Нет никакого заката. Никаких полотнищ. Это я все придумал. Нет никакого «вдали». Мы не видим восхода, не видим и заката. Потому что Скорлупа. Солнце является нам только в зените. До сих пор не изучен феномен – почему здесь светло днем. Я имею в виду – светло для нас. Местным светло, потому что солнце. Мы отбрасываем тени, мы видим тени деревьев. Солнца нет, но оно как бы есть. Будь ты проклят, Шадруван, ты сводишь меня с ума! Будь ты благословен, ты даришь мне надежду. Мне и всему Ларгитасу.
Запоздалая рыбачья лодка без звука входит в Скорлупу.
Исчезает.
– Старик Рахим, – говорит Асан. – Его дома никто не ждет.
– Почему?
– Сыновья погибли в битве при Ош-Ханаг. Одна невестка умерла родами. Другую взял за себя Фаршед Хромой, и она переехала к мужу. Старуху Рахим похоронил в прошлом году, – Асан ухмыляется невпопад и добавляет: – Я тоже дрался под Ош-Ханаг. Я был пятидесятником. Враги дрожали, заслышав мое имя. Не то что теперь…
Он смотрит на свои пальцы. У него семь пальцев на двух руках. Это не мешает Асану носить экспедиционный багаж. Не мешает готовить кулеш. Седлать лошадь. Щупать за задницу девок. Не мешает ничему, кроме одного – пугать врагов не только именем.
– Ош-Ханаг?
– Это там, – он тычет сорванной метелкой ковыля в Скорлупу. – Видишь?
– Ты же знаешь, что нет.
Асан довольно хохочет. Ему нравится подтрунивать надо мной. Обычно я равнодушен. Но сейчас юмор Асана раздражает меня. Наверное, я выпил лишнего. Не надо было мешать вино с пивом. Здесь варят чудесное пиво. С мандрагорой, шафраном и анисом. Оно сладкое и крепкое.
– Нет там никакого Ош-Ханага, – говорю я. – Нет и не было.
– Ты смешной, Кауф-хан, – отвечает Асан. – Ты похож на тушканчика.
– Почему на тушканчика?
– Он хорошо видит только в сумерках. Так и ты. Только твои сумерки – особые. Вон там Ош-Ханаг, и там я бился с чемкитами.
– Это иллюзия, Асан. Там Скорлупа.
– Асан – цыпленок в яйце? Не пятидесятник конницы, а жалкий цыпленок?!
Асан раздувает ноздри. Он гневается. Левая ноздря его изуродована – была порвана и скверно срослась. Это похоже на неудачную авангардистскую татуировку. Я видел такие на Хиззаце. Наших телепатов татуируют не в пример изящнее. Крылья носа моей сестры – произведение искусства. И паспорт для тех, кто умеет читать.
– Ты не цыпленок, Асан. Но ты и не мудрец.
– Я болван?!
– Ты воин. Я не смогу объяснить тебе.
– Объясни!
– Если я скажу тебе про информационные пакеты, что ты поймешь? Ничего. Про кольцевую «червоточину»? Про квазиматериальный барьер с избирательной пропускной способностью? Оставим, Асан. Пора спать. Завтра рано вставать. У нас много дел с утра. Мне – биться головой в Скорлупу. Туда, где тебе мерещится Ош-Ханаг. Тебе – смеяться надо мной.
Он вскакивает:
– Еще хоть слово!.. хоть слово скажешь…
– Не горячись, Асан! Я не хотел тебя…
– Мы бились с чемкитами! С чемкитами, а не головой в Скорлупу! Сотника Хашира подняли на копья! Река текла нашей кровью! И ты говоришь мне, что всего этого не было?! Это черви проточили дырку у меня в памяти, да?!
– Это было для тебя, Асан. На самом же деле…
– Не было? Мы дрались зря?!
Полотнища заката, которого нет, наливаются кровью.
Мне кажется, я вижу эту кровь.
– Гибли зря?! Ты…
Дальше все известно. Серебряная рыбка вгрызается в печень.
И камнем – по затылку.
Связь, вызвавшая резонанс, очевидна. Стресс, связанный с нападением и травмой. Страх. «Маячки» – крылья носа, татуировка, тушканчик. Совпадение ряда реплик. Излишек спиртного. На турнире Рауль тоже перебрал. Ошибся в выборе коктейля, мальчишка.
