Когда на лестнице послышались шаги Микаэля, Эден почувствовала, что в прихожей пахнет сигаретами. Черт! Она быстро повесила куртку и пошла навстречу мужу.
Эден затаила дыхание, когда он целовал ее в щеку. Дело было не в куртке — запах остался у нее в волосах.
— Ты курила?
— Да.
Врать не имело смысла. В следующий раз она не станет прятаться за гаражом, а просто сядет на лестнице. Так удобнее, по крайней мере.
— Неужели ты никогда не сможешь покончить с этим?
— Нет. Поесть что-нибудь осталось?
— Возле посудного столика. Надо только разогреть.
Эден пошла на кухню, Микаэль следом. Она старалась не смотреть ему в глаза. Эден вернулась домой поздно, и от нее пахнет сигаретами. Сейчас Микаэль скажет, что беспокоился, что ей следовало ему позвонить, что она слишком долго засиживается на работе и надо думать о дочерях.
— Могла бы и предупредить.
— Я звонила.
— Ты обещала быть дома около семи.
— Но ты ведь знаешь, что произошло в городе.
— Разумеется, я об этом слышал. Но ты должна держать меня в курсе.
Должна ли?
Эден достала тарелку, вилку и стакан. Микаэль приготовил лазанью — любимое блюдо девочек, и ее тоже. Он встал рядом с ней. Эден подняла глаза.
— Ты могла бы туда не ехать.
— Оставь, пожалуйста, я только что получила это место.
— Ты уже давно там работаешь. Все так же, как было в криминальной полиции.
Эден не отвечала.
— Девочки про тебя спрашивали, Саба плакала. Ей хотелось бы, чтобы ты хоть изредка желала им спокойной ночи. Как другие мамы.
— Другие мамы? — Эден почувствовала, как у нее загорелись щеки. — А что бы ты мне сказал, если бы я была мужчиной?
— Тебе на все наплевать.
Часто ли ей приходилось видеть Микаэля по-настоящему сердитым? Такое случалось редко. А ведь они пережили переезд из Великобритании и теперь вместе воспитывали близнецов.
Но сейчас Микаэль злился не на шутку. У Эден не было сил углубляться в причины. Когда-то она тяжко согрешила. Не будь Микаэль священником, он бы обязательно ее бросил.
— Прости, — ответила она, — но сегодня я не могла отпроситься с работы только на том основании, что у меня дома плачет ребенок.
— Не просто ребенок, Эден. Твой ребенок.
— Разумеется, но по большому счету это действительно не такая уж проблема. А девочка должна понять, что она не пуп земли. Что мир не вращается вокруг нее и…
Микаэль тяжело вздохнул:
— Не думаю, что она так считает. Ей не нужна любовь всего человечества, она вполне удовлетворилась бы твоей.
Эден открыла рот, чтобы возразить, объяснить Микаэлю, что жизнь устроена не так, как бы ему хотелось. Но она устала и была слишком голодна, чтобы продолжать дискуссию. Поэтому она молча поставила тарелку в микроволновку.
— А как прошел твой день? — поинтересовалась она у мужа.
— Неплохо. У меня новая группа конфирмантов. Они такие же, как другие: на первый взгляд равнодушные, а на самом деле — страшно запутавшиеся.
Конфирманты. Эден нравилось о них слушать. Конфирманты Микаэля были достойным противовесом ее террористам. Микаэль продолжал рассказывать, пока она ела. Сама она ни слова не сказала о том, чем занималась весь день. Она видела, как Микаэль смотрел по телевизору репортаж о последних слушаниях в Верховном суде, и была благодарна ему за то, что он не задал ей ни одного вопроса на эту тему. Микаэль священник. Он не поймет, почему некоего Захарию Келифи нужно выдворить из страны.
Эден молча жевала лазанью. Все складывалось как нельзя лучше. Захария Келифи уже взят под стражу. Самое большее через неделю он отправится домой, в Алжир, сопровождаемый группой шведских полицейских. Все так, как и должно быть. Правосудие восторжествовало.
В доме было тихо. Диана спала, а Алекс Рехт сидел в своем кабинете. После напряженного рабочего дня сон не шел. Алекс чувствовал себя бодро. Диана широко улыбалась ему с фотографии на столе.
Дети ее приняли, но Алекс помнил, как плакала его дочь, когда он сообщил ей, что собирается жениться.
— Я страшно за тебя рада, — пробурчала она.
