— Прекрасно, — сказал я, — хороший сорт. Еще бы без косточек, как кишмиш, было бы вовсе здорово. А так, да, истинное наслаждение!
Она произнесла с улыбкой:
— Думаю, ты уже хочешь насладиться мной?
— Еще как, — ответил я, — только, понимаешь, я не простой воин, а военачальник… Даже крупный, как ты это наверняка знаешь.
Она посмотрела с удивлением.
— И… что?
— А то, — пояснил я, — что уже знаю на своей шкуре, жизнь военачальника и опасна и трудна. Это, кстати, одна из причин, почему так неохотно карабкаюсь по титульной лестнице. Потому, прости, но мне, как Ваньке Морозову, чего-нибудь попроще, не хочу вот так по проволоке идти… Итак, давайте сначала: имя, звание, номер части? В каком королевстве родились и с какой целью?
Она даже не повела бровью, продолжала смотреть и улыбаться, а губы такие сочные, как сладкий созревший виноград, и провокационно вывернутые наружу так, что целиком вот они, спроектированы для смачных поцелуев, продолжали улыбаться. Наконец она произнесла так тягуче, что я увидел, как переливается через край свежий мед, и даже почти успел лизнуть и ощутить его сладкую нежность:
— Значит, ты не хочешь мною насладиться?
— Конечно, хочу, — ответил я оскорбленно, — ниже пояса я вполне себе простой зольдатэн, но выше — мудрый деятель. У нас, понимаешь, должна была быть цельная натура, как Господь и задумал, но проклятый змей поимел Еву, мать нашу, и с тех пор у нас двойственная натура, или, говоря простым языком, амбивалентная. Я не хвастаюсь своей двузначностью, у меня она вообще многозначная, сам не пойму какая, сейчас это красиво называется много-векторностью… все понятно? Ничего, мне тоже, но кому это важно? Скажу сразу, этот простой, совсем простой зольдатэн в таком же у меня подчинении, как и еще сто тысяч ему подобных. Спуску не даю, даже обычно требую больше, чем от других зольда-тэнов. А даю, естественно, меньше. Еще вопросы есть?
Она подумала, вид на мгновение стал совсем сосредоточенным, словно с кем-то мысленно советуется, неспешно покачала головой.
— Вопросы будут, но уже другого плана.
— Слушаю, — ответил я любезно, но с понятной настороженностью. — Но сперва скажи, ты кого представляешь?
Она ответила неспешно:
— Ты не только герой, но и очень хитрый правитель. А еще говорят, ты служишь Тьме и Злу, под твоей рукой процветает магия, колдовство и чародейство.
Я ответил твердо:
— Враки! Я как бы верный сын церкви.
Ее брови, выгнутые тонкими красивыми дугами, как лучшие из композитных луков, производство которых я начал еще в Амальфи, но широко развернул именно в Сен-Мари с более совершенным там производством, чуть приподнялись.
— Как бы?
Я спросил в свою очередь:
— Ты хто, как бы лингвист? Что-то слишком вслушиваешься в оттенки, а я сперва тебя принял за женщину.
Она проговорила без выражения:
— Так верный сын церкви или как бы верный?
Я пожал плечами.
— Как правило. Исключения не в счет.
— А-а-а, — произнесла она так врастяжку, что я почти увидел вытягивающиеся со скрипом лингвистические сухожилия, — значит, исключения все-таки есть.
— Исключения лишь подтверждают правила, — отрезал я. — Не слыхала, рыбка?
— А почему, — поинтересовалась она, — все-таки эти исключения? Вот Мунтвиг всех колдунов истребляет, а кого удается схватить живым — тех на костер.
— Видишь ли, — сказал я с достоинством, — я бы тоже так, если бы был только военачальник, но я еще и правитель, который не просто сидит на троне, но и правит. А это значит, не только жрет в три горла, пьет и девок дефлорирует, но и старается сделать свои земли богаче, а народ счастливее. А для того, чтобы это делать быстро и безболезненно, я привлекаю к этому делу и колдунов. Временно. Пока не воспитаем свои кадры.
Она выслушала внимательно, глаза чуть прищурились.
— Говорят, — произнесла она мило, — у тебя целая академия магов работает под личным покровительством?
— Ну и что, — спросил я, — это не отменяет того, что я верный сын церкви! Чтобы не умереть от жажды, нужно пить из всех стаканов. У меня все работают на строительстве Храма Небесного, и я не спрашиваю, кто из них маг, кто демократ, а кто, прости Господи за бранное слово, патриот!.. А теперь сама ответствуй, что твой хозяин желает мне предложить?
Она улыбнулась.
