— Ты с ума сошла? Мы вдвоем не удержим «Лендровер», в нем же сотни лошадей!
— Плюс еще одна кобыла — Кулишевская, — я кивнула, но не затормозилась. — Не эту машину, Алка! Любую другую, на которой мы поедем за этой!
— А-а-а, так мы будем за ней следить! — Трошкина уловила мысль и перестала прикидываться якорем.
Шехерезада Руслановна Кулишевская все еще трясла шелками, заползая на водительское место через щелочку.
— Трудно пройти верблюду через игольное ушко! — злорадно заметила по этому поводу Трошкина, пробегая мимо «Лендровера».
Мы выскочили на улицу и энергичным рукомашеством затормозили такси.
— Куда? — спросил водитель, дождавшись, пока мы занырнем на заднее сиденье.
— Туда же, куда вот эта синяя машина! — ответила Трошкина, влипая носом в окошко по правому борту, чтобы сопроводить взглядом выворачивающий из проулка «Лендровер».
Она впечатала в стекло лицо, обе ладошки и возбужденно заерзала на диванчике. Наш водитель приспустил на нос темные очки и внимательно посмотрел в зеркальце заднего вида. Трошкина в этом ракурсе должна была выглядеть странновато, вроде нервного осьминога, пытливо всматривающегося в нутро освещенного батискафа, поэтому я постаралась выглядеть респектабельно за двоих — распрямила спину, заправила за уши черные косы и умиротворяюще проокала:
— Городские-то девчонки беспокойные, да. На распродажу спешат, наперегонки, кто быстрее.
Водитель хмыкнул, но от расспросов воздержался и повис, как просили, на хвосте у «Лендровера». Подозреваю, что ему очень хотелось рассмотреть вторую участницу соревнования беспокойных городских девчонок. Меня это не обеспокоило: Кулишевская в бурнусе смотрелась не менее чокнутой, чем Трошкина-Осьминожкина.
Я считаю, что трудности шпионской работы в комфортной городской среде сильно преувеличивают. Другое дело — в глухой сельской местности, где плотность населения — один медведь на квадратный километр, редкие переезды из пункта А в пункт Б совершаются на гусеничной технике и нет никакой возможности незаметно проследить за кем-то подозрительным, непринужденно пристроив свой вездеход в кильватер к его трактору. А в большом городе, приятно (для шпиона) сочетающем оживленное автомобильное движение со средней крейсерской скоростью сорок километров в час, какие проблемы: водителю шпионского транспорта достаточно внимательно следить за преследуемой машиной и повторять ее простые и незатейливые движения.
Наш водитель, однако, слишком отвлекался на Трошкину. Едва «Лендровер» проскочил вперед, она перестала полировать лицом стекло, развернулась по ходу движения, вытянула шею и стала нервно подпрыгивать на сиденье. Эта выразительная театральная миниатюра «Икающий жираф» заметно интриговала водителя. Я побоялась, что он упустит «Лендровер», и призвала народную артистку Трошкину к порядку.
Пошептаться с ней я не могла, поскольку в машине громко пело радио, поэтому секретности ради распорядилась по-английски:
— Сет даун!
— От дауна слышу! — немедленно откликнулась Алка.
У любопытного водителя сами собой образовались остроконечные эльфийские уши.
Я повысила уровень секретности и перешла на неведомый миру диалект, который мы с Алкой придумали для личного пользования в пятом классе. Ничего сложного: в нашей версии родной русской речи после каждого слога нужно добавлять «си». То есть, если хочешь сказать «сиди ровно», по-нашему, по кузнецово-трошкински, это будет звучать так:
— Сисидиси росивноси!
Эти «сиси» и «в носе» неожиданно впечатлили водителя — он развернулся и зашарил глазами по Трошкиной. Не найдя на ней ничего удивительного, он перевел горящий взор на меня. Однако я твердо знала, что и с сисями, и с носом у меня полный порядок, поэтому не постеснялась прикрикнуть:
— На дорогу смотри, паря, однако!
Очень вовремя вспомнила свою вологодскую легенду!
Тут как раз Алка, прекрасно понимающая по кузнецово-трошкински, вняла моему призыву успокоиться и затихла, приняв располагающий и трогательный вид благовоспитанной девочки-дошколенка. Она села ровно, свела коленки, упокоила на них ладошки и только глазками блестела, как милая птичка.
— Осинаси торсимосизитси! — кротко заметила Трошкина, не отрывающая взгляда от машины Кулишевской, но по моей просьбе старательно сохраняющая практически самурайскую невозмутимость.
Таксист свернул за «Лендровером».
— Тыси виси…? — Алка снова уткнулась в стекло, отслеживая выход Кулишевской из машины.
