В таком состоянии она открыла папку с бумагами Келифи. Она обращалась в совет по иммиграции, миграционный суд и полицию. Эти беседы ничего не добавили к тому, что она уже знала об этом алжирце. Он должен покинуть страну. Не стоит испытывать шведскую демократию на прочность. А ведь это именно то, чем занимается этот идиот-информатор.
Беспокойство усиливалось. «Найду ли я когда-нибудь место, на котором мне будет комфортно? — спрашивала себя Фредрика. — Почему, что бы я ни делала, мне все время хочется заниматься чем-то другим?»
Эта погоня за счастьем несколько приостановилась с тех пор, как у Фредрики появились дети. С ними она росла как личность и жизнь ее стала упорядоченнее и стабильнее.
Фредрика провела пальцем по фотографии сына. Он похож на отца. Дай Бог Спенсеру долгих лет жизни, чтобы мальчик не остался сиротой, не успев повзрослеть!
При мысли о преклонном возрасте Спенсера Фредрика снова помрачнела. Чтобы отвлечься, она включила компьютер. За какой-нибудь час материалы о предстоящих взрывах заполонили весь Интернет.
В одной из статей мелькнуло имя Алекса Рехта.
«Как же оценивает криминальная полиция реальность угрозы терактов? Алекс Рехт воздержался от комментариев по данному вопросу, но заверил, что работа ведется в тесном сотрудничестве с СЭПО и Стокгольмской полицией и необходимые меры уже приняты».
Алекс Рехт был лучшим шефом из тех, кого Фредрика когда-либо знала. Остальные начальники и рядом с ним не стояли. Неожиданно для себя она почувствовала, что тоскует по бывшему коллеге, и взяла телефон. Алекс ответил после третьего сигнала.
— Извини, но сейчас я страшно занят.
— Понимаю, я всего лишь хотела…
Собственно, чего она хотела? О чем она думала, когда набирала его номер? Ни о чем.
— Ты хочешь спросить меня о терактах?
— Да.
Ее голос дрожал, а Рехт говорил, как всегда, уверенно:
— Не знаю, что и сказать тебе… Слишком много непонятного. Черт возьми, бомбы по всему городу!
В трубке раздался треск, как будто Алекс стоял на улице и вдруг подул ветер. Фредрика выглянула в окно. Дождь, как обычно в это время года. Разговор с бывшим начальником почему-то успокоил Фредрику. Если за дело берется Алекс, все закончится хорошо.
— А парламент?
— Точно неизвестно, но есть основания полагать, что кто-то просто решил отвлечь наше внимание от риксдага на время дебатов.
— О боже!
— И если эта догадка верна, мы столкнулись с очень опасным сценарием.
Фредрика пробежала глазами текст на мониторе.
— Террористы льют воду на мельницу ксенофобов. Особенно сейчас, когда дебаты сорваны.
— Они не сорваны, речь идет всего лишь об их переносе, — поправил Алекс. — Спикер был в ярости, когда разговаривал с СЭПО. «Дискуссия состоится завтра при любом раскладе! Ее отмена еще больше осложнит наше положение!» — кричал он.
Спикер отличался горячим темпераментом и здоровым чувством юмора. Фредрика не знала никого, кто бы не любил его, независимо от партийной принадлежности.
— Мне пора, заканчиваем, — предупредил Алекс.
— Ты звони, не стесняйся, если будут новости… или просто так.
Алекс вздохнул:
— А может, ты скучаешь по полиции?
Скучает ли она?
— Нет-нет, я очень довольна новой работой. Куча бумаг и отчетов… ты же помнишь, это как раз то, что мне нравится.
— Я-то думал, ты такая же, как мы, полицейские. Все время стремишься туда, где жарко.
Она не отвечала.
— Береги себя, скоро созвонимся.
Алекс завершил разговор, и Фредрика отложила телефон в сторону. На часах без десяти пять. Вот-вот прогремит первый взрыв.
От дождя волосы Эден Лунделль покрылись мелкими кудряшками. Сигарета погасла. Чертова погода! Эден выбросила окурок и зашагала в направлении риксдага.
У дверей ее остановил полицейский:
— Простите, но сюда нельзя.
Эден достала свое удостоверение, и парень в форме посторонился. Охрана уважительно посмотрела ей вслед.
Когда она сказала, что собирается ехать в парламент, Себастьян недоуменно округлил глаза:
— Ты руководитель подразделения, тебе не следует выезжать на такого рода операции.
