горло, вызывая рвоту. Сейчас даже мои красивые розовые ногти выглядят броско и вызывающе.
От ресторанного освещения овальный розовый бриллиант выглядит настолько ослепительным, что от его блеска почти невозможно оторвать глаз. Чтобы показать все красоту и безупречность розового бриллианта, он установлен в огранке, не имеющей ни одного украшения. Я узнаю дизайн, потому что видела его раньше.
— Это Repossi, не так ли?
Лана выглядит удивленной и впечатленной.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Видела в журнале.
— Ты очень наблюдательна, Джул? Оно сделано на заказ, и относится к коллекции «Скажи мне — «Да».
— Очень, очень красивое.
— Спасибо.
Я отпускаю ее руку, застаревшая зависть подымается во мне, портя мне настроение.
Появляется официантка, и Лана заказывает зеленый чай, который тут же хочу заказать и я. Его название звучит как-то более эксклюзивно, нежели тот китайский чай, который я заказала. Я помечаю себе, что нужно запомнить название и заказывать его в будущем.
Мы делаем заказ основных блюд и у нас забирают меню.
— Ваша свадебное приглашение действительно очень красивое.
Лана улыбается.
— Я рада, что тебе понравилось. Мне хотелось, чтобы Сораб тоже как-то принял в этом участие.
— Лично я думаю, что вам следует пригласить крутых зомби. Даже смерть не сможет отпугнуть нас, чтобы не присутствовать на таком событии, — говорит Билли.
— Ты можешь сделать себе такое, когда будешь выходить замуж, — парирует Лана.
— Я никогда не выйду замуж. Мне не нужно общество, которое диктует свои условия и говорит мне, что мне необходимо пожениться. Я не люблю, черт побери, делать то, что мне не хочется делать.
— В самом деле? Ты никогда не хочешь выйти замуж? — спрашиваю я.
— Если я это когда-нибудь сделаю и выйду замуж, то это событие произойдет на пляже, и я буду босиком, и ни одного чиновника «скрепляющего брак» не будет в поле моей видимости. Не будет ничего — ни свадебного платья, ни торта, ни гостей. Просто солнце, море, песок, кокосовые пальмы и услужливый бармен.
Лана заливисто смеется.
— Как продвигается подготовка к свадьбе? — интересуюсь я.
— Ну, если говорить совершенно честно, я понятия не имею. Блейк запретил мне что-либо делать. Он говорит, что это только шесть часов из нашей жизни, и он не позволит мне из-за этого впасть в стресс и принимать антидепрессанты, разрушая четыре месяца нашей жизни. Меня лишь только приобщили к выбору места, согласованию списка гостей, и к моему свадебному платью.
Она вся светится, глядя на нас, совершенно не замечая враждебности, направленной по отношению к ней.
— Ах, так это ты выбрала небольшую церковь в Уобёрне и прием в Wardown Towers.
— Да, — она мягко улыбается.
— Почему? Почему не более гламурное место, например, Савой или Ритц?
Лана прикасается к щеке сына и улыбается ему, прежде чем переводит взгляд на меня.
— Wardown Towers — удивительное место. Его окружают сто девяносто акров парка с оленями, лесами, озерами и лугами. — Она останавливается и смотрит снова на Сораба. — Но реальная причина заключается в том, что я хотела бы, чтобы сестра Блейка не только присутствовала, но и чувствовала себя комфортно. Ей уже давно за двадцать, но в своем умственном развитии она ребенок. Поскольку Wardown место, где она живет, я подумала, что это идеальное место для всех. Кроме того, я всегда мечтала устроить прием в прекрасном весеннем саду.
Интересно, я ничего не нашла в Интернете об этой тупой сестре, когда изучала любовника Ланы. Кто она? И почему Лана прогибается, подстраиваясь под нее? Но я всего лишь говорю:
— Как это мило с твоей стороны.
С другой стороны стола Билли машет официантке. Я знаю, что она хочет заказать. Официантка подходит, и Билли указывает на свою пустую рюмку.
— Ну что, — говорю я небрежно. — Мы знаем кого-нибудь, кто придет на свадьбу?