— Висижуси! Посишлиси! — Я, не глядя, бросила в водителя купюрой, и он поймал ее на лету.
Замаскированная Тамара Руслановна резво утекла в дверь под вывеской «Елизаветинская клиника», и мы с Алкой порысили следом.
В интерьере клиники «Елизаветинской» полно было шика и блеска, даже вешалка в прихожей сияла золотом. Я сразу поняла: Кулишевской это заведение подходит. А вот я в наряде скромной поселянки с пышным убранством не гармонировала.
— Яси пойси… Тьфу, я пойду! — посмотрев на наше с ней отражение в огромном зеркале, решила Трошкина.
— А вот и нет! — не согласилась я. — Тебя вдовица знает! Забыла, как она на кладбище к тебе кинулась? Как к родной!
— А глазами все Зяму искала, — уныло припомнила Алка. И призналась: — Вот этого я не понимаю. Если Кулишевская знает, что Зяма мой жених, то почему ведет себя со мной так дружелюбно?
— Может, ревность — не ее диагноз? — предположила я, возвращая нас к актуальной теме. — Хотя чем-то Тамара Руслановна явно больна.
Мы заглянули под арку и пытливо посмотрели в золотисто-розовую даль бесконечного коридора с рядами одинаковых дверей. Очередей в дорогой клинике не было, мягкие диванчики в простенках пустовали, и угадать, к какому специалисту внедрилась Кулишевская, не представлялось возможным.
— Ты, конечно, можешь пройтись по коридору, заглядывая во все двери поочередно, — неуверенно предложила Трошкина.
— Я кое-что получше придумала! Дай свою сумку!
— Зачем?
— Затем, что у тебя хорошая сумка, новая и дорогая! — Я решительно отняла у подружки ее ручную кладь. — Стой здесь!
Из-под арки направо открывался вид на длинный коридор с диванами и дверьми, а слева в просторной нише за барьером из розового дерева сидела барышня в униформе.
— Здраствуйте, девушка! — с деревенским простодушием приветствовала ее я. — Вы хозяйку мою видели? Кулишевская, Тамара Руслановна. Она сумочку забыла, а там ей нужное! Я бежала, бежала — не угналась, она же на машине, а сумочку-то передать бы! Помогите, а?
— В пятнадцатый кабинет несите, — поглядев в компьютер, сказала форменная барышня, ничуть не удивленная происходящим.
Богатые безголовые дамочки и запыхавшаяся прислуга тут явно были не внове.
— В пятнадцатый? Ага, спасибочки! — колоритная вологодская я обрадованно покивала и припустила вдаль по коридору.
На розовых дверях красиво золотились ромбики с номерами. Табличек с фамилиями и медицинской специальностью докторов не имелось, и мне пришлось заглянуть в кабинет.
Дверь открылась и закрылась бесшумно. Я огляделась с порога: белые стены, окна нет, на потолке лампа дневного света. На стене красочный людоедский плакат, изображающий нижнюю часть женского тела в продольном разрезе. Рабочее место доктора, стул для пациента и кушетка из светлой кожи пустовали, но за выступом кафельной стенки, в отгороженном ширмой аппендиксе, шуршало и звякало. Девушка моего возраста и жизненного опыта по совокупности признаков не могла не узнать кабинет гинеколога.
«Да ладно?!» — восторженно ахнул мой внутренний голос, уже угадывая интригу.
Но вслух я даже не пискнула. Тихо-тихо подкралась к столу, заглянула в раскрытую книжицу медицинской карты, вздернула брови, машинально велела возбужденно завопившему внутреннему голосу немедленно заткнуться, потрясла головой, стряхивая с лица потрясенное выражение, и ретировалась из кабинета, в последнюю секунду сообразив спрятать Алкину сумку под рубахой.
— Все в порядке? — спросила любезная барышня за конторкой.
— Да, да, спасибочки! — я едва удержалась, чтобы не отвесить ей земной поклон.
— Что?! — заволновалась, увидев меня, Трошкина. — У тебя глаза как лампочки! Круглые и аж горят!
— Идем отсюда!
Мы выкатились из клиники, перебежали неширокий двор, укрылись за трансформаторной будкой и там, под возбужденное электрическое гудение, я ошарашила подружку новостью:
— Кулишевская беременна!
Алка ахнула, закрыла рот ладошкой и постояла так пару секунд. Потом убрала руку и спросила с подозрением:
— От кого?!
— Зришь в корень! — похвалила я, не подумав извиниться за каламбур. — У меня возник тот же самый вопрос, но в медицинской карточке ответ на него не записан.
— Кого-то надо допросить. — Трошкина нехорошо прищурилась.