Он говорил это вполне доброжелательно и в то же время будто наставлял ее. Так некоторые отцы общаются со своими детьми. Сама Эден всегда старалась держаться с дочерями как со взрослыми, без сюсюканья и угроз.
— Я хочу там быть и буду.
— Тогда возьми с собой кого-нибудь. — Себастьян начал раздражаться. — Хотя бы одного из моих аналитиков.
— Хочешь навязать мне какого-нибудь горе-арабиста?
Она сказала это с презрением, о чем тут же пожалела. Но Себастьян, всегда такой сдержанный со своими коллегами, конечно, не обиделся.
— Там же черт знает что творится…
— Все верно, — согласилась Эден. — И ты обо всем этом имеешь весьма слабое представление. Но это совершенно не важно, Себастьян. Просто предоставь возможность действовать тем, кто еще способен в этом разобраться. В конце концов, я должна буду что-то сказать ГД, когда с ним встречусь.
Это был совершенно ненужный конфликт. Эден хорошо работалось с Себастьяном. И все-таки она не удержалась лишний раз подколоть его и его аналитиков. Под «горе-арабистами» она имела в виду тех, кто указывал в верхней строчке своего резюме, что много лет изучал арабский язык, однако и на самой обыкновенной рабочей встрече с арабами не мог обойтись без переводчика. Разумеется, это не мешало им быть хорошими аналитиками. Сотрудники Себастьяна отличались высокой квалификацией. И далеко не все изучали арабский и должны были уметь говорить на этом языке. Черт возьми! Эден знала, что ей придется за это извиняться. Если Себастьян когда-нибудь вспомнит об этой размолвке, будет очень неудобно.
Эден тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. Сейчас надо было сосредоточиться на риксдаге. «В каком все-таки мрачном здании заседает шведский парламент, — подумала она. — Совсем не то, что британский, французский или израильский».
Здание кнессета в Иерусалиме, при всей своей простоте, изумительно. Оно напоминает о молодости Государства Израиль и драматичности его истории. Одно время Микаэля тянуло в эту страну, куда уехали родители Эден. Но она не представляла себе, как будет там жить, и не хотела, чтобы там росли ее дети. Ее мнение было решающим. Если единственный еврей в семье не желает уезжать, тут уж ничего не поделаешь.
Немного пройдя по коридору, Эден увидела Алекса. Он разговаривал с кем-то из полиции. Заметив Эден, помахал ей рукой.
— Вас, я вижу, тоже потянуло на место события? — обратилась к нему Эден.
— Ситуацию надо держать под контролем. — Алекс будто смутился.
— Совершенно с вами согласна. Нашли что-нибудь?
— Ничего. Но все ведь только начинается.
Эден огляделась. Кругом полиция. Примерно так сейчас выглядят Королевская библиотека, универмаг «Оленс» и Розенбад.
Все-таки довольно странный подбор мест.
Зазвонил телефон, и она услышала голос Микаэля:
— Что произошло?
Словно он, как священник, имел своего личного полицейского, чтобы всегда получать информацию из первых рук. Эден во всем любила порядок.
— Мы пока не знаем, — ответила она, отворачиваясь от Алекса.
— Насколько это опасно?
— Что? Нет-нет… Тебе не о чем беспокоиться, Микаэль.
— В самом деле? Но я видел снимки в газетах. Это похоже на большие народные гулянья.
Эден не поняла, что он имеет в виду, и завершила разговор.
— Мой муж, — объяснила она Алексу.
— Тоже полицейский?
— Нет, священник.
Алекс посмотрел на нее с таким видом, будто с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Понимаю, — сказала Эден, — я мало похожа на жену священника.
Она провела ладонью по мокрым прядям, пытаясь придать им видимость прически. К ним подошел полицейский в форме.
— На улицах неспокойно, очень много народу, — сообщил он.
«Это похоже на большие народные гулянья», — вспомнила Эден слова Микаэля.
— И кто они?
— Прежде всего это те, кого полиция выдворила из опасных мест. Ну и просто любители поглазеть.
Лицо Эден омрачилось. Четыре бомбы и эвакуация риксдага! Здесь есть от чего впасть в отчаяние. «Идиотизм! — пронеслось у нее в голове. — Совершенно идиотский подход!».
— Это пустая угроза. — Эден решительно повернулась к Алексу. — Блеф. Бомбы, парламент — все. Над нами кто-то насмехается. Хочет устроить цирк. И надо заметить, ему это пока неплохо удается.