— Ну, пара наших школьных друзей — Аманда, Нина, Сильвия, Джоди…
— Нет, я имела ввиду, кто придет из нашего района?
— Ах! Эм... Мэри…
— Жирная Мэри? — восклицает Билли.
— Да.
— Ты пригласила Жирную Мэри? — в шоке повторяет Билли.
— Да, пригласила.
— Зачем? — одновременно спрашиваем мы с Билли.
Лана делает глоток чая и смотрит на Билли.
— Иногда мой путь к тебе проходил мимо дома, в котором мы жили раньше, мне хотелось взглянуть на наш старый дом. Один раз Мэри шла по улице, и я перешла на другую сторону, чтобы не сталкиваться с ней, но она последовала за мной. Подошла ко мне, взяла за руку и сказала, что слышала печальную новость о внезапной смерти моей матери. «Скорбь — заставляет нас учиться любить», — сказала она мне.
— Я была в шоке. Разве эта та женщина, которая накачивается бутылкой шампанского, втискивается в платье из лайкры каждый субботний вечер и идет в бар, чтобы найти незнакомца для занятий сексом? «Я знаю, что ты думаешь обо мне, но эта вещь просто заставляет нас учиться в этом печальном мире», — сказала она. Я поняла, что очень сильно недооценивала ее, на самом деле она внутри намного целостнее. Мы стали друзьями.
Я смотрю на Лану и подавляю раздражение, поднимающееся внутри. Этот разговор пошел явно не в том направлении, как я планировала.
— Жирная Мэри придет. Кто еще из нашего района?
— Боже мой! — вдруг кричит Билли. Она выглядит совершенно ошарашенной.
— Что? – спрашивает Лана.
— Та женщина ест куриные когти?
Лана и я поворачиваемся в направлении ее взгляда. Действительно женщина держит палочками что-то, напоминающее темно-коричневую куриную лапку с когтями. Мне становится тошно, видя, как она по чуть-чуть откусывает конец лапки. Какие вещества могут быть в куриной лапке? Кожа, хрящи и жир. Фу! Я отворачиваюсь, потому что чувствую ком тошноты, поднимающейся из живота.
— Ради Бога, не пялься, — шепчет Лана.
— Лучше я буду голодать, чем есть такое, — заявляет Билли.
— Это считается деликатесом, — сообщает Лана.
Мне хочется заорать от разочарования. В очередной раз разговор меняет направление. И я понимаю, что у меня нет выбора, кроме как раскрыть свои карты.
— А как насчет Джека? Он придет? — спрашиваю я как бы невзначай, не показывая вида, что очень заинтересована.
Лана и Билли смотрят друг на друга.
— Джек приглашен, но я не знаю, придет ли он.
Я замечаю, что они обменялись взглядами, значит существует что-то большее, они о чем-то не договаривают, и я точно знаю, что должна выяснить это. Мне нужно оставить их.
— Мне необходимо сходить в туалет. Скоро вернусь, — говорю я, и плавно соскальзываю со стула. Я захожу за перегородку нашего столика и роюсь в своей сумочке. Потом приседаю вниз, притворяясь будто у меня что-то выпало, и пытаюсь это найти на полу, и в этот момент слышу каждое слово их разговора.
— Неужели он так и не связался с тобой ни разу? — спрашивает Билли.
— Нет. Я действительно надеюсь, что он придет.
— Ему тяжело, детка.
— Я всегда думала, что он будет вести меня к алтарю на свадьбе.
— Не важно, даже если он и не придет. Ты выходишь замуж за мужчину своей мечты.
— Я знаю, знаю. Я не хочу показаться эгоисткой, но я люблю Джека, и он всегда обещал быть рядом. Честно говоря, я даже не могу представить свою свадьбу без него. И... он обещал, что будет выдавать меня замуж, — у нее дрожит голос, и она говорит что-то еще, но я уже не могу расслышать, потому что рядом со мной на корточки присела глупая женщина.
— Эй, позвольте мне помочь вам, — быстро говорит добрячка, подбирая мой мобильный телефон и помаду с пола. Я готова ее ударит, потому что из-за ее вмешательства, я не слышу ни слова из того, что говорит Ланы и ответ Билли. Я вырываю свой телефон с помадой из ее рук, она удивленно качает головой на мое отвратительно грубое поведение.
