— Благодарю, — ухмыльнулся старикан и погрозил Яношу пальцем. — Эх, братец! Не ожидал, право слово! А я тебя на руках таскал, сопли тебе, засранцу, вытирал…
— Дядя Фарт?!! Вы…
— Постарел, да? Сразу не признать? А молодому ты мне и вовсе в рожу задвинул… Не угодишь на тебя, Янек!
Венатор со значением шмыгнул распухшим носом.
— Простите, дядя Фарт! Я же… не знал я!
— Ладно, сам виноват, — проворчал старик, вытирая непрошеную слезу о плечо кинувшегося обниматься парня.
Янош не заметил слабости любимого дяди, крича на весь дом:
— Ой, здорово! А это вы новое заклинание придумали? Молодость на старость менять?
— Увы, малыш. Это твоя подружка меня приложила. Берегиня, Мать ее Нижняя…
Ветки яблони скреблись в окно.
Одно яблоко упало вниз. Было слышно, как кот погнал игрушку по двору.
Мигал фонарь на стене, тусклый в лучах рассвета.
Когда все ушли, Андреа сумел урвать часок-другой сна. Тело отдавалось «Великой Безделице», впитывая ману, а рассудок отдыхал, нежась в объятиях грез. Грезы выходили пакостными, но не страшными. Преисподняя буравом вгрызалась в земной диск, закручивая хищные крылья спирали. Колдун спускался по ярусам все ниже и ниже. Трепетали ноздри: где-то здесь должно было пахнуть лавандой. За его спиной кралась лилипутка Зизи, похожая на Судьбокрута. Она совсем не удивлялась Мускулюсу, похожему на Фортуната Цвяха. Сон, в конце концов. Причуды дремы. Бурав вертелся в безумной карусели, оба путника погружались — в ад? в сон?! Трудно было разобраться, кто кого ведет, кто за кем крадется… Словно в изящном контрдансе, когда распорядитель кричит: «Кавалеры и дамы меняются местами!» Жаль, самого распорядителя Андреа не видел: темно, душно, и как ее разглядишь, высокую женщину в синем с нитями в руках…
Наконец Зизи сказала:
— Мастер Андреа! Завтрак стынет!
Отвечая милой хромуше Цетинке, что он уже встает, колдун чувствовал, что принял решение. Он только еще не знал, какое именно.
SPATIUM XII
ХИТРАЯ БАЛЛАДА (из сборника «Перекресток» Томаса Биннори, барда-изгнанника)CAPUT XIII
«Колдун замыслил тайный грех: он вгрызся, словно червь в орех, и скрылся от зевак…»Сегодня площадь напоминала луковицу. Ядреную, плотную головку лука в золотой шелухе. А сам Мускулюс походил на клеща-безумца, который вознамерился через дюжину горчайших слоев добраться до сердцевины — зная, что, скорее всего, найдет там самое нутро горечи. Или, если угодно, ситуация напоминала рассветный сон: ползи, слизняк, по ярусам ада, все ниже и ниже, до зияющих бездн…
Колдун строго-настрого запретил себе высокий штиль. Хватит. Так недолго из малефика стать трубадуром и кончить дни в приюте для вдохновенных.
Пятый раз за время своего пребывания в Ятрице он шел через площадь Возвышения к цирку. По краям площади, от сквера до улочек с тыльной стороны шапито, кишел народ. Словно весь город, презрев заботы и дела, с утра вышел на гуляния. Прачки, адвокаты, стряпчие, мясники, златокузнецы, булочницы… В глазах рябило от ярких одежд. Небось, не один сундук подвергся разграблению: ятричане извлекали на свет наряды, густо пересыпанные толченой лавандой. Тьфу ты, пропасть! Мускулюс пожелал всей лаванде мира провалиться сквозь землю, а горожанам — спасаться от моли пижмой, листьями герани или перечной стружкой. Тем более что зараза-лаванда лишь отпугивает взрослую моль-бабочку, а убить гусениц не в силах. Ну чего вы разоделись, милые? Почему не на работе?! Кыш в лавки, в пекарни, в ратушу!…
Над кучкой студиозусов реял штандарт с каллиграфической надписью: «Мускулюс, спаси Зизи!»