Алекс почувствовал в горле ком. Он сам был готов расплакаться, когда начинал думать о Лене, женщине, которая родила ему сына и дочь и с которой он надеялся пройти всю свою жизнь. Не всегда получается так, как хочешь. Он все знал, просто ужасно боялся, что после ее смерти все полетит к черту. Но Лена по-прежнему с ним. Хотя бы на этой фотографии, с детьми.
С первого взгляда на этот снимок, сделанный в последнее лето ее жизни, не скажешь, что с Леной что-то не так. Случайный взгляд не заметил бы ни усталости в ее глазах, ни того, как она похудела. От него ускользнула бы и тень тревоги на лицах детей. Девочка, как всегда, улыбалась. Но Алекс знал, как она выглядит, когда счастлива по-настоящему. На снимке не радость, а отчаяние.
А сын? В глазах мальчика затаилось столько обиды, что Алекс не мог смотреть на него без дрожи в коленях. Они так и не нашли общего языка и часто ссорились. Но Алекс все еще надеялся: когда-нибудь сын поймет, что не прав, и переменит свое отношение к нему.
Алекс отвел глаза от снимка и попытался сосредоточиться на работе. Итак, все угрозы оказались ложными. Никто не пострадал. Тем не менее на душе было неспокойно.
Четыре несостоявшихся взрыва. Почему не два, не три, а именно четыре? Четыре объекта в разных районах Стокгольма. Проверка на наличие взрывных устройств каждого из них и эвакуация людей потребовали огромных ресурсов. Быть может, это была всего лишь попытка отвлечь от чего-то другого, более важного? Таинственный злоумышленник, использовавший исказитель голоса, ограничился четырьмя звонками с разных телефонов, находящихся вблизи крупнейшего шведского аэропорта. Черт! При чем здесь Арланда?
Вторник, 11 октября 2011 года
10
Рейс 573, 09:03
С утра все пошло не так. Эрик опаздывал на работу. Во-первых, задержался автобус. Во-вторых, электричка, которая должна была доставить Эрика на Центральный вокзал, тоже опоздала. В результате он не успел на экспресс до Арланды. Наконец, поезд, на котором Эрик добирался до аэропорта, двигался с замедленной скоростью по причине аварии, которая произошла рано утром.
Эрик старался держать себя в руках, тем не менее пот бежал по спине ручейками и ладони взмокли. К самолету придется бежать, а это не пристало такому опытному штурману, как он. Как и многое другое, к примеру засохшая каша на рукавах мундира.
Эрик радовался, что ему так быстро удалось получить место пилота. Упорный труд и врожденные способности — вот все, что ему для этого потребовалось. Ну и конечно, удача. Не многие делают такую карьеру в его возрасте.
Нервозность отдавалась болезненными ощущениями в желудке.
Что, если я не успею?
Ему позвонили за пять минут до прибытия поезда к южной платформе аэропорта.
— Сейчас буду.
Он знал, что сдержит слово.
С Клаудией разговаривал на бегу. Она позвонила просто так, хотела услышать его голос. Через час они с сыном тоже поднимутся на борт самолета, чтобы улететь в Южную Америку, в гости к ее родителям. А Эрик после этого рейса до Нью-Йорка уйдет в долгожданный отпуск. Чтобы допоздна сидеть в кабаках, пить и танцевать ночами напролет и спать до полудня. Мама Клаудии обещала присматривать за их сыном, когда потребуется. Так будет лучше всем. С маленькими детьми бывает трудно, иногда Эрик готов был отдать свою правую руку за возможность как следует выспаться. Поэтому и родителям, и детям нужно время от времени отдыхать друг от друга. Это лишь укрепляет отношения.
Контроль службы безопасности стал более тщательным в последнее время. Пожалуй, они даже перегибают. В конце концов, если пассажиру дозволяется взять на борт несколько литров спиртного, смешно просить его выбросить из багажа пилочку для ногтей.
Не обращая внимания на очередь, Эрик подбежал к ренгтен-сканеру. Контролер понимающе кивнул:
— Припозднились сегодня?
— Да, черт…
Оба сделали все возможное, чтобы ускорить процесс. Эрик прошел через металлодетектор, взял сумку с конвейера и побежал дальше.
Тут он увидел своего коллегу Карима Сасси. «Самый симпатичный мужчина из всех, кого я видела в жизни» — так отозвалась когда-то о Кариме Клаудия. Сасси имел рост под метр девяносто, был смугл, улыбчив и харизматичен. «В его глазах можно утонуть», — сказала Клаудия, прежде чем Эрика начали раздражать комплименты жены в адрес его коллеги.
Но он и сам любил Карима. Они работали вместе уже много месяцев и прекрасно ладили. Почти подружились. Эрику нравилось общество Карима, и он надеялся, что их отношения будут крепнуть.