Раздраженно она поднимается.
— Как угодно! — говорит она и удаляется от меня прочь.
Две женщины, громко разговаривающие на китайском, приходят мне на помощь, и у меня уже не остается выбора, кроме как запихнуть свои вещи в сумку и покинуть прикрытие. Меня раздражает то, что я пропустила самую важную часть разговора, когда направилась в сторону дамской комнаты. Я стою перед зеркалом и смотрю на свое отражение, мой мозг лихорадочно прокручивает услышанное. Итак, Лана и Джек поссорились? Мое сердце лопается от радости от этой мысли. Я проверяю зубы, провожу помадой по губам и возвращаюсь к столу.
Обе из них поворачивают свои улыбающиеся лица в мою сторону.
— Мы вспоминаем прошлое. Примерно в это время Билли не хотела ходить на физкультуру, поэтому сказала учительнице, что не может переодеться в шорты, так как ее ноги все в синяках, потому что ее избила мать.
— Откуда я могла знать, что социальные службы в тот же вечер постучатся в мою дверь?
— Мать заставила ее снять свои джинсы и показать двум женщинам свои ноги.
Билли морщится.
— Им лучше бы было увидеть мои ноги после того, как они уехали! Красные и ярко-багряные.
— В нашей квартире мы слышали шлепки и трепку, которую тебе задали, — добавляет Лана, весело смеясь вспоминая.
Я вежливо хихикаю, показывая интерес.
— По крайней мере, я не была плаксой, — Билли смотрит на меня. — Однажды Лана взяла ножницы и отрезала себе волосы, сделав такой ужас на голове, что ее матери пришлось поправлять его, оставив лишь их очень-очень короткими. В тот день она пошла покупать мороженое, и мороженщик ей сказал: «Держи, паренек». Что же сделала мадам? Она в гневе бросает мороженое на землю и бежит домой, вопя: «Он подумал, что я мальчик».
— Мне тогда было всего шесть, — защищается Лана, а потом... они обе смотрят на меня. Очевидно, ожидая услышать от меня истории из моего детства. Я моргаю. Мои рассказы. О нет! Ни при каких обстоятельствах я не буду вспоминать свой одинокий школьный ужас, самостоятельно выстраданный из-за того, чтобы была толстой. Мои губы начинают дрожать, пытаясь выпить чай. Вопрос сам собой всплывает в голове.
— Ты была в Иране целый год. На что это было похоже?
Мой вопрос отрезвляюще действует на Лану, заставляя ее спуститься на землю.
— Иран очень красивая страна, но когда я первый раз приехала туда, то была в очень мрачном настроении. Тогда я думала, что моя жизнь разрушена. Я был без ума влюблена в мужчину, который никогда не мог бы быть моим, и была беременна его ребенком. Я с трудом там выживала, без общения с нашими соседями, потому не умею говорить на фарси, но они всегда мне приветливо улыбались и это было приятно…
— Здорово! Правда ли, что они все в основном террористы?
Глаза Ланы гневно сверкают.
— Когда ты читаешь газеты и слушаешь новости будь осторожна. Ты слышишь ту или иную новость о том, что происходит в мире, потому что кто-то хочет, чтобы ты услышала ее именно так. Задумайся над этим, Джули, почему мы слышим, что Джастин Бибер задержан за некоторые незначительные нарушения по двадцать раз на дню? Что нет ничего более важного, что произошло в этот день?
Я хмурюсь. Задержание Джастина Бибера является важной новостью, ну, по крайне мере, я хочу знать об этом. Они специально повторяют эту новость, чтобы ее услышали много миллионные поклонники. Я бросаю быстрый взгляд на Билли, но она согласно кивает. Я кажусь себе среди них лишней.
— После того, как умерла моя мать, — продолжает Лана, — я увидела своих соседей, обычных иранцев совершенно, с другой стороны. Я испытывала грусть и боль и до этого, но, когда ее внезапно не стало, я растерялась. Я ничем не могла заняться, просто сидела и смотрела на стену целый день.