Я не стала подсказывать ей подходящее имя. Мы ведь уже решили, что с Зямой надо встретиться и пообщаться.
— Смотри, она выходит! — я вовремя заметила на пороге знакомый бурнус.
Костюмированная мадам Кулишевская вышла из клиники и проследовала в аптеку, удобно расположенную в торцевой части здания.
— Еще один звоночек, — непонятно, но с явственной горечью молвила Трошкина.
— Ты это о чем?
— Второй аргумент в пользу версии о беременности не от мужа, — предательски подрагивающим подбородком Алка указала на аптеку. — Смотри, во-первых, для визита к гинекологу Кулишевская абсолютно неузнаваемо нарядилась. Во-вторых, она покупает прописанные ей лекарства в чужой аптеке, хотя наверняка могла бы взять их в своей собственной. А почему? Она скрывает свою беременность?
И сама же запальчиво ответила:
— Да потому, что это ее компрометирует! Значит, отец ребенка — не Маковеев! — Алка всхлипнула. — Эх, Зяма…
— Нет, погоди, — мне очень хотелось утешить подругу и обелить брата. — Почему сразу Зяма? Вообще, почему это не может быть ребенок Маковеева? Он и Кулишевская были мужем и женой, а муж и жена, как известно, спят вместе и… Ой!
Теперь уже я, как чуть раньше подружка, прикрыла рот ладошкой.
— Что — ой?
— Алка, я, кажется, поняла…
— А я нет!
Я улыбнулась:
— Редкий случай, когда отличница пасует перед троечницей! Слушай меня, Трошкина, и потом не говори, что не слышала. Я дам тебе пару фактов, а потом хочу услышать твое толкование, потому что, по-моему, все сходится.
— Да что сходится?! — завопила обычно кроткая Трошкина.
— Все. Слушай, — повторила я. — Во-первых, моя мамуля была знакома с Петром Маковеевым. Совсем немного, они лишь однажды пообщались на вручении какой-то премии, и все, что мамуля может вспомнить по итогам этой встречи — что Маковеев за ней не ухлестывал. Вообще! Совсем не оказывал ей знаков внимания, это нашей-то красотке Басе!
— Возможно, он был со своей дамой?
— В том-то и дело, что нет! А теперь факт второй: Галина Пална, подруга детства Маковеева, была с ним в теплых отношениях с первого класса по десятый, и никогда — никогда! — юный друг не пытался залезть к ней под юбку. Очень деликатный был юноша, руки не распускал, целоваться не лез. Ни разу за десять лет!
Я перевела дух и спросила:
— Ты понимаешь, Алка, к чему я клоню?
— К тому, что смерть Маковеева пробила зияющую брешь в ряду настоящих джентльменов?
— Трошкина, не язви, это не твое амплуа. Включи мозги! — я постучала пальцем по лбу, показывая, где искать тумблер. — Вывод совсем другой и, мне кажется, гениальный: Маковеев просто не любил женщин! Он был другой ориентации! Но тщательно это скрывал, даже женился, чтобы выглядеть респектабельно. Смеловский, кстати, говорил мне, что у Маковеева натуральный пунктик был по части фамильной гордости и чести.
— Боже! — Трошкина хлопнула себя по лбу и наконец зашевелила извилинами. — Тогда Кулишеская точно не могла забеременеть от мужа! И признаться ему в своем интересном положении она тоже не могла, потому что он понял бы, что жена ему изменяла! Да он бы ее просто убил!
Она немного подумала и убежденно кивнула:
— Да, мог бы и убить. Судя по подметному письму, мужик он был крутой и недобрый.
— Поэтому Кулишевская опередила его с убийством, и в мир иной отправился сам Маковеев! — азартно продолжила я.
— Но у нее же есть алиби! — напомнила справедливая Алка.
— У нее-то есть, а у ее любовника? — парировала я. — Пока сама Тамара Руслановна ради алиби парилась в скафандре для прессотерапии, с Маковеевым запросто мог разделаться ее дружочек!
— Хм, мне нравится эта мысль. — Алка неуверенно улыбнулась. — Главным образом потому, что при таком раскладе убийцей и любовником Кулишевской оказывается не Зяма!
— Да? А почему? — Я не то чтобы не обрадовалась такому выводу, просто не поняла подружкиной логики.
— Да потому, что в день убийства Маковеева Зяма сидел в Буркове, и Борис Акимович с Гороховым тому живые свидетели!
— Точно!
Мы обе разулыбались. Внезапный праздник безмятежной радости и тихого торжества испортил настойчивый телефонный звонок.
— Да? — все еще улыбаясь, обронила я в трубку.
— Инночка, ты ничего не забыла? — предгрозовым голосом спросил Бронич.
