Гремя, треща и хрупая, я шагала по тропинке, которую наметил на бездорожье какой-то другой путник, пока передо мной не возникло серьезное препятствие в виде поваленного дерева. Здоровенное серое бревно, густо запятнанное лишайником, преградило мне путь, как шлагбаум.
– Может, пойдем обратно? – робко предложила Нюня.
Она страшно не любит преодолевать какие бы то ни было препятствия.
– Чего это, сразу обратно! – немедленно возразила своему антиподу отважная Тяпа.
У этой знатной авантюристки, наоборот, один вид преграды вызывает здоровую спортивную злость.
Тяпа с Нюней заспорили, а я, дожидаясь окончания очередного диспута на тему «Тварь ли я дрожащая или право имею?», с интересом рассматривала бревно.
Замшелый морщинистый ствол сразу после дождя прихватило морозом, и он покрылся гладкой ледяной коркой, прозрачной и чуть зеленоватой, как бутылочное стекло. Я увидела эту красоту благодаря тому, что кто-то стряхнул с бревна часть насыпавшегося на него снега. В лучах заходящего солнышка заснеженный лес блистал и искрился, а обледенелое бревно и вовсе сверкало, как хрустальный жезл Дедушки Мороза, впавшего на старости лет в гигантоманию. В жизни не видела такого красивого бревна!
– А много ли ты видела бревен? Можно подумать, всю жизнь провела на лесоповале! – немедленно встряла в мои прекраснодушные мысли вредная Тяпа.
– К счастью, Бог миловал! – суеверная Нюня тут же подбила меня перекреститься.
– Народная мудрость гласит: от тюрьмы да от сумы не зарейкайся! – наставительно сказала Тяпа.
Не зная, что на это возразить, мы с Нюней примолкли и в наступившей тишине услышали звуки, наводящие на мысли – о чем бы вы думали? – как раз о лесопильных работах! В незначительном отдалении, где-то за демаркационным бревном имени чокнутого Деда Мороза, занудно скрипела и повизгивала пила.
– А вот и лесоповал! – обрадовалась чему-то разудалая Тяпа.
– Какой лесоповал, ты в своем уме? – с необычной для нее грубостью возразила Нюня. – Мы находимся на территории биосферного заповедника, здесь лесоразработка запрещена! К тому же в наше время ни на одной приличной лесосеке старозаветными инструментами не работают, у лесорубов давно в ходу бензопилы!
– В-ж-ж-ж! – энергично зажужжало за баррикадой из бурелома.
– А вот и бензопила! – вконец развеселилась Тяпа.
– Это просто возмутительно! – обычно тихая Нюнечка при виде такого вопиющего нарушения экологической дисциплины очень рассердилась. – Кто-то пилит дерево в заповеднике? Это же преступление против природы! Мы должны немедленно пресечь это безобразие!
Предприимчивая Тяпа поняла сказанное как разрешение форсировать заградительное бревно и, не спрашивая меня, полезла на баррикаду. С другой стороны она была густо присыпана снегом. Я скатилась, как с горки, – быстро, легко и бесшумно, внизу зарылась в большой мягкий сугроб и из него, как из окопа, оглядела местность в поисках браконьерствующего лесоруба.
Затрудняя мою задачу, обе пилы как раз замолчали, а вечерние сумерки успели значительно умножить количество теней, так что я не сразу разглядела на пеньке под темной елкой черный силуэт. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опознать в густой чернильной кляксе корявую человеческую фигуру. Я бы и вовсе ее не заметила, но мое внимание привлек долгий стон, полный неподдельной муки.
– Кажется, кому-то плохо! – взволновалась добрая Нюня, враз позабыв, что первоначально мы намеревались спасать не лесоруба, а истребляемый им лес.
Семья и школа воспитывали меня в духе товарищества и братства. Поддавшись нормальному человеческому состраданию, я проворно вылезла из сугроба и уже на ходу крикнула предполагаемому дровосеку:
– Эй, там, под елкой! Что с вами?
Страдалец замолчал, дернулся, привстал… И тут я вдруг поняла, почему черная фигура показалась мне корявой: у нее только одна нога! Вместо второй имелась культя, запятнанная красным.
– Боже! Опять одноногий! – испуганно ахнула Нюня.
– Козел-собака, что за дела? – опешила Тяпа. – Похоже, тут не бревна, а ноги людям пилят!
Вряд ли подобная мысль посетила бы меня на трезвую голову, однако я все еще была «под хмельком».
В один короткий и страшный миг в моей памяти промелькнули пугающие кадры из триллера «Техасская резня бензопилой» в сопровождении отнюдь не бодрящей мысли о том, что голливудские маньяки, оказывается, распространились по миру гораздо шире, чем я думала. Лоб мой мгновенно покрылся холодным потом, который секунду спустя крепко промокнул густой зеленый мох не замеченной мною вовремя дубины. Я с разбегу приложилась своим высоким челом к нижней ветви могучего дерева и под треск и шипение посыпавшихся из глаз искр опрокинулась на спину.
Какое-то время меня ничего не интересовало, потом черное безмолвие нарушили голоса.
– Вставай, дурища! Поднимайся и уноси ноги, пока тебе их не отпилили! – бешено орала Тяпа.
– Танечка, Танечка, Танечка, – бессмысленно скулила Нюня.
Скажу прямо, я не в восторге от относительной красоты своих конечностей, однако очень дорожу ими – всеми без исключения. Перспектива, кратко обрисованная Тяпой, заставила меня мобилизоваться. Лишиться ног под пилой маньяка? Ползти по лесу, как раненый летчик Мересьев? Нет уж, дудки! Я взметнулась вверх, как баллистическая ракета, в последний момент увела голову от соприкосновения со все той же дубовой веткой, развернулась в полете и помчалась туда, откуда пришла (плюс-минус тридцать градусов). Сориентироваться абсолютно точно мешали панический страх и сильная головная боль. Ничего не скажешь, уж прогулялась на свежем воздухе, так прогулялась!
По снежной насыпи я вскарабкалась с проворством землеройки, через обледенелое бревно скользнула с ловкостью дельфина, обгоняющего волну, по тропинке понеслась, как лесной олень… И за первым же поворотом с разбегу врезалась в неспешно шествующего Никиту.
– Какая встреча! – он с радостной готовностью принял меня в объятия.
– Пусти! – я забилась, тщетно пытаясь вырваться.
– Эй! Что случилось?
Атлант перестал улыбаться, придержал большой теплой рукой мой трясущийся подбородок и участливо заглянул мне в глаза.
– Я там видела такое… Такое… – жалким голосом Нюни захныкала я. – Просто ужасно! Там мужчина!
– Значит, не одного меня потянуло на природу из номера без удобств, – резюмировал Никита. – И что такого? Хочешь сказать, что ты никогда не видела писающих мужчин?
Он сначала недоверчиво нахмурился, а потом расплылся в самодовольной улыбке:
– Так вот почему ты прямо-таки рухнула, когда я вылез из-под одеяла! Тебя потрясла моя мужская стать!
– Щас! Размечтался! – Тяпа грубо вытолкнула опешившую Нюню из зоны контакта. – Это я-то мужиков не видела? Да я, чтоб ты знал, даже замужем была!
– Чтоб я знал? – Атлант изобразил задумчивость. – Полагаешь, эта информация может мне пригодиться?
– Послушайте, Никита! – я прогнала Тяпу вслед за Нюней и обратилась к атланту со всей возможной рассудительностью.
– Мы вроде уже перешли на «ты»? – напомнил он.
– Послушай, Никита! – чтобы не отвлекаться от темы, я не стала спорить и безропотно приняла предложенную поправку. – Уверяю тебя, на меня не производит сокрушительного впечатления вид нормального мужского тела.
– Это что за намек? – атлант опять нахмурился.
– Никаких намеков! Там, в лесу, я увидела мужчину, которому отрезали жизненно важный член организма…
– О господи! Ну, к чему это словоблудие? Почему бы попросту не сказать: «Я увидела мужика без ноги»? – раскритиковала меня Тяпа.
Она была права. Привычка изъясняться многословно и красиво, позаимствованная у интеллигентных родителей и преподавателей библиотечного факультета, меня подвела. Простодушный Никита понял мои слова по-своему.
– Ох, ни фига себе! – он уважительно присвистнул. – Ну, тогда я тебя понимаю! Февральским вечером в диком лесу увидеть евнуха– эксгибициониста – это действительно нечто особенное!
И пока я, округлив глаза и рот, соображала, что можно сказать на это абсурднейшее заявление, жизнерадостный атлант скомандовал:
– Айда, я тоже хочу посмотреть!
С этими словами он сцапал мою вялую руку и потащил меня в лес.
Вдвоем с крепким молодым мужчиной гулять по темному лесу было почти не страшно. Я говорю «почти», потому что Нюня все-таки трепетала, опасаясь покушения на то, что она искренне считает самым дорогим, – на мою женскую честь. Однако Никита проявил к этому бесценному сокровищу великолепное пренебрежение, чем вызвал тайное неудовольствие Тяпы.
Меня, если честно, тема спонтанных сексуальных контактов не волновала вообще, голова трещала так, что я почти не слышала хруста снега и веток под ногами. И слов Никиты, который по пути к месту дислокации одноногого типа пытался светски со мной беседовать, я тоже не слышала. В конце концов он это понял, перестал обращать на меня внимание и сосредоточился на осмотре местности.
Вдвоем с крепким молодым мужчиной гулять по темному лесу было почти не страшно. Я говорю «почти», потому что Нюня все-таки трепетала, опасаясь покушения на то, что она искренне считает самым дорогим, – на мою женскую честь. Однако Никита проявил к этому бесценному сокровищу великолепное пренебрежение, чем вызвал тайное неудовольствие Тяпы.
Меня, если честно, тема спонтанных сексуальных контактов не волновала вообще, голова трещала так, что я почти не слышала хруста снега и веток под ногами. И слов Никиты, который по пути к месту дислокации одноногого типа пытался светски со мной беседовать, я тоже не слышала. В конце концов он это понял, перестал обращать на меня внимание и сосредоточился на осмотре местности.
Никакого одноногого на пенечке под елочкой не было и в помине. Почему-то это меня ничуть не удивило. Я бы даже согласилась считать Одноногого Черного Человека мистическим созданием или навязчивой галлюцинацией, но Никита, дотошно исследовав окрестности, уверенно заявил:
– Тут кто-то был!
Он высоко поднял брови и выжидательно уставился на меня, словно предполагал получить в ответ некую важную информацию. Получил малоосмысленный и затуманенный страданием взгляд, понял, что толковых свидетельских показаний не дождется, пожал плечами и вновь превратился в более или менее галантного кавалера.
Обновленный интерес к моей персоне атлант проявил бестактным вопросом:
– Слушай, что это у тебя с лицом?
– С лицом? – Я стянула перчатку и осторожно ощупала свою физиономию.
На лбу обнаружилась большая и болезненная шишка, выпирающая, как деревянная фигура на носу корабля.
– Это я ветку не заметила и ударилась.
– У тебя зрение плохое? – сочувственно спросил Никита и тут же заботливо взял меня под ручку, очевидно, претендуя на благородную роль поводыря бедной слепой девушки.
– Зрение у меня хорошее, – ответила я, максимально отодвинувшись. И с подачи язвительной Тяпы добавила: – У меня компания плохая.
– Это ты про японцев говоришь? – Никита ловко притворился, будто не понял, что последней репликой я хотела ущучить лично его. – А и в самом деле, что это за общество для милой девушки – толпа инородцев! Они тебе кем приходятся?
– Большой проблемой, – вздохнула я.
– Хочешь об этом поговорить? – Бархатный голос Никиты зазвучал мягко, вкрадчиво.
– Подумаешь, психоаналитик нашелся! – фыркнула мне в ухо Нюня. – Сейчас предложит прилечь на кушетку!
– Если предложит – соглашайся! – быстро сказала Тяпа.
– Ты не очень торопишься? Предлагаю где-нибудь присесть и поболтать, – предложил мой спутник. – Смотри, закат-то какой чудесный!
– Где чудесный закат? – немедленно повелась простодушная любительница прекрасного Нюнечка.
– Сейчас покажу, – пообещал мой атлант таким тоном, словно собирался производить закат солнца вручную. Впрочем, на это зрелище я бы как раз полюбовалась. – Лучше всего будет видно… во-от оттуда!
Все поведение Никиты говорило о том, что отказа от романтических посиделок он не примет, однако меня эта его настойчивость не только не обрадовала, но даже насторожила. Ухаживания в стремительном и жестком хоккейном стиле всегда внушали мне сомнения в искренности пылкого чувства. Возможно, кому-то покажется, что это несущественные тонкости терминологии, но лично мне больше нравится, когда мое сердце осаждают, а не оккупируют.
Серые глаза атланта сверкнули холодным металлом, скульптурные черты забронзовели. Я поняла, что промахнулась с мифологической привязкой: определенно, передо мной был не жизнерадостный древний грек, а суровый викинг, по сути своей – безжалостный захватчик и поработитель.
– Может, не надо? – жалко вякнула я, тщетно пытаясь обрести суверенитет.
Как бы не так! Никита выпустил мой локоток только для того, чтобы крепко обхватить за талию, после чего в бестрепетной жандармской манере увлек меня в сторону кособокой дощатой развалюхи, соседствующей с «Либер Муттер».
Сооружение было очень похоже на сеновал, о котором еще недавно грезила моя Тяпа, однако ликования в массах это обстоятельство не вызвало: обе мои сущности предчувствовали, что особой радости уединение с Никитой мне не принесет. Поскольку словесные протесты явно не принимались, я перешла от слов к делу – начала упираться и тормозить ногами.
– Устала? – по-своему понял это целеустремленный кавалер.
– Очень! Прям с места не могу сойти! – соврала я и безжалостно вбила носки туристических ботинок в мерзлую землю.
– Ладно, я тебе помогу!
Атлант, обернувшийся викингом, подхватил меня на руки и понес к развалюхе, которая, судя по темным окнам и отсутствию дыма из трубы, была необитаемой.
– Ну, вот и доигрались! – в отчаянии упрекнула нас с Тяпой Нюня. – Сейчас кто-то узнает, каково быть жертвой насилия!
– Танюха, только спокойно! Вспомни, чему тебя учила Райка! – напряженно зашептала Тяпа.
Райка Лебзон, моя институтская подружка и соседка по общаге, в свое время учила меня многому. Бесценная информация, которой она щедро делилась, касалась в основном отношений между полами.
О полах я, наивная дурочка, в свои семнадцать твердо знала только то, что их два: мужской и женский (про гермофродитов, транссексуалов и прочие промежуточные звенья неэволюционного происхождения рассказала мне, темной, та же Райка). Один из спецкурсов, прочитанных мне многоопытной подружкой, условно назывался так: «Что делать, если насилие неизбежно». Я очень хорошо запомнила эту лекцию, потому что она была неподражаемо доходчивой и короткой. Весь инструктаж сводился к одному-единственному совету: расслабиться и постараться получить удовольствие. Райка клялась, что позаимствовала эту ценную рекомендацию из памятки для американских военнослужащих женского пола. Правда, в полной версии армейской инструкции безоговорочную капитуляцию предваряли пять пунктов активного сопротивления, но Райка навела цензуру по своему вкусу. Она всегда была не прочь расслабиться и получать удовольствие.
В молодые годы я верила Райке больше, чем партии и комсомолу, вместе взятым, а теперь менять отношение к подружкиным заповедям было поздно. Уединенный сарай пугающе быстро приближался. Опасаясь, что я не успею должным образом расслабиться к началу весьма вероятного насилия, я начала это делать загодя: глубоко вздохнула, обмякла, как тряпичная кукла, закрыла глаза и сосредоточилась на гипнотическом шепоте Тяпы:
– Я спокойна, я абсолютно спокойна! Мне хорошо, мне очень хорошо, мои мышцы расслаблены, мое дыхание свободно, меня ничто не сковывает, я парю над землей, пространство надо мной не властно, время остановилось…
– А, м-м-мать твою! – с негодованием воскликнул оккупант-поработитель.
Мое спокойствие еще не достигло той стадии, на которой я могла бы игнорировать громкий ругательный крик в ухо. Поморщившись, я открыла глаза и обнаружила, что остановилось не столько время, сколько несущий меня Никита.
– Кажется, я вляпался, – неуверенно сказал он.
– В каком смысле? – заинтересовалась Нюня.
Оказывается, дуреха еще не потеряла надежды, что порывистый красавец мужчина в меня влюбится (у нас в пятом «Б» говорили «врежется», «втрескается», «втюхается», а глагол «вляпаться» по смыслу был где-то рядом).
– В прямом, – напряженным голосом ответил атлант-перевертыш. – Наступил на какую-то дрянь и прилип, не могу ногу поднять.
– Отпусти меня.
– Ладно. Только смотри под ноги.
Я последовала совету Никиты и посмотрела сначала под свои ноги, а потом и под его. Сам Никита, освободив себе руки и обзор, тоже вперил взгляд в землю. Вернее, в серую от старости доску, переброшенную над канавой в качестве мостика. Сама по себе доска особого интереса не вызывала, а вот на то, что оказалось под подошвами дорогих спортивных ботинок, взглянуть было бы любопытно. Однако сделать это не представлялось возможным: Никита, как ни старался, не мог оторвать ботинки от доски.
– Не иначе, какой-то зверский клей! – предположил он.
– Зверский, это ты очень точно сказал, – согласилась я, потянув носом и узнав знакомый запах. – Это клей для крыс, мой дедушка на даче тоже таким пользуется.
– Твой дедушка клеит крыс?!
Никита спросил это так, что я обиделась за дедушку. Он у меня очень славный старикан, бывший профессор математики, а теперь народный депутат и по совместительству – в свободное от законотворчества время – садовод– любитель. Извращений мой дедуля чужд (я не беру в расчет законотворчество, которое в нашей стране как раз сродни извращенной групповухе), и крыс он клеит с единственной целью избавить от их присутствия наш дачный дом.
– Все, с ботинками можешь попрощаться, – злорадно сказала я. – Мне дедуля рассказывал, что этот суперклей – засекреченное изобретение спецов оборонного завода. До конверсии его использовали для крепежа деталей в военной авиации, а теперь вот приспособили для борьбы с наземным противником. Все, чем я могу помочь – найти ножовку и выпилить твои ботинки вместе с частью доски. Будешь ходить, как японская гейша, на деревянных подошвах.