Колдун охнул и задержал шаг. Это он зря: сразу в глаза бросились еще два стяга, украшенные вышивкой. Багровые, жирные буквицы на лазоревом поле. «Зизифельда, мы с тобой!» — и «Мастер Андреа грядет!» Надвинув шляпу на лоб, втянув шею в плечи и подняв воротник куртки, малефик ускорил шаг.
— Доброго дня, сударь колдун! — сказал ему незнакомый дворянин, кланяясь. — Эй, чернь, расступитесь! Уважайте чужое инкогнито, репоеды!
За спиной колдуна громко обсуждали его доблести. Похоже, некий образ Мускулюса, спасителя и защитника, успел отделиться от матерьяльного носителя, начав жить собственной жизнью. Реальный человек, Андреа слабо увязывался с героем дня, Мускулюсом Бесподобным. Ночная схватка у фургончика занимала умы горожан. Инцидент успел обрасти подробностями, как днище бригантины ракушками. Своры демонов атаковали одинокого малефика (Фортунат, подлец, из сплетен сбежал!), пытаясь добраться до невинной циркачки. Одинокий малефик был великолепен в бою. Демоны корчились, скрежетали и низвергались. Зизифельда Трабунец спаслась благоволением Вечного Странника и мастерством столичного чародея. Но день грядущий готовил лилипутке новые беды. Инферналы затаились, выжидая. Ятричане клялись не допустить к бедняжке врага — хотя бы потому, что циркачи наотрез отказались давать представления, пока любимица в опасности.
Для этого народ и вышел на площадь: спасать и стоять стеной.
Окончательно спасет, разумеется, герой дня Мускулюс Ослепительный, но и народ безмолвствовать не станет. И не надейтесь.
Все это было бы смешно, когда б не раздражало крайне. Вспомнились слова Просперо Кольрауна — в одну из редких минут откровенности учитель сказал: «Мы живем в очень смешном мире, братец! Животики надорвать можно…» Правда, боевой маг сразу уточнил: «Это если смотреть со стороны. Если смотришь изнутри, надорванный животик не вызывает особого смеха». Сейчас колдун знал, что ответить Просперо. Хоть и нелепо отвечать магу трона словами простака-китовраса Грини: «Смешные всегда помогают друг дружке».
Чувствуя, как раздражение льдинкой тает в бурлящем кипятке этой правды, Мускулюс проник за шелуху первого слоя. Или верней было сказать: первого круга?
Дальше стояли конные пращники в пешем строю. Сабли на боку, пращи на изготовку, сумки с ядрами оттягивают пояса. Оцепление плетеным ремнем опоясывало балаган шапито. Колдун слегка напрягся, узнав в ближайших солдатах недавних врагов, штурмовавших дом Швеллеров. Но шага не замедлил. И оказался прав: молодцеватый корнет преданно ел его глазами, двое зауряд-офицеров расступились, пропуская малефика к цирку. От балагана к Андреа уже спешил бравый полковник. Шрам на лице командира эскадрона багровел от усердия, напоминая буквицы на стягах.
— Приношу извинения, — вояка был краток. — Мои орлы погорячились. Желаем искупить. До последней капли.
И добавил мрачно:
— Враг не пройдет. А вы, сударь колдун, проходите… осторожно, тут выбоина…
В непосредственной близости от шапито патрулировал местный ландвер. С собаками. Кудлатые псы напоминали мотки пряжи на веретене Хъерской великанши. К колдуну собаки отнеслись дружелюбно. Казалось, им заранее объяснили, кто имеет право беспрепятственного доступа, и дали понюхать кое-что из вещей малефика. Вернемся, надо будет проверить, ничего ли не пропало…
— Ба! А мы вас ждем-ждем…
Капрал Фюрке, знакомый по «Делу о петухе отпущения», был трезв и суров. Увидев гостя, он исчез на минутку, вернувшись с ланд-майором Намюром. Старомодный палаш в потертых ножнах хлопал Эрнеста по бедру. Чувствовалось, что начальник ландвера владеет оружием в соответствующем стиле: старомодно, деловито и обстоятельно.