Карим стоял, отвернувшись к окну, но Эрик разглядел его профиль. Челюсти стиснуты, глаза полуприкрыты. Карим старался сосредоточиться перед рейсом. Ему и в голову бы не пришло взойти на борт в нетрезвом состоянии и клевать носом во время полета, как это позволяют себе некоторые пилоты.
Эрик подбежал к Кариму.
— Я уж думал, что полечу сегодня без штурмана, — заметил Сасси, вместо приветствия.
— Автобус опоздал, и я не успел на экспресс. А потом еще были проблемы с электричкой.
Карим злился, но оставил его объяснения без комментариев.
— Пойдем на борт, — только и сказал он.
Эрик волновался. Так он еще никогда не опаздывал.
— Все в порядке? — спросил он Карима.
— Да, если не считать того, что у восточного побережья США сегодня ожидается сильный шторм. — Карим пригладил ладонью пышную черную шевелюру.
— Могут возникнуть проблемы с посадкой?
— Похоже. Но запасов топлива должно хватить на несколько дополнительных часов полета, об этом я уже позаботился. Продержимся в воздухе сколько нужно или приземлимся в другом городе.
— И на сколько именно дополнительных часов нас хватит?
— На пять.
Карим отвернулся и пошел в сторону самолета.
Они вылетели согласно расписанию в половине десятого.
Выше облаков небо выглядит по-другому. Оно насыщеннее, бездоннее, ближе. Бесконечное пространство, в котором нет и не может быть никаких проблем. Только здесь Эрик понимал, зачем стал летчиком. Чтобы чувствовать себя частью этого великого ничто, которое больше его самого. В голове мутится. Одна мысль о том, что от земли его отделяет десять тысяч метров, нагоняет в кровь адреналина. К этому невозможно привыкнуть.
В кабину пилотов позвонили. На экране возникло лицо стюардессы Фатимы. После повторного сигнала Карим отпер замок нажатием кнопки. Фатима вошла и аккуратно закрыла за собой дверь.
Она была бледной как смерть. Глядя на нее, Эрик будто впервые по-настоящему понял значение этого выражения. Ее губы были прозрачными, как будто в них не осталось ни капли крови.
— Вот что я нашла в туалете. — Она протянула Кариму свернутый листок бумаги.
Карим пробежал глазами записку.
— Что такое? — поинтересовался Эрик.
— Они угрожают взорвать самолет, — ответила Фатима.
— Что?! Кто?!
Стюардесса не отвечала.
— Где вы это взяли? — спросил Карим.
— В туалете первого класса. — Фатима вздохнула. — Когда ходила проверять туалетную бумагу.
— Видел ли эту бумажку кто-нибудь из пассажиров?
— Не думаю, — покачала головой Фатима. — Иначе они сообщили бы нам.
— Мы только что дали сигнал пристегнуть ремни безопасности, — вмешался в разговор Эрик. — Сколько человек успело за это время посетить туалет?
— Пожалуй, немного, — согласилась Фатима.
— Скорее всего, никто, — поправил Эрик. — Дайте-ка мне взглянуть…
На листке стояло всего несколько строк. Эрик вернул записку Кариму, пытаясь унять дрожь в коленях.
— И как это попало в туалет? — спросил он.
— Наверное, записка была уже там, когда мы взлетели, — предположила Фатима.
— Но кто из пассажиров мог зайти туда до вылета?
— Вероятно, он попросил кого-нибудь оставить бумагу там. Кого-нибудь, кто был вхож в самолет до объявления посадки.
Эрик недоумевал. Он спрашивал себя, как могло получиться, что именно его самолет оказался под угрозой взрыва, и как эта бумага попала в туалет? В лучшем случае это чья-то неудачная шутка. В худшем — неизвестно, переживут ли они этот день.
— Что мы будем делать, Карим? — Эрик перевел глаза на командира.
Тот все еще читал бумагу. Точнее, он смотрел на нее или сквозь нее, снова и снова пробегая глазами строчки.
— Будем делать, что они велят.
— Что они велят? — Эрик округлил глаза.
— Но это невозможно, — прошептала Фатима.
— А что нам остается? — Карим обвел взглядом экипаж. — Здесь же ясно сказано, что они взорвут самолет, если мы не будем следовать их указаниям.
— Но как они смогут это проверить?
Абсурд. Полный абсурд. Эрик попытался собраться с мыслями.
