Вместе с фавором росло и влияние Меншикова при дворе. Отсутствием честолюбия князь не страдал, властности у него тоже было с избытком. И тем и другим он пока распоряжался в пределах допустимого, но это допустимое далеко превосходило то, что позволяли себе прочие сановники. Там, где не было царя, повелевал его именем Меншиков.
Посылая Меншикова в Гродно, царь был уверен, что Данилович лучшим образом выведет войска из крепости. Меншиков, однако, опоздал. Он встретил армию, когда та уже оставила Гродно. Знаменитый гродненский марш-маневр, до деталей разработанный Петром, обнаруживает в авторе плана незаурядные полководческие дарования. Царь уклонился от генерального сражения в невыгодных условиях и сумел сохранить армию, не понеся никакого урона.
Петр предписал оставить Гродно и преодолеть Неман в дни, когда вскроется река. «Выступить из Гродно надлежит зело тайно таким образом: прежде всего поставить караул такой крепкий, чтоб из жителей никто не мог не только выйти, даже выползти; в то время собраться как возможно скоро тайно»: с собой надлежало брать только полевые пушки, а тяжелую артиллерию бросить в заранее приготовленные проруби. Главная цель маневра — сохранить солдат. Репнину царь писал: «Хотя б нужное что и во артиллерии какое было, не жалей ничего; что возможно береги людей».
Вечером 24 марта 1706 года русские войска вышли из крепости, переправились на противоположный берег и, останавливаясь лишь для ночлега, через 12 дней достигли Бреста. Здесь армия получила дневной отдых.
Карл, узнав о выходе русской армии из Гродно, целую неделю вынужденно бездействовал: шведский мост был разрушен ледоходом, и, пока его восстанавливали, русские ушли так далеко, что догнать их уже не представлялось возможным.
О благополучном осуществлении задуманного плана Петру стало известно, когда он находился в Петербурге. Воспринял он новость, по собственному признанию, «с неописанного радостию, а до того хоть и в раю (то есть в Петербурге) жили, однакож на сердце всегда скребло».
Груз томительного ожидания неизвестности был свален с плеч, армия находилась вне опасности. Она держала путь к Киеву, туда же спешил и царь. Он ожидал вторжения шведских войск и, прибыв в Киев, начал срочно возводить Печерскую крепость. Карл, однако, отложил поход на Россию. В июле 1706 года шведский король повел свою армию на запад заканчивать сведение счетов с Августом II. Петр облегченно вздохнул — он получил еще год передышки.
К этому времени Шереметев подавил Астраханское восстание. Восставшие управляли городом свыше семи месяцев. Выборным органам удалось организовать нормальную жизнь населения: работали торговые бани, на учугах ловили рыбу, действовали таможенные заставы, питейные дворы. Из получаемых доходов стрельцам и солдатам платили жалованье.
Социальный состав населения Астрахани, как отмечалось выше, отличался пестротой. Купеческая верхушка и часть стрелецких начальников, примкнувшие к восстанию, равно как и духовенство, были готовы пойти на примирение с правительством. Они даже отправили в Москву делегацию с повинной. Стрельцы, солдаты и работные люди высказались за вооруженное сопротивление правительственным войскам. Раскол среди повстанцев облегчал правительству подавление движения.
12 марта 1706 года войска Шереметева подошли к Астрахани и на рассвете следующего дня начали штурм. Астраханцы встретили штурмовавших огнем из пушек, но, теснимые превосходящими силами, сначала укрылись в кремле, а после того, как артиллерийский обстрел вызвал пожар в крепости, они вынуждены были сдаться. Вслед за падением Астрахани правительственные войска заняли без сопротивления Красный Яр и Гурьев. Опасаясь, что крутые меры вызовут новую вспышку недовольства, царь не спешил с расправой. По его предписанию Шереметев исподволь арестовывал руководителей движения, тайно собирал сведения о них. Затем были взяты под стражу активные участники восстания. Всех их отправили в Москву в Преображенский приказ, где «князь-кесарь» Ромодановский около двух лет вел жестокое следствие.
Видные организаторы восстания были колесованы, многие умерли от пыток, в том числе и Яков Носов, а около 300 погибло на эшафоте и виселицах.
Хотя восстание и было подавлено, оно все же оказало, правда, кратковременное влияние на внутреннюю политику правительства. Поскольку восстание вызвали рост налогов и произвол местных властей, царь велел прекратить в ряде уездов сбор недоимок и отменить некоторые поборы. Последовал указ, временно приостановивший запрещение носить русское платье и бороду.