Алекс почесал затылок.
— Рано делать такие выводы, — возразил он. — Наберитесь терпения.
Эден посмотрела на часы:
— Но уже шестой час, а взрыва до сих пор не было. И его не будет ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.
— Но уже шестой час, а взрыва до сих пор не было. И его не будет ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.
— Давайте подождем, — ответил Алекс.
«Но если Эден права, — подумал он, — теракта не будет и через сорок пять минут тоже. Можно расслабиться».
8
19:10
Буря улеглась, так и не начавшись. В шесть часов все по-прежнему оставалось тихо. Спикеру сообщили из СЭПО, что осмотр здания парламента продолжается, но до сих пор ничего подозрительного обнаружить не удалось. В ответ он объявил, что запланированная дискуссия по проблемам иммиграции состоится завтра утром.
Сразу после семи вечера сняли оцепления на Центральном вокзале и возле универмага «Оленс». Примерно в это же время сотрудникам Розенбада и Королевской библиотеки разрешили вернуться в свои кабинеты. Фредрика Бергман задержалась в Министерстве иностранных дел после работы. Она не хотела уходить, пока все не уляжется.
Лишь когда окончательно выяснилось, что опасность миновала, и история с четырьмя несостоявшимися взрывами стала достоянием газет, Фредрика собрала сумку и отравилась домой.
Ночью она долго смотрела на Спенсера в темной спальне.
— Что такое? — спросил он, не отрывая головы от подушки.
— Ничего, — ответила Фредрика. — Просто я счастлива тебя видеть.
— А-а-а… — (Она почувствовала, как он улыбается.)
Фредрика придвинулась к мужу. Ей захотелось узнать, насколько он постарел за последнее время. Иногда она замечала новые морщины на его лице, и тогда ей становилось страшно. Он был на двадцать пять лет старше ее. Чудовищная разница! В последние годы Фредрика ощущала ее особенно болезненно.
Она погладила Спенсера по лбу и заглянула ему в глаза. Он обладал способностью засыпать в любую минуту. Он всегда делал это после секса, которым они обычно занимались поздно. Они виделись только вечерами или за полночь, словно их любовь не выносила дневного света. И тогда уже никакая усталость не могла помешать их страсти.
Однако двое детей и несколько лет разлуки Спенсера с семьей многое изменили. Вдобавок ко всему Спенсера несправедливо обвинили в сексуальном насилии. Слишком много неопределенности, волнений, страха. Поэтому в последнее время они все чаще довольствовались тем, что просто сидели на диване друг возле друга, а потом засыпали перед погасшим экраном телевизора.
Это было горько признать, но старел не только Спенсер. К примеру, Фредрика не могла вспомнить, когда в последний раз напивалась по-настоящему. Вероятно, в Нью-Йорке, на том смертельно тоскливом вечере, который устроил коллега Спенсера.
— О чем ты думаешь? — Голос Спенсера вывел Фредрику из размышлений.
— Вспоминаю, когда в последний раз напивалась.
— С тобой все в порядке? — Он открыл глаза.
— Мы становимся старыми и скучными.
— Последнее нам точно не грозит, а первое… Да, боюсь, мы не молодеем.
— А ты правдоруб, Спенсер. — Фредрика рассмеялась.
— Да, я такой.
Он протянул руки и крепко прижал ее к себе.
«Я буду любить тебя всегда».
Некоторое время Фредрика разглядывала его руку, а потом поцеловала пальцы. Рядом с обручальным кольцом было еще одно, которое Спенсеру подарили по случаю присуждения докторской степени.
В день их свадьбы ей не удалось сдержать слез. За все те годы, пока они оставались любовниками, Фредрика так и не смогла поверить, что их отношения могут вылиться во что-то серьезное. Болезненно решался и вопрос с фамилией. Фредрика категорически отказывалась называться Лагергрен, а консервативный Спенсер, конечно, ни за что не желал становиться Бергманом.
— Чем тебе так дорога твоя девичья фамилия? — удивлялся Спенсер. — Неужели это так важно?
— Не знаю, — отвечала Фредрика. — Но в таком случае мне непонятно, почему ты так держишься за свою.
Примерно так заканчивались все их дискуссии на эту тему. В конце концов оба сошлись на том, что дело не в фамилии, и оставили все как есть.