— Ты уже понял, кто мой хозяин?
Я фыркнул.
— За кого меня принимаешь? Это же видно. Только имени пока не знаю. Но если еще малость поговорим, я скажу даже, как его звала мама в детстве и как дразнили мальчишки.
Она сказала еще мягче:
— Тогда на этом разговор оборвем. Ты и так понял слишком много, это вызывает уважение, но такое чревато.
— Хорошо, — сказал я и, взглянув на нее, сказал честно: — Надеюсь когда-нибудь наткнуться на тебя в самом деле невзначай.
Она улыбнулась так же замедленно и томно.
— А сейчас… так и не решишься?
— Нет, — ответил я. — Слишком много в мире подстав. Как славно быть зольдатом, совсем простым, совсем простым зольдатом!.. В смысле ни в чем не виноватым.
— Но ты сейчас точно знаешь, что тебе ничто не грозит.
— Да, — согласился я, — но один раз поддашься вот так, и для другого раза найдешь оправдание… А во второй или третий раз как раз и будет ловушка. Нет уж, лучше пусть все будет по моим правилам!
— Хорошо, — ответила она покорно, — в следующий раз все будет по твоим правилам.
Она медленно начала истаивать в воздухе, как и весь шатер, я видел выражение ее лица и понимал, что хочет сказать: не смотри так, я не иллюзия, я настоящая.
Конечно, как бы я ни делал умное и знающее лицо, но откуда она и от кого, понятия не имею, а только догадки типа того, что кто-то из достаточно сильных магов, поддерживающих Мунтвига в той или иной степени, зондирует почву и на этой стороне.
Или не поддерживающих, а оказавшихся под его властью, пусть даже номинальной. Все-таки, хотя бы оба на стороне церкви и старательно истребляем все отвергаемое ею, но с разной интенсивностью.
Кроме того, этот неведомый мог резонно заподозрить, что я использую церковь в своих интересах, как должен поступать дальновидный и беспринципный политик, то есть успешный. В этом случае со мной, возможно, стоит в следующий раз от осторожного прощупывания перейти к политике наведения мостов?
На другой день после обеда конный разъезд увидел впереди большой отряд кавалерии. Я выслушал внимательно, оглянулся — глаза рыцарей горят пламенем, на лицах жажда схватки и абсолютная уверенность в победе.
— Идем прямо, — сказал я.
— Ваше высочество… может быть, подождать армию?
— Не стоит, — ответил я. — Здесь нет больших армий.
Норберт сказал значительно:
— У его высочества было это… как его… привидение.
— Видение, — строго поправил Клемент. — Это не совсем то, хотя и одно и то же.
Сулливан пробормотал:
— Видение может быть и ложным. Божьи ангелы и падшие одинаково наполнены светом, а крылья их в белоснежных перьях. Это тупые простолюдины рисуют их с рогами и черными крыльями…
— У меня был посланец от Господа, — изрек я значительно.
— Точно?
— Точно, — подтвердил я. — Пароль и отзыв совпали, ангел тоже осторожничает, я это или подстава от дьявола? В общем, недоверие было обоюдным, потому оба осторожничали и соблюдали секретность с обеих сторон. Понятно? Потому я доверяю сведениям, а посланец в свою очередь удостоверился, что передал тому, кому надо.
Палант спросил наивно:
— А кто пароль вам обоим…
На него зашикали, мол, и так ясно, он застеснялся и поспешно отступил за спины старших товарищей.
Мы двигались шагом, наконец впереди поднялась желтая пыль, засверкали искры на металле, а спустя некоторое время уже показались скачущие всадники. Сколько их всего, не рассмотреть, но из пыльного облака выныривают все новые и новые, а оно не уменьшается, так что их там, судя по всему, многовато.
На некоторое время я тоже ощутил тревогу, неужто в чем-то ошибся, а всадники перешли в галоп, обнажили оружие.
Я всмотрелся внимательнее, только сэр Норберт услышал мой короткий вздох облегчения.
Впереди мчится на прекрасном белоногом коне человек с красивой седой шевелюрой и длиннющей белоснежной бородой, которую мог бы заправить за пояс, а так она эффектно развевается по ветру. Во вскинутой руке короткий меч, левая рука закрывает бок и всю грудь круглым деревянным щитом, окованным красной медью, а за спиной, как крылья ангела, вьется по ветру белый плащ.
За ним с грохотом копыт летит конница. У всех коней красивые нагрудники, тщательно расписанные вышивкой, но никакой брони, а сами всадники кто в кожаных доспехах, кто в короткой кольчужке, но большинство в простых рубахах. У некоторых на головах не только металлические круглые шлемы, но даже маски, именуемые личинами.