Осенью Петр лишился своего единственного союзника — Августа II. В том, что рано или поздно это должно было произойти, царь едва ли сомневался, его обескуражил не столько сам факт выхода саксонского курфюрста из союза, сколько его бесчестное поведение. Петр хорошо знал, что Август II был труслив, эгоистичен, любил удовольствия и не утруждал себя заботами. Но что король в дополнение к этому был еще и коварен, в этом Петр имел случай убедиться только в ноябре 1706 года.
Карл XII вторгся в Саксонию, занял Лейпциг и Дрезден. Положение Августа II стало критическим: с его головы уже слетела польская корона, нависла угроза лишиться и короны саксонской. Спасая эту последнюю, Август решил капитулировать, но отдался на милость победителя втайне от Петра. Более того, некоторое время ему удавалось быть слугой двух господ — он делал вид, что остался верным союзником Петра, и одновременно за его спиной заискивал перед Карлом XII. «Королевское величество зело скучает о деньгах и со слезами на глазах на одине у меня просил, понеже так обнищал, что есть нечего», — доносил Меншиков царю 26 сентября 1706 года. Петр по личным наблюдениям и донесениям своих дипломатов знал, как Август распоряжался полученными субсидиями. Польская казна была пуста, но король не ограничивал себя в тратах на содержание дам, метресс, оперного театра и т. д. И все же царь отвечал Меншикову: «Сам можешь знать, каковы деньги, и как их у нас мало; однакож, ежели при таком злом случае король сохранит постоянство, то, чаю, надлежит его во оных крепко обнадежить».
Ни Меншиков, которого растрогали слезы коронованной особы настолько, что он выложил 10 тысяч ефимков, ни тем более Петр, находившийся вдали от места событий, не подозревали, что в тот самый день, когда Август клянчил деньги, его уполномоченный сидел в ставке шведского короля и вел переговоры об условиях мира. Собственно, то, что происходило при встречах представителей Августа II и Карла XII, переговорами назвать нельзя. Шведы продиктовали условия, а саксонская сторона их приняла. По Алынтранштадтскому мирному договору Август отказывался от польской короны в пользу Станислава Лещинского, разрывал союзные отношения с Россией, обязывался содержать в течение всей зимы шведские войска. Договор зарегистрировал еще одно, несомненно предательское, обязательство Августа — он должен был выдать шведам не только находившихся в плену их соотечественников, но и вспомогательное войско русских.
Альштранштадтский мир был подписан 19 октября 1706 года, а днем раньше произошло событие, едва не расстроившее коварные планы Августа. Он в это время находился в ставке Меншикова под Калишем и вынужден был вопреки своей воле участвовать в сражении, которое князь дал шведам. Победа русско-саксонских войск была полнейшей, они разгромили отряд шведов и взяли в плен его командира генерала Марденфельда. Когда Карлу донесли о том, что его новый вассал участвовал в разгроме шведов, тот пришел в бешенство. Августу все же удалось выпутаться. Карла успокоило не столько объяснение Августа, сколько то, что он привел с собою шведов, взятых в плен Меншиковым под Калишем. Шведов Август выманил у князя обещанием обменять их на русских пленных, но, как и следовало ожидать, обманул. В Варшаве Август отметил победу русско-саксонских войск над шведами торжественным молебном, а вслед за тем отправился в Лейпциг и отдался на милость Карлу. Там он пировал уже в обществе двух своих новых друзей — Карла XII и Станислава Лещинского.
Треволнения, пережитые Петром в течение двух лет, следовавших за второй Нарвой, сменились относительно спокойным 1707 годом. В этом году не производились ни осады, ни штурмы крепостей, не происходило полевых сражений, не отмечено и значительных событий внутри страны. Этот год был годом, если так можно выразиться, черновой работы, быть может, неброской по сиюминутным результатам, но крайне необходимой, ибо этой работой закладывался фундамент будущих побед.
Главная армия Карла XII после походов 1706 года пожинала плоды капитуляции Августа II — в богатой Саксонии шведское воинство вело сытую жизнь, начисто грабя ее население.
Петру было очевидно, что шведский король засел в Саксонии надолго, что, во всяком случае, он в зимние месяцы ее не покинет и будет там находиться ровно столько, сколько потребуется, чтобы откормить изголодавшихся солдат, заменить их изодранные мундиры и башмаки новыми, обучить военному ремеслу рекрутов, прибывших из Швеции.
Треволнения, пережитые Петром в течение двух лет, следовавших за второй Нарвой, сменились относительно спокойным 1707 годом. В этом году не производились ни осады, ни штурмы крепостей, не происходило полевых сражений, не отмечено и значительных событий внутри страны. Этот год был годом, если так можно выразиться, черновой работы, быть может, неброской по сиюминутным результатам, но крайне необходимой, ибо этой работой закладывался фундамент будущих побед.