— Я знаю, ты не понимаешь, но с годами наши роли изменяются. Я не была уже больше ребенком, я была уже матерью, поэтому оплакивала ее, как мать плачет над своим ребенком. Я не могла смотреть на ее покалеченное тело, но соседи, они были потрясающими. Хотя она не относилась к их вере, потому что они все мусульмане, они стерли красный лак, покрасив ее ногти в бледно-розовый, припудрили лицо, накрасили губы ее любимой помадой, и положили в руки ее любимые четки.
Вероятно, воспоминания даются Лане очень болезненно, потому что в ее глазах блестят слезы. Наклонив голову, она какое-то время молча смотрит на скатерть.
— Они начистили мои туфли, Джули! А мужчины все организовали. На гробе была табличка с именем и внутри убрано все атласными кружевами, похороны происходили в солнечной часовни, на христианском кладбище, место на совершенно другом конце города. Все было сделано правильно, с большим уважением. Они даже положили одну из игрушек Сораба внутрь гроба.
Она качает головой восхищаясь людьми, которые я была уверена, верят, что на завтрак достаточно иметь стакан воды и смесь для блинчиков.
— В первые дни после похорон женщины приносили три раза еду мне, они взяли на себя заботу о Сорабе, нашли кормилицу, потому что у меня пропало молоко, они прибирались в доме, делали покупки и готовили. Они самые добрые, самые красивые люди, которых я когда-либо встречала, и если у тебя когда-нибудь появится шанс поехать в Иран, то ты сама решишь террористы они или такие же обычные люди, как мы с тобой.
Нам приносят еду, ее слишком много, но никто из них двоих, похоже, так не думает. Билли и Лана умеют есть палочками. Я же прошу вилку и ложку. Я наблюдаю, как Билли целиком погружает дим-сам в соевый соус и кладет в рот. Я беру блестящий белый пельмень, сквозь тонкое тесто видно... свинину, креветки и, наверное, мясо краба, кладу к себе на тарелку. Я чувствую такой голод, что во рту появляются слюни, но я все равно отрезаю крохотный кусочек и пробую его. На самом деле это очень вкусно, мои глаза изумленно округляются.
— Хорошо, не правда ли? — спрашивает Лана.
Я киваю и отрезаю еще кусочек.
Я медленно жую и наблюдаю за Ланой, которая достает из сумки небольшой пластиковый контейнер и ложку.
— Мы будем есть ланч? — говорит она высоким поющим голосом, многие так обычно разговаривают с младенцами и животными, повязывая слюнявчик ребенку. Он улыбается, она подносит наполненную ложку к его рту. — Если ты съешь все, то сможешь получить от тетушки Билли немного жареного мороженого.
Остальная часть обеда — это полный стресс, изнурительные мытарства, потому что я все время притворяюсь, что ем столько же, сколько и они. Поверьте, это настоящий подвиг, учитывая, что в маленькой пиале всего три штуки этих димов. Двое оказываются у меня в ладони под столом, а затем отправляются в мою сумочку. Несмотря на все их попытки втянуть меня в разговор, я чувствую себя обделенной и испытываю безумную ревность к их, безусловно, тесной дружбе. Прибывает жареное мороженое, и я вздыхаю с облегчением. Со своего места я чувствую аромат обжаренного теста с ванилью. Смелая комбинация ничего не скажешь, это заставляет меня напрячься. Малышу дают немного попробовать, мне кажется, он любит его. Как только мы заканчиваем десерт, Билли встает.
— Я пойду пососу чинарик, — говорит она, взяв пачку сигарет.
У меня появляется легкая паника от мысли остаться наедине с Ланой.
— От курения бывает рак.
— Здорово, но нет уж увольте меня умереть от скуки, — язвительно замечает она и уходит.
Я смотрю на Лану, которая вытаскивает из коробки влажные салфетки и протирает руки ребенку. В ужасе от неловкости за молчание, я ляпаю первое, что приходит в голову.
— Сколько ему сейчас лет? — как будто мне это интересно.
— Завтра будет четырнадцать месяцев.
— Он очень спокойный ребенок, да?
— Да, он копия своего отца. Первый язык Блэйка был молчание, — она с улыбкой поглядывает на меня. — Когда он был маленьким, то в большей степени молчал, и его родители стали беспокоиться, что с ним что-то не так.