— Если угроза серьезна, а согласно инструкциям службы безопасности мы должны исходить именно из этого, самым разумным будет им подчиниться, — вздохнул Карим. — Конечно, мы свяжемся с центром управления воздушным движением и САЛ,[5] и они нам скажут, как действовать дальше. Мы передадим им это сообщение. Очевидно, оно адресовано не нам. Мы всего лишь заложники.
Эрика прошиб холодный пот.
— Если это оставил кто-нибудь из пассажиров, — срывающимся голосом прошептал он, Карим перевел взгляд на Эрика, — этот человек должен наблюдать за нашими действиями.
Стюардесса стояла, прислонившись к стенке, со скрещенными на груди руками. Эрик разочаровался бы в ней, если бы она заплакала. Но Фатима крепилась.
— Вы еще кому-нибудь из экипажа это показывали? — спросил ее Эрик.
— Нет.
Он удовлетворенно кивнул:
— Будем скрывать как можно дольше. Сообщим обо всем в управление, а там решим, как нам быть дальше.
— Тогда я пойду. — Фатима выпрямилась и исчезла за дверью, притворив ее с легким щелчком.
Карим надел головную гарнитуру и стал запрашивать Арланду:
— Это Карим Сасси, командир экипажа рейса пятьсот семьдесят три. Мы получили записку, в которой сказано буквально следующее: «Если США немедленно не закроют „коттедж Теннисона“, а шведское правительство не отменит решения о депортации из страны человека по имени Захария Келифи, этот самолет будет уничтожен. При попытке посадить машину до того, как наши требования будут выполнены, произойдет взрыв. Пока в баке самолета не закончится бензин, у вас есть время на размышление». Как командир корабля, я намерен держать самолет в воздухе, сколько хватит топлива, — продолжал Карим. — Эти несколько часов — все, что есть в нашем распоряжении.
11
Стокгольм, 09:45
Сообщение от командира экипажа рейса 573 поступило почти сразу после вылета. Диспетчер тут же передал его в коммуникационный центр криминальной полиции, САЛ и Шведское транспортное агентство. В криминальной полиции новому делу тут же придали высший приоритет. Для Алекса Рехта это был уже второй случай угрозы теракта за эту неделю.
Снова и снова перечитывал он сообщение из коммуникационного центра, будто не веря своим глазам.
«Боинг-747», двадцать минут назад вылетевший из аэропорта Арланда, подвергся угрозе взрыва и считается захваченным. Командир воздушного судна связался с диспетчером и изложил ему суть ситуации.
В свете вчерашних событий угрозу следовало воспринимать серьезно. Алекс читал утренние газеты и знал, кто такой упомянутый в сообщении Захария Келифи. Очевидно, СЭПО уже взяла его под стражу и собирается выдворить из страны. Вот вся информация, которой располагал инспектор Рехт.
После консультации со своим шефом он решил позвонить Эден Лунделль:
— Это вы занимаетесь делом Захарии Келифи?
— Совершенно верно.
Эден уже была в курсе последних событий и сейчас беседовала с начальником одного из подотчетных ей подразделений. Она обещала перезвонить позже. Алекс решил воспользоваться свободной минуткой, чтобы еще раз оценить ситуацию.
Итак, самолет взлетел с хорошим запасом топлива. Он был полон, за исключением нескольких свободных мест в салоне первого класса. Экипаж состоял из десяти человек, включая пилота и штурмана. Пока топливо не закончилось, у правительства оставалось время на размышление.
Требование, предъявляемое террористами к шведскому правительству, Алекс худо-бедно понимал, но что, черт возьми, за «коттедж Теннисона»? Вероятно, Эден знает об этом больше. За время работы в полиции Алекс неоднократно сталкивался с угрозами взорвать самолет, направлявшийся в Швецию или из Швеции, но каждый раз опасность оказывалась ложной. Преступники блефовали.
С чем он имел дело сейчас? Был ли риск, что на борту «боинга» настоящая бомба? В таком случае кто-то благополучно миновал регистрацию, имея в сумке взрывное устройство, или кому-нибудь его подложил. Последний сценарий представлялся Алексу невероятным. Скорее всего, ничего такого на борту нет.
В кабинет заглянул Йерпе, начальник Алекса:
— Мы должны поставить в известность правительство, и это я поручаю тебе.
— Разве ты этого еще не сделал?
— Они проинформированы об угрозе, но не более. Надо разъяснить им подробности случившегося. Я уже сообщил, что мы едем. Надо торопиться, пока газетчики не проснулись.
Вот уже во второй раз за последнее время Алексу предстоял визит в Розенбад.
— Но мне нужна помощь. Я же, в сущности, тоже ничего не знаю.