Главная армия Карла XII после походов 1706 года пожинала плоды капитуляции Августа II — в богатой Саксонии шведское воинство вело сытую жизнь, начисто грабя ее население.
Петру было очевидно, что шведский король засел в Саксонии надолго, что, во всяком случае, он в зимние месяцы ее не покинет и будет там находиться ровно столько, сколько потребуется, чтобы откормить изголодавшихся солдат, заменить их изодранные мундиры и башмаки новыми, обучить военному ремеслу рекрутов, прибывших из Швеции.
Было очевидно и другое — отдохнувшую и пополненную армию Карл теперь двинет на Россию. Если до капитуляции Августа помыслы шведского короля о походе на Восток сдерживала необходимость оглядываться на Запад, то теперь основания для беспокойства о своем тыле у Карла исчезли, Северного союза более не существовало, и Петр неустанно теперь внушает своим помощникам мысль, что раз «сия война над одними нами осталась», то необходимо прилагать все силы к тому, чтобы неприятель не застиг нас врасплох.
Эти приготовления мало волновали шведов. Сидя в Саксонии, они рассуждали так: «мышам живется вольно, когда кошки нет дома. Стоит только шведам вернуться — московиты побегут, как под Нарвой, и запрячутся в свои мышиные норы».
Петр остался верным своей привычке находиться там, где его ждали самые неотложные дела. Ритм его жизни в этот спокойный год не изменился. Как и раньше, он много ездил, причем, как и раньше, нигде не засиживался. Исключение составляла лишь Жолква, где он встретил новый, 1707 год и пробыл четыре месяца. Выехав из Жолквы 30 апреля, царь еще долго колесил по территории Польши: побывал в Люблине, Варшаве, Тикотине, Гродно, Мерече, Вильно, вновь в Мерече. Все это время он внимательно следил за перемещением шведской армии. В июле шведы еще находились в Саксонии, и Петру казалось, что о «выходе их сюда уже мало надежды является, чему и время уже оказует». Но уже в августе царю стало известно: «соседи наши двинулись». Куда двинулись, каковы намерения шведского короля в преддверии наступающей осени, Петр не знал. На всякий случай распорядился, чтобы армия была готова к походу. Меншикову он пишет: «если неприятель перейдет Вислу, тотчас поеду к вам, понеже, истинно, трудное мое житье и лучше с вами быть», нежели писать распоряжения издалека.
Карл тронулся из Саксонии 6 августа, но, ко всеобщему удивлению, простоял на левом берегу Вислы четыре месяца. Убедившись в том, что шведы не обнаруживали никаких признаков подготовки к походу на Восток, царь решил хотя бы одним глазом взглянуть на то, что делалось в Петербурге. Туда он прибыл 23 октября, остался, кажется, доволен увиденным. «Здесь в Ингерманландии все в изрядном течении дел обрели», — делился он своими впечатлениями с Меншиковым после осмотра Шлиссельбурга и трехдевного пребывания в Петербурге. 7 декабря царь отправился в Москву, где прожил ровно месяц — 6 января он уже вновь находился в пути к армии, расквартированной в Польше.
Полезные действия измеряются, конечно, не километрами преодоленного расстояния, и если мы здесь коротко изложили маршрут царя за 1707 год, то с единственной целью обратить внимание на то, что тысячи километров пути тоже требовали времени и сил. Правда, в 34 года тяготы переездов были ему еще посильны, но на здоровье они отражались. В августе 1707 года, находясь в Варшаве, Петр вновь заболел, и, видимо, очень тяжело. Сам он об этой болезни писал так: «Я только футов на пять был от смерти: в самый Ильин день уже и людей не знал, и не знаю как бог паки велел жить — такова была Жестокая фибра (то есть лихорадка), от которой теперва еще вполы в себя не могу притить».
Попытаемся проследить, чем занимался в течение года царь, как он готовил страну и армию к отражению нашествия шведов, где его постигали неудачи и где сопутствовал успех.
Бесценные сведения на этот счет содержатся в опубликованных письмах и бумагах Петра. Но и они лишь в малой степени отражают деятельность царя — отчасти потому, что далеко не все написанное Петром сохранилось, но главным образом потому, что эта деятельность не всегда регистрировалась письменными источниками.