Мечи почти у всех короткие, такими лучше сражаться в пешем строю, копий нет, только пики…
— Это местные! — прокричал я. — Наспех собранное ввиду нашего приближения войско!.. Покажем, что такое настоящие воины!
Зайчик начал ускорять бег, кося глазом направо и налево, чтобы не слишком вырваться вперед. Грохот копыт нашего отряда стал грозным, пугающим, я оглянулся: рыцари вытащили мечи и со зловещими усмешками опускают на лица забрала.
Мы сближались с веселой яростью, на лицах седобородого вождя племени я рассмотрел тот же восторг и дикое упоение предстоящей битвой, это же наше мужское, самцовое, кто из нас альфа, кто бета, а кто и вовсе омега, сейчас нагнем, докажем, поимеем, заставим, покорим, их бабы тоже станут нашими…
Справа и слева от нашего стального клина пронеслись трепещущие тени и пали на скачущих противников. Там сразу начали падать с седел, кони поднимаются на дыбы и бешено колотят копытами в воздухе и по головам соседей. Затем снова тени бесшумно пронеслись по земле, а над головами зловеще вжик-нули тяжелые дальнобойные стрелы из композитных луков.
Еще дважды прозвучал недобрый свист над головами, и две конные массы налетели одна на другую. Мы сшиблись с грохотом копыт, лязгом мечей, стуком раскалываемых щитов и яростными криками, но два войска тут же перемешались: мы пронеслись сквозь вражеские ряды далеко, раздавая удары направо и налево, в то время как наши тяжелые кони крушили и топтали всех, кто впереди, но противника впятеро больше, в конце концов завязли и рубились люто, с каждым ударом повергая наглеца, посмевшего бросаться на обученного драться рыцаря.
Я рубил и крушил, выискивая взглядом седобородого, наконец обнаружил его в окружении плечистых мблодцев, что ухватили его коня за узду и тащат в середину их войска.
Я закричал бешено:
— Вы что позорите своего вождя?
Они оглянулись, двое тут же развернули коней и бросились на меня, я быстро срубил обоих, парни здоровенные, но явно умеют больше работать топорами в лесу, снова прокричал:
— Или он трус?
Старик закричал взбешенно, замахнулся на одного мечом, тот отпрыгнул, выпустив уздечку, и старик быстро развернул коня мне навстречу.
Несмотря на его облик патриарха, у которого уже и правнуки могут быть тут же в войске, он выглядит сильным и бодрым, а когда бросился на меня с поднятым мечом, я защищался всерьез, выбирая момент, чтобы дать ему по голове мечом плашмя и захватить в плен.
За патриархом на меня бросилась вся его охрана, я рубился уже и с ними, но тут подоспели Клемент и Сулливан. Настоящие скалы в стальных доспехах почти не чувствуют удары коротких мечей из плохой стали, а сами рубят быстро, и каждый удар смертоносен. Следом идут Палант, Мидль, Альбрехт и, как ни странно, красавчик Джеффери, не уступая им в мастерстве.
Вождь замахнулся на меня и вдруг вздрогнул всем телом, меч Альбрехта просвистел сбоку, голова слетела, как кочан капусты, из обезглавленного туловища ударили две красные струи.
— Эх, — крикнул я с досадой. — Жаль! Я хотел его использовать…
Альбрехт прокричал:
— Сейчас с ним будет трудновато договориться. Даже если приставить голову обратно.
Мы усилили натиск, но противник, лишившись вождя и его окружения, где вряд ли телохранители, скорее — сыновья и наиболее знатные люди племени, начал отступать, а потом уцелевшие ринулись врассыпную.
Я прокричал:
— Пусть бегут! У нас слишком тяжелые кони.
— Мой отряд догонит легко, — выкрикнул Норберт.
— Пусть бегут, — повторил я. — Это не Мунтвиг, к сожалению.
Глава 4
Клемент, чтобы быть в курсе, что ждет его войско, то и дело выезжает вперед к Норберту. Они сдружились быстро, оба одинаково битые жизнью, побывавшие в боях, но так и не получившие ничего до тех пор, пока не попали под мою тяжелую, но счастливую руку.
Сегодня в какой-то момент небо на востоке странно посерело, словно сумерки начались так рано, я рассмотрел мерцающее облако, словно в нашу сторону двигается туча из темно-зеленоватой слюды, не сразу сообразил, крикнул:
— Не пугайтесь, это не колдовство!
— Ваше высочество?
— Обыкновенная саранча, — прокричал я.