— Рад вас видеть, мастер Андреа! Идемте, я провожу…
Через минуту от фургона Зизи — от сердцевины луковицы! — малефика отгораживал лишь последний слой мякоти. Колдун с изумлением взирал на фигляров «Цирка Уродов», окруживших походный городок. Пожалуй, из всех защитников вооруженные реквизитом циркачи выглядели наименее смешными. Совсем не смешные гномы-жонглеры с кольцами, заточенными по ребру, в длинных, обезьяньих руках. Совершенно не смешной коротышка-великан с коромыслом наперевес. Коромысло ужасало размерами. Абсолютно не смешные тролли-эквилибристы с тяжеленными тарелями из меди. Городок циркачей сейчас напоминал оборонительные укрепления переселенцев, застигнутых на марше. Повозки и кибитки тесно сдвинуты по кругу: стена на колесах. Поди прорвись…
Самым несмешным был китоврас Гриня. Бледный от волнения, безоружный и оттого еще более грозный, он гарцевал у фургончика подруги. Завидя колдуна, наивный гигант прослезился от радости.
— Наконец-то! Зизи, он пришел! Я говорил тебе, а ты не верила…
Откинулся брезентовый полог. После ночного покушения и утреннего «бедлама во спасение» Мускулюс ожидал увидеть лилипутку трясущейся от страха — и просчитался. Зизи была обычной. Словно готовилась к репетиции, ежедневной, набившей оскомину рутине. Разве что острей чувствовалось: это не ребенок. Маленькая женщина, крепко битая жизнью. Овал Небес, дурацкий пафос сейчас мог лишь помешать! Малефик знал, что он и пафос — две вещи несовместные.
К сожалению, с утра Зизифельда надела желтое платье в оборках.
Это отвлекало, занозой терзая память.
— Хочу поблагодарить вас, сударь, — лилипутка спрыгнула на землю. — Вчерашним спасением я обязана исключительно вам.
Китоврас, проявляя несвойственную ему деликатность, ускакал подальше.
— Не только, — едва они остались наедине, сухо ответил Мускулюс. — Роль вашего покорного слуги скорее напоминала роль гончего пса. Вцепиться и задержать до прихода хозяина.
— Вы слишком скромны, сударь. Это делает вам честь.
— Нет. Я честен без скромности. И потом, я — вредитель, спасать — не мой профиль. Голубушка, вас в первую очередь спасал маг высшей квалификации, опытный охотник на демонов. Можете гордиться. Имя мага позвольте сохранить в тайне. Ваш спаситель отнюдь не жаждет популярности…
— Хорошо. Я не любопытна. Кроме того, вы сейчас ответили на один из вопросов. Значит, это был демон?
— Да.
— Бедной циркачке действительно есть чем гордиться. Некто вызвал демона для покушения на меня, маг высшей квалификации встал на защиту…
Лилипутка улыбалась. Ясно и открыто. Так иногда улыбаются смертники, выйдя из темницы на свежий воздух. Солнышко, синее небо, птички поют, а до эшафота целых сто шагов. Жизнь продолжается, господа!
— Я передумал. Давайте не будем гордиться, милочка. Давайте будем спасаться. Тем более что вы заблуждаетесь. Демона вызывали совсем с другой целью, у мага имелись более важные задачи, чем защита «бедной циркачки»…
— Я понимаю. Давайте спасаться. Малефик широким жестом обвел площадь:
— Скажите, Зизи, вы действительно полагаете, что эти люди в силах защитить вас?