Если врачи гарантируют ему здоровую печенку и заплату на черепе – за доктором ван Фрассен дело не станет. Снять резонанс – элементарно.
И все-таки…
IV
Дым она заметила за два квартала. Пожар у соседей? «Флинк» шел на автопилоте, район был как на ладони. Через секунду Регина уверилась: горит не у соседей! С ее везением – кто бы сомневался? В душе забушевал шквал паники. Почему отказала система пламегашения? Фрида! Там – Фрида!!! Рука метнулась к сенсору аварийного вызова. Но тут сработал блок оптической коррекции – отследив сосредоточенный взгляд хозяйки, автоматика дала приближение.
Палец завис над сенсором.
Дым шел не из дома – со двора. Его источала металлическая конструкция на ножках, установленная посреди игровой площадки химеры. Ничего подобного в домашнем хозяйстве Регины отродясь не водилось. Вокруг неизвестного устройства толпился народ: Ник с Артуром… Линда? Папа?! Госпожа Клауберг?!! Фрида тоже была там – живая и невредимая, хотя и сильно озабоченная.
Отлегло от сердца: ничего страшного. Да, но что эти мерзавцы палят на чужой территории? Для мусора есть утилизатор… С ювелирной точностью аэромоб опустился на посадочную плиту. Не дожидаясь, пока лепестки дверной мембраны окончательно уйдут в пазы, Регина сунулась наружу. Запах! – смутно знакомый, он вытягивал нервы в струнку. Толком и не обедала сегодня, а время к ужину…
…баранина.
С луком.
Закружилась голова. Обиженно заурчал желудок. Накатило: пикник на интернатском юбилее, «Кто последний, тот черепаха!» Бег наперегонки с графом Брегсоном. Награда победителю: истекающий соком ломоть мяса – с пылу, с жару…
Беспокойство Фриды обрело смысл.
– Все смотрим внимательно! Иначе шедевр кулинарного искусства…
– О! О-о!..
– …обидится таким небрежением и на ваших глазах…
– О-о-о!
– …превратится в отброс общественного питания!
– Ты в порядке, Ри?
Регина обнаружила, что, раздувая ноздри, идет, как сомнамбула, к центру мироздания. Линда, рискуя жизнью, заступила дорогу. Беспокоится. Надо ответить.
– Просто устала. Если мне сейчас же не дадут отбивную размером с ляжку слона, я… Я живьем съем того, кто мне ее не даст!
– Вах! Вот они, слова мудрости! Бальзам на уши шеф-повара!
– Лапша на уши, – поправила вредная Линда, ревнуя.
– Лучший кусок – хозяйке дома!
Господин посол был неподражаем. Штаны закатаны до колен. Сандалии на босу ногу. Фартук на голое тело. Загорелый, закопченный, пропахший дымом, луком и мясом, он походил на дикаря, колдующего у костра.
У костра?
В металлическом коробе рдели уголья. Настоящие.
– Что это?
– Это мангал, о свет моих очей!
В голосе господина посла звенела неподдельная гордость. Словно он только что своими руками собрал безинерционный гиперпривод, над которым наука Ларгитаса билась второе десятилетие.
– Кебаб жарится только на мангале! Казан-кебаб мы в расчет не берем. Вах, любимая женщина! Знала бы ты, чего мне это стоило! В нашей-то дыре…
Над углями шипели, истекая жиром, подрумяненные куски баранины, нанизанные на витые стержни. Воспользовавшись матерчатой рукавицей, Ник ловко ухватил один из стержней за ушко – и с помощью двузубой вилки стащил на блюдо порцию мяса.
Фрида вилась вокруг, умильно заглядывая в глаза.
– М-м-м! Ник, ты гений!
– Я всегда это знал, о услада моих ушей и прочих достоинств! Угощайтесь, гости дорогие! Хозяйка одобрила!
– Привет, папа! Здорово, что ты заглянул!
– Это господину Зоммерфельду…
– …умоляю вас, адмирал: просто Ник!
– …Нику скажи спасибо. Хотел с тобой связаться, а твой уником вне зоны доступа. Послал вызов на домашний – а тут Ник с мегатонной обаяния. Уломал меня приехать…
«Значит, в клинике связь блокируется. Фаг сожри эту секретность – родному отцу с дочерью поговорить не дают!»
– Линда, а ты?
– Ты будешь смеяться, но со мной та же история…
– Что-то по работе?