Саранча прошла над нами, но часть просто посыпалась вниз, то ли намеренно, то ли просто устала махать крыльями. Все ругались, отплевывались, Палант вообще напялил шлем и даже опустил забрало, только Сулливан ехал невозмутимый, он и так не снимает шлема по разным пустякам.
— Дело рук Сатаны, — сказал епископ с убеждением.
Рыцари перекрестились, лица мрачные, попался бы им сейчас Сатана, а я подумал с иронией, что побежденный в чем-то одном автоматически становится виноватым во всем.
Они посмотрели на меня, что-то я молчу и весь задумчив, я кивнул и сказал со вздохом:
— Да, конечно. Горе побежденному!
Мидль и Палант переглянулись, им почудилось в моем голосе сочувствие, а Сулливан, менее чувствительный, сказал мрачно:
— Я бы ему на месте Господа вообще голову снес!
Епископ сказал с мягкой укоризной:
— Не наше дело подсказывать Господу, как ему поступать. Хотя, конечно, Господь излишне добр и мягок. Но для того и существуют воины Господа, чтобы кое-что подправить, ибо сын Господа не мир принес, но меч.
— Молодой был, — сказал Сулливан понимающе, — молодые всегда сразу за мечи. А Господь уже постарше, этот больше прощает, чем карает.
— А мы еще моложе Иисуса, — сказал Палант задорно. — Так что зададим Мунтвигу жару!
— Ура, — сказал Альбрехт мрачно, но, подумав, согласился: — Зададим. И все добро разграбим, а женщин его царства обрюхатим. Иначе и воевать не стоило бы.
Епископ поморщился, пояснил:
— Сатане голову снести нельзя, он бессмертен. А Господь оставил его потому живым и на свободе, что у них вышел спор насчет человека, помните?
— Когда Господь создал Адама, — сказал образованный Палант, — и велел всем ангелам поклониться?
— Да, — сказал епископ. — Сатана поклониться отказался, заявив, что человек все равно опозорит Создателя, а он такому мерзавцу кланяться не станет. Господь сказал, что верит в человека, и тогда Сатана сказал, что он докажет гнилую суть этого мерзкого существа из глины. С тех пор постоянно искушает человека, подбивая на недостойные поступки, а Господь не вмешивается, ибо уже сделал человека, подправлять в нем ничего нельзя, это будет нечестно!
— Да будет и признанием, — сказал образованный Палант, — что тогда сплоховал и выпустил в свет недоделанное творение.
Я помалкивал, что-то не хочется влезать в диспуты, где уже все вроде бы переговорено, но все равно найдется что-то новое, что на самом деле не новое, но в качестве доводов еще не использовалось…
Впереди лес, а потом снова и снова, лес. Помню, во времена крестовых походов Европа была покрыта лесом вся, люди передвигались в основном по рекам, и только быстро появляющиеся монастыри теснили во все стороны вековые деревья, расчищая землю под пашни и сады.
Сейчас время от времени идем и по зеленым долинам, однако часто не оставляет ощущение, что мы единственные люди на земле, так все пусто — только непуганые звери и птицы и ни следа человеческого жилья.
Иногда кажется, что при умелом маневрировании можно пересечь весь континент из конца в конец и не наткнуться на людей. На самом деле так будет всегда, огромные пространства останутся пустыми, но для того, кто родился в городе и всю жизнь в нем прожил, видение пустых земель на сотни миль в любую сторону кажется чем-то невероятным.
Я иногда поднимался ночью в воздух и внимательно изучал проплывающий внизу мир, запоминал рельеф, высматривал переправы, с высоты брод заметить легче, чем с берега, прикидывал: свернуть к замеченному городу или идти мимо, все-таки наша цель несколько иная, ее я пока не доверяю даже подушке.
А если свернуть, то это же сколько понадобится времени, чтобы добраться за один-два конных перехода!
На девятый день, точно по скрупулезному плану Макса, мы увидели впереди огромный город. Разведчики Норберта уже побывали там и выяснили, что остался неразграбленным потому, что отцы города выплатили Мунтвигу дань и признали его власть, благоразумно не открывая ворота его войскам, а Мунтвиг настолько спешил продвинуться как можно дальше на юг, что не стал заморачиваться ни штурмом, ни осадой, резонно полагая, что в его империи даже такие вот города, сохранившие полунезависимость, недолго останутся независимыми.
— В городе страх, — докладывал Норберт, — городские власти ничего не могут поделать с прибывшими. Те входят в город, как побитые собаки, но, когда видят, что другие прибежали еще раньше, поднимают головы и начинают роптать на короля, обвиняя его в неспособности… ха-ха!.. разбить Мунтвига.