— Нет.
— А я?
— Не знаю. Вряд ли.
— Мы одинаково понимаем ситуацию. Это хорошо. Вы готовы делать то, что я прикажу? Не спрашивая, не раздумывая? Слепо подчиняясь?!
Легко подпрыгнув, Зизи уселась на борт фургончика. Сейчас она смотрела на колдуна сверху вниз. Самую чуточку сверху вниз.
— А вы скажите: «Alles», — внезапно попросила акробатка. — И я отвечу: «Да».
Мускулюс вопросительно сощурился. Женская блажь? Жаль. Для исполнения задуманного ему требовалось согласие, но не ужас или каприз. Общегородская оборона маленькой гуттаперчинки, как ни странно, вместе с насмешкой вызывала уважение. Из площадной фортификации толку не выйдет. Будет обидно, если из-за капризов Зизи вообще все провалится.
— Ничегошеньки вы не поняли, сударь.
Циркачка одернула подол. Сложила ручки на коленках: послушная девочка во время маменькиных наставлений. В глазах плясали бесенята, грозя поддеть собеседника на вилы. Андреа заподозрил было прелюдию к истерике, но ошибся.
Он вообще плохо знал женщин, хоть больших, хоть маленьких.
— К сожалению, вы не родились «в опилках». Знаете, Дядюшка Страйд, наш шпрехшталмейстер, сделал из меня акробатку. Из сломанной, — знакомое слово больно резануло слух, — нелепой куклы смастерил Зизифельду Трабунец, звезду манежа. Он очень недобрый человек, Дядюшка Страйд. Добрые люди никогда не сделают акробатку из лилипутки. Добрым людям не хватает волшебного слова. Это слово — «Alles». Когда мне было страшно или больно, когда я кричала: «Не могу!», Дядюшка брал хлыст и говорил: «Alles!» Co временем я привыкла. Сударь колдун, я прошу вас, я умоляю: скажите волшебное слово! И Зизи будет делать все, что вы прикажете!…
Скучный и беспощадный, Мускулюс покачал головой:
— Нет. Я не стану говорить волшебного слова. Я знаю много волшебных слов, но этого не произнесу. Вы, милочка, пойдете со мной сами, своей волей — или своей волей останетесь здесь. И пусть вас спасает ваш замечательный шпрехшталмейстер. Даю минуту на принятие решения.
Он отвернулся. Осень плыла над Ятрицей. Скоро полетят паутинки. На острове Гаджамад верят, что грешник, угодивший после смерти в Квашеный Погреб, может вырваться к небу — если сумеет ухватиться за такую паутинку. Ага, хватайся, дружище. Лети сизым голубем. Сухарь ты, малефик. И мысли твои, словно крошки в постели. В конце концов, почему бы и нет? Когда смешные люди по-смешному стараются защитить чужую циркачку от неведомой опасности и только в луковичном сердце царит горькая правда…
Так.
Пафос, пшел вон.
— Я иду с вами, сударь. Вы хотели увести меня отсюда? Я готова. Как вы собираетесь миновать кордоны? Я признательна людям за их заботу, но думаю… Нас просто так не выпустят. Спектакль должен продолжаться.
— Спасибо, Зизи, — ответил малефик, игнорируя вопрос. — За эти дни я убедился, что шмаги, не в обиду будь сказано, — очень упрямые господа. С ними легко иметь дело. Хотя… Скажи я о своих выводах в столице, меня примут за умалишенного.
— Я больше не шмага, сударь. Вот уже пять лет.
Лилипутка сдвинула брови и добавила с неприятной хрипотцой в голосе:
— Я обменяла талант на жизнь Грини. И ничуть не жалею.
Слово «талант» колдун оставил на совести Зизи. «Ничуть не жалею» — тоже. Жалеет. Еще как. По лицу видно. Но «обменяла на жизнь»? Обменять нечто, имеющее ценность, сравнимую с ушами мертвого осла, на жизнь бестолкового китовраса?!
— Вижу, вы снова не понимаете. Хорошо, я расскажу. У нас есть пять минут?
Да, она уложилась в пять минут. Пять лет — в пять минут. Равная цена.
* * *В те дни, когда охотник на демонов Фортунат Цвях готовил покушение на Эдварда II, «Цирк Уродов» гастролировал в Таджале. И, заметим, с большим успехом. На днях сын таджальского правителя, молодой Акша-бий, преподнес красавице Лейли «шыш сыпытыр» — подарок, дающий разрешение трогать волосы любимой. В здешних краях это означало помолвку, сопровождаясь обильным дастарханом, бешбармаком и козлодранием. Циркачи пришлись кстати: таджальцы ревели от восторга, не скупясь на вознаграждение.
Одна беда: Григорий Иннолиур, существо несокрушимого здоровья, заболел.
Скрывая головную боль и ломоту в спине, он рвался выступать, но озноб и жар валили беднягу с копыт. Местами на теле образовались язвочки: похожие на кратер с сальным дном, в венчике гадких узелков. Лихорадка усиливалась. Гриня надрывно кашлял; в мокроте была кровь.
Осмотрев китовраса, униформист Рустам Клещ наедине поделился с хозяином цирка и Дядюшкой Страйдом ужасным подозрением. Хворь чрезвычайно напоминала сап в ранней стадии. Страшный сон коневодов, бич таджальских степей, сап косил лошадей табунами. Для человека он также был опасен, хотя и в меньшей степени. Что тогда говорить о китоврасе, который наполовину — конь, наполовину — человек?! Дядюшка Страйд предложил немедленно уезжать.Бежать, если угодно. Хозяин скрепя сердце согласился, прощаясь с намеченной выручкой. Тогда Рустам, тугриец по отцу, сказал: ха! Очень грустно он сказал: ха!… Вы плохо знаете всадников Таджала, господа мои. И совсем не знаете Камбар-биза, духа-охранителя табунов. Скоро амулеты Акшабия и его родичей закричат: караул! Громко-громко закричат амулеты. Пойдет эхо по степи. Рассказать вам, что делают в Таджале с сапными лошадями?
Рассказ напоминал ночной кошмар.
Полтора месяца изоляции для циркачей. Григория Иннолиура — заколоть насмерть копьем с наконечником из кремня, взывая к Камбар-бизу, трехногому духу. Шаманам Таджала — провести обряд распознавания, с бубнами и камланием, без снятия шкуры убитого. Если подозрение подтвердится, сжечь труп на месте убоя немедля. Всех лошадей цирка счесть больными сапом, убить в отдаленном месте и предать огню, также без освежевания. Повозки, упряжь, балаган и прочее имущество — в костер. Продолжать?
Не надо, сказал хозяин, хватаясь за голову.
На беду или к счастью, Зизи подслушала тайный разговор. Готовая умереть за китовраса, лилипутка ничем не могла ему помочь. Ночью она молилась за спасение Грини, упрашивая взять ее жизнь или самое дорогое, что у нее есть, взамен жизни друга. Кому молилась? Кому предлагала нелепый обмен?! — наверное, судьбе. Больше некому. Впервые за двадцать лет сломанная шмага страстно желала воплощения своего невоплощаемого дара. От рождения обделена судьбой, к которой взывала нынешней ночью, маленькая женщина считала шмагию подарком. Тростью, опираясь на которую легче идти из сегодня в завтра. Ясновидение, прозрение будущего было для Зизи настолько реальным, рельефным, выпуклым, что лилипутка спокойно принимала всю бессмысленность этого ясновидения. Предсказания не сбываются? Будущее разительно отличается от того, каким оно виделось шмаге? Ну и что?! Сияющие глаза детворы, когда она рассказывала после выступления, что день грядущий им готовит, были достаточной платой. Рок в ладонях согревал душу, даже вытекая водой меж пальцев.