– Успеется. Ты ешь, ешь…
Успеется – это хорошо. Никуда не надо лететь, никого не нужно спасать. Расслабься, доктор, и пускай слюни. Не думая о том, что время выйдет, и придется слушать Линду, и молчать о Рауле… Потому что в 30-й клинике нет архитектора Рауля Гоффера. Там лежит Бернард Кауфман, начальник экспедиционной группы. Линда наверняка тоже вынуждена о многом молчать – служба такая. Но одно дело – служба, и совсем другое – родной брат…
– Матильда?
– Ну вы же его знаете! Господин посол сказал, что без меня не управится…
– А кто пожарные датчики отключил? Залило бы нас – и прощай, кебаб?!
– Фрида, отстань! Я сама голодная.
– Ей жареное можно?
– В ящериной ипостаси переварит. Ящер любую дрянь жрет…
– Дрянь?! Обижаешь! Так вот, насчет мангала…
Рассказчик из Ника был отменный. Живописуя страсти-мордасти, он превзошел самого себя: «Печка на позитронных термоэлементах? Пожалуйста! Электрогриль с АГ-подвеской? Одиннадцать моделей, на выбор! Ядерный котел с антипригарным покрытием? Нет проблем! Мангал? Какой-такой мангал-шмангал? Первый раз слышим! Темнота, дикие люди! А еще говорят – цивилизация…»
В итоге мангал сварили «на коленке» под чутким руководством господина посла. В мастерской отыскались «потроха» от антикварного пикник-комбайна – они и пошли в дело.
– …знаете, где я раздобыл дрова? Магазин «Школьник», отдел материалов для ручного труда! Заготовки для резьбы по дереву. Настоящая груша, самое оно для кебаба… Пряности я с собой привез. Таможня еле пропустила, даром что я дипломат! Решили – наркотики… Шампуры тоже оттуда. Они мне: «Холодное оружие!» А я им…
Артур утащил кусок кебаба и теперь кормил им Фриду. Оба довольно урчали на весь двор. Матильда принесла из дома пару бутылок «Bouquet Allecher de Rose». Ник с адмиралом, отдав дань вину, заспорили насчет конфликта в системе Йездана-Дасты. Регина устала жевать. Глазами съела бы втрое больше – но, увы, емкость ограничена… Ощутив легкое ментальное касание, она прихватила бокал и продефилировала к раскидистой акации. На скамейке, опоясывавшей ствол дерева, ее ждала Линда.
– Извини, что я о делах. Помнишь, ты на днях купировала инициацию?
– Гюнтер Сандерсон? – вспомнился клоун на манеже. – Какие-то осложнения?
– Нет, мальчик в порядке. К тебе претензий нет.
– Тогда в чем проблема?
– Диагност, который осматривал группу… Мальчишка, год рабочего стажа. Опыта – с гулькин нос. Проглядел индуцированную локалку.
– У кого?
…пожилая воспитательница на полу кабинета. Тело сотрясают конвульсии. Надсадный хрип, брызги слюны…
– Полли ван Штейн, одногруппница.
– Рецидив?
Волна огорчения, придя от Линды, была ответом.
– Раздражитель?
– Реакция на сочетание цветов. Красный, синий, желтый – сверху вниз.
– Футболка и шорты Гюнтера?
– Именно! Ты сразу бы сообразила, в чем дело. Я пыталась с тобой связаться, а у тебя уником вне зоны доступа…
– Что с девочкой?
– Ее родители за город повезли, в окружной киндер-парк – там и накрыло. Домик «вредной» расцветки, на детской площадке. Родители, пока назад мчались, с нашими связались. Оказывается, последние два дня за девочкой водилось: глянет на что-нибудь – и хохочет-заливается. Потом успокаивается. Ну, они не придали значения: хохотушка, мол…
– Частичное совпадение цветов? Другое расположение?
– Скорее всего. А тут ударило по полной. Истерический припадок. В пси-клинику под снотворным доставили. Иначе никак успокоить не могли. Боялись, сердце не выдержит… Не волнуйся, уже все сделали. Йохансон отыскал локалку, Шеллен ее прооперировала…
– С резекцией локалки любой интерн справится. Если, конечно, не опоздать… Как остальные дети?
– Нормально. Их Йохансон заново осматривает.
– Удо – отличный диагност. Я ему доверяю.
Некоторое время они молча сидели рядом. Рецидив, думала Регина. Одна-единственная локальная синаптическая связь, индуцированная стрессовой ситуацией – и все повторяется снова. Кто знает, что послужит «спусковым крючком» в следующий раз? Хорошо, когда локалка – свежая. Когда причина ее возникновения очевидна. Чик – и нет проблемы. Контрольное обследование через месяц, еще одно – через полгода.
И все, человек здоров.
А когда инициирующих событий минимум два, как в случае с Кауфманом-Гоффером? Связь, вроде бы, очевидна. Но что, если не все так просто? Если удар по голове лишь активировал латентную связь, давно существовавшую в мозгу Рауля? Что-то подпитывало ее все эти годы, иначе она рассосалась бы сама…
Неизвестный фактор?
– Еще вина?
– Пожалуй.
– А мне хватит. У меня завтра…
Она чуть не сказал «операция».
– У меня завтра тяжелый день.
V
– Ты у нас кто? Архитектор? Вот и строй дома!
– Ты за них заступаешься? За этот зверинец?!
– Это ты из зверинца сбежал! Еще хоть слово про «шелуху» скажешь…
Оперблок был воплощением стерильности. Спал пациент на столе – пси-проекция Рауля Гоффера не вызывала у Регины опасений. Пульс, дыхание – все в норме. Данные цветового декаплексного сканирования вен – лучше не придумаешь. Склонившись над Раулем, доктор ван Фрассен вот уже полчаса возилась с трофической язвой на левой голени. Так «под шелухой» выглядело давнее фобическое воспоминание, давшее резонанс. Вообще-то Регина ожидала язву желудка, или – если повезет – гнойный фурункул на шее, под ухом.
Все сходилось к этим двум вариантам.
«Трофика» стала для нее неожиданностью. Операции такого рода рекомендовалось делать под местным наркозом, но Регина решила не рисковать. Она не любила, когда что-то выходит за рамки, очерченные заранее. К двум ее суб-личностям – хирургу и оперсестре – добавилась третья: анестезиолог. Еще три суб-личности ждали в сторонке, тихо переговариваясь. Нужды в их участии не было.
Ствол большой подкожной вены на бедре Регина уже удалила. Сейчас она выжигала экспресс-лучом вену под язвой. Все шло хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть спокойной.
…страшно. Очень. Передо мной – малолетняя телепатка! Она в ярости. Раздуваются татуированные крылья носа. Румянец полыхает на щеках. Сейчас она вломится в мои мозги, как бык – в посудную лавку…
…эй, кто там бездельничает?
Пройдите по ассоциат-цепочке:
…раздражитель: «малолетняя телепатка!»
…раздражитель: «За этот зверинец?!»
…«Будь ты проклят, Шадруван, ты сводишь меня с ума…»
…«Будь ты благословен, ты даришь мне надежду…»
…что-нибудь из…
…недавних воспоминаний.
…хорошо, уберите «телепатку»…
«Зверинец» оставляем?
…да.
– Страшно? – кривая, взрослая усмешка режет хуже ножа. – Знаешь, на кого ты сейчас похож? На тушканчика с Китты. Настоящий человек, говоришь? Не бойся, Настоящий Человек, я тебя не съем…
– Не было? Мы дрались зря?! Гибли зря?! Ты…
– Успокойся… все в порядке…
– Не жить! – кривая усмешка режет хуже ножа. – Кауф-хан, тебе не жить…
– Все в порядке…
– Не жить, да…
Между воспоминаниями – между усмешкой-ножом и ножом-усмешкой – без малого четверть века. В первом случае – двенадцатилетняя девчонка. Во втором – взрослый мужчина. Проклятье, для Рауля усмешки идентичны. Близнецы, клоны.
Придется повозиться.
…есть!
Показывай.
Вот: «зверинец-безумие-надежда»…
«сообщение с челнока: при входе…
…в верхний створ Скорлупы…
…Вирини Читрангаде стало плохо…»
Давай в подробностях!
Сообщение с челнока:
«При входе в верхний створ Скорлупы, спустя буквально две-три секунды, брамайни Вирини Читрангаде стало плохо. Полагая, что это случайная реакция, спуск продолжили. Медицинская помощь была оказана без промедления. Ничего не помогло. Вирини билась в конвульсиях и кричала. Она утверждала, что у нее отказал ряд внутренних органов. Что не происходит трансформации страдания в энергию. Учитывая специфику организма энергетов, было принято решение спуск прекратить. Увы, мы опоздали. На выходе из створа Вирини скончалась. Учитывая специфику ситуации, какие будут