— Ой! Здрасьте, Михаил Брониславич, я тут немного приболела, кхе-кхе, — заюлила я, подумав, что страшно отомщу Горохову за эту подставу.
Никто, кроме беспринципного Жоры, не мог сдать Броничу мой новый номер.
— А какой сегодня денечек, ты помнишь? — ласковым голосом маньяка-убийцы вкрадчиво спросил шеф.
Я призывно поморгала Трошкиной: что отвечать-то? Казалось маловероятным, что Бронич позвонил мне только потому, что не нашел под рукой календаря.
— Сегодня исторический денечек, — с легчайшей укоризной молвил шеф. — Денечек открытия нашей выставочки…
— Блин!
Мое воображение живо нарисовало блин, который идеально иллюстрировал сложившуюся ситуацию: большой, коричневый, курящийся паром. Он выпал на сияющий музейный паркет из-под коровьего хвоста.
— Открытие через часик, а мои лучшие бойцы — где? В лазаретике? — продолжал кручиниться Бронич.
Трошкина покраснела. В «МБС» мы с ней обе штатные специалисты по пиару, но я старше по званию. По версии майора Кулебякина, моя должность называется «Начальник отдела по борьбе с организованной общественностью», а Алка у нас рядовая. Но обе мы крайне редко слышим от шефа такие комплименты, как «лучший боец».
Совестливую Трошкину это проняло.
— Мы скоро будем, Михаил Брониславич, уже летим! — сунувшись к трубке, с жаром пообещала она.
— Да, шеф, мы уже едем! — подавив тяжкий вздох, сказала я, и Бронич отключился.
Алка уже стартовала и засверкала подошвами в сторону трамвайной остановки, но я развернула ее призывным криком:
— Куда в таком виде, балда?! Лови такси, поедем к Максу в костюмерную!
Для светского выхода явно необходимо было переодеться.
Сколько раз, забегая в гости к Максу, я видела людей, фланирующих по коридорам телекомпании в нарядах, которые в любом другом месте сочли бы серьезным поводом для приглашения в гости санитаров психиатрической клиники!
Я помню Смеловского в красивом темно-синем пиджаке с золотыми пуговками-якорями и желтой шелковой рубахе, свободно выпущенной поверх серферских шорт.
Я видела его партнершу по утреннему эфиру Веронику в пуританской плоеной блузке с галстучком и спортивных штанах с лампасами.
Я созерцала брутального ведущего программы телепутешествий Егора Тимченкова в красно-зеленом норвежском свитере с оленями, попирающими копытцами голубые футбольные трусы, а доктора Демину из «Здоровеньки булы» — в чопорном крахмальном халатике поверх парчового платья в пол.
Такого рода чудо-наряды имеют одну общую черту: демаркационная линия между стилями у них проходит ниже уровня стола или стойки, за которой помещается ведущий.
Аборигены на ТВ ласково называют подобные комплекты «эфирный вариант», и студийные костюмеры вовсе не переживают из-за хронического дефицита в их закромах презентабельных вариантов «низа». Зрителям ведь безразлично, какие портки на дикторе, который виден им только выше пояса! Тем более никого не волнует, во что этот диктор обут. Макс, например, предпочитает сообщать народу утренние новости в удобных тапках с пушистыми кроликами.
Но мы с Трошкиной хотели себе не тапки, а красивые туфли на каблуке, и с этим возникла проблема. Одеть-то нас одели, причем во вполне себе приличные черные платья, а вот кое-как найденные достойные туфли мне были чуток тесноваты, а Алке слегка велики. Поэтому я прихрамывала, а Трошкина подволакивала ноги.
Это заметно подпортило наш экстрерьер. Зато Бронич сразу поверил, что мы обе нездоровы!
— Ладно, встретите гостей и можете возвращаться в свою больничку, — великодушно разрешил он нам, убогим. — Но чтобы на следующей недельке были в полном порядочке!
Мы с Алкой надели улыбки, которые сидели на лицах так же плохо, как туфли на ногах, и встали по сторонам дверного проема со списками приглашенных. Я от души надеялась, что заявленный в программе фуршет побудит гостей прибыть без задержки, и наша с Трошкиной мучительная вахта надолго не затянется.
Я не спец по акупунктуре, но давно убедилась, что тесные туфли напрямую воздействуют на головной мозг. Если обувь жмет, невозможно и помыслить о чем-то другом! Я мучительно думала, думала и придумала: подтащила к двери скучавшее в углу подобие трибуны, спряталась за ней ниже пояса и наконец-то избавилась от проклятых туфель. Они сопротивлялись, никак не желая со мной расставаться. Пришлось присесть и стягивать испанские черевички с ног руками.