Письма, записки, указы и распоряжения охватывают обширный круг вопросов, в которые вникал царь. На первом плане, несомненно, заботы об укомплектовании, вооружении и обучении армии, а также строительство укреплений. Адъютанты Петра все время в пути. Они доставляют распоряжения Петра то одному, то другому должностному лицу: «учреди у себя один добрый полк конницы», «отошли немедленно в Москву ведомость, сколько надо рекрутов», «призвать ныне для войны тысячи две калмыков», «учреди в пехоте во всяком батальоне осьмую долю солдат с копьями», «изготовить 15 тысяч штук железных наконечников», «прислать 10 тысяч мушкетов и 1325 фузей», «неоплошно сбирать налог для покупки лошадей в драгунские полки» и сотни еще таких же кратких повелений. Иногда царь требует сведений от исполнителей. «Во всем войске пешем телеги, лошади и прочее, что к походу надлежит, все ль в готовности?» — спрашивает он у Шереметева.
Содержание распоряжений Петра показывает его колоссальную память и внимание к мелочам. Царь пользовался записными книжками, и с годами они все более заполнялись лаконичными заметками о том, что предстояло сделать, какие надо отдать распоряжения. Иногда эти заметки ждали претворения в жизнь многие годы, ибо условия не благоприятствовали тому, чтобы взяться за осуществление торопливо записанного намерения. Но царь очень многое помнил и без записной книжки, помнил имена офицеров и солдат, держал в голове свои предшествующие указы и распоряжения, знал, где и что лежит в обширном государственном хозяйстве. «Отпиши в Смоленск, — велит он генералу Алларту, — чтоб прислали водою, как Двина воскроется, из тех рогаток, что вывезли из Полоцка в Смоленск прошлого году».
Царь, как и многие люди с великолепной памятью, не всегда умел освобождать голову от сотен мелких наблюдений и впечатлений. Они вызывали уйму мелких распоряжений, предписаний, которые могли исходить и не от царя. Петр, например, повелел, чтобы копья изготовлялись именно из соснового или елового леса и с утолщенной рукояткой или чтобы на полковых знаменах уменьшили размер изображения шпаги, а для фона использовать вместо белой голубую тафту. В октябре сын Григория Федоровича Долгорукого Алексей отправлялся за границу для обучения военно-морскому делу. Подобные командировки уже утратили исключительность, и Петр мог бы освободить себя от необходимости составлять княжескому отпрыску персональную инструкцию. Царь не поленился. Отчасти из уважения к знатному роду, отчасти из стремления вникать во все мелочи, но он изложил целую программу обучения. «Учить навигацию со всем, что ко оной надлежит», с октября по апрель, а в остальное время «ездить на море на воинских кораблях для искушения, ибо морское хождение вскоре познать невозможно». Желательно также научиться голландскому языку. «А в протчем дается воля, что еще учить похочет, однакож по совершении вышеписанного». Исполнителей Петр приучил к своей манере опекать в мелочах, и те докучали царю делами, с которыми могли бы справиться самостоятельно. Ромодановский, например, допытывался у Петра, какой размер штрафа взимать за несвоевременную доставку артиллерийских припасов. Царь отмахнулся от прямого ответа и сделал «князю-кесарю» внушение: «Прошу вас, дабы о таких делах и подобных им изволили сами решение чинить, а здесь, истинно, и без того дела много».
Исполнение предписаний царь проверял во время смотров. Путь из Жолквы в Варшаву он преодолевал целый месяц, так как производил смотр пехотным и драгунским полкам. Ходом подготовки армии царь остался доволен. «Войски наши, слава богу, в добром состоянии и непрестанно их приуготовляем», — писал он Кикину.
Повседневные хлопоты об армии дополнялись более общими заботами о составлении плана обороны на случай похода Карла на Россию. 20 марта Шереметев получает предписание: «По отправлении нужнейших дел (которые потребны к будущей кампании), к празнику извольте приезжать сюды с господами генералами с Репниным и протчими, кому свободно, где можем вместе определить все, что не исправлено». «Ради нужных советов к предбудущей кампании» в Жолкву были вызваны генерал Алларт, инженер Василий Корчмин и другие. Под указами стояла подпись: «Петр». Это царь созывал военный совет, или, как тогда говорили, консилиум. То был не первый военный совет, созванный в течение Северной войны. Накануне штурма крепости или перед сражением царь всегда созывал совет для определения диспозиции частей и последовательности их участия в операции. На этот раз к пасхе были вызваны генералы и министры, чтобы решить, «давать ли с неприятелем баталию в Польше или при своих границах». Все высказались за то, чтобы «дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет», а в Польше надлежало «томить неприятеля» нападениями мелких отрядов, стычками на переправах, а также уничтожением провианта и фуража. Жолквиевский стратегический план лег в основу военных действий русской армии вплоть до Полтавской виктории.