Погладив обручальное кольцо Спенсера, Фредрика поймала себя на том, что снова думает об Эден Лунделль. Почему ее так удивило, что Эден замужем? Вероятно, этот момент как-то не вписывался в образ жесткого и бескомпромиссного агента секретных служб. «Она выглядит так, будто ест на завтрак младенцев», — сказал об Эден госсекретарь, когда представители СЭПО покинули конференц-зал.
«Со шведской демократией шутки плохи», — заметила тогда Эден. Вероятно, так оно и есть, но разве этим занимался Захария Келифи, которому грозит высылка из страны? Одно Фредрика знала наверняка: тот, кто пугает людей, подвергает шведскую демократию серьезным испытаниям на прочность. Она замечала, что после террористических атак общество становится менее критичным в отношении законов, ущемляющих права личности. Как будто соблюдение этих прав — роскошь, которую можно позволить себе лишь при определенных обстоятельствах.
Эден Лунделль походила на женщину, которая слишком высоко ценит свою независимость. И это при том, что она имела волосы насыщенного медового цвета и самые длинные ноги, какие только Фредрика видела в своей жизни, что от нее пахло сигаретами и, казалось, она совсем недавно сменила военную форму на элегантный костюм.
В жизни случаются непоправимые ошибки, не любую вину можно потом искупить. Зачем идти на ненужный риск, если есть СЭПО и полиция, которым по закону положено обеспечивать безопасность людей? Постановление по делу Захарии Келифи было принято в шесть часов. С арестом наверняка тянуть не стали, и, скорее всего, уже сейчас Захария сидит в камере.
Раньше Фредрика не занималась так называемыми вопросами безопасности и не сталкивалась с ними, когда работала в полиции. Покидая зал заседаний, Лунделль и ее коллеги оставили свои визитки. Но звонить кому-либо из них Фредрике казалось не совсем удобным. Особенно Эден.
Убедившись, что Спенсер уснул, Фредрика достала из сумки статью о секретных службах, написанную одним из ее коллег. Текст во многом повторял то, что ей уже приходилось читать на сайте СЭПО.
«СЭПО призвана не допустить проникновения в Швецию людей, представляющих потенциальную угрозу ее безопасности. Решение об отзыве вида на жительство принимается на основании биографии иностранца, его контактов и деятельности как в Швеции, так и за рубежом». Самый очевидный признак «неблагонадежности» — связь с террористами. Однако бывали и другие, более редкие случаи, например депортация на основании подозрений в шпионаже.
Положения и инструкции предлагали смотреть в будущее. Речь шла не о том, насколько опасен для страны тот или иной беженец, но о том, какую угрозу он может представлять в дальнейшем. Кому же дано об этом знать?
Фредрику продолжали мучить сомнения. Еще несколько часов назад центр Стокгольма оказался парализован ложными предупреждениями о взрывах, которые должны были прогреметь за день до назначенного в риксдаге диспута по проблемам иммиграции и интеграции иностранцев в шведское общество. А эта дискуссия, в свою очередь, связана со слушаниями в суде, в результате которых двое молодых людей были приговорены к длительными тюремным срокам за подготовку теракта.
«Все это звенья одной цепи», — думала Фредрика.
Она чувствовала: что-то здесь не так. Угроза взрывов — ложный маневр, в этом нет никакого сомнения. Вопрос в том, что за ним стоит.
9
21:35
Около половины девятого Эден Лунделль докуривала свою последнюю за этот день сигарету. Она только что вернулась с работы и спряталась за гаражом, чтобы сделать там несколько затяжек. Попадись Эден на глаза соседям, те непременно решили бы, что она выпивает тайком от мужа. Никому не пришло бы в голову, что она просто не хочет расстраивать Микаэля, которому очень не нравилась вредная привычка жены.
В самом конце рабочего дня, когда Эден уже собиралась идти домой, ей позвонил Алекс Рехт и поделился информацией, которую ему только что передал один из подчиненных. Речь шла о звонках лжеинформатора. Как было установлено, все четыре раза телефонное соединение осуществлялось на АТС близ аэропорта Арланда. Четвертый звонок, вне всякого сомнения, сделан с территории аэропорта.
Эден пошла к дому. Теперь, по крайней мере, мы знаем ответ на первый вопрос: «где?» — а значит, и остальные вопросы — «кто?» и «почему?» — уже не так далеки от разрешения, как раньше.
Когда Эден Лунделль открывала входную дверь, ни в одном окне не горел свет. Войдя в прихожую, она инстинктивно оглянулась по сторонам и только после этого щелкнула замком. Она не понимала людей, которые безответственно относятся к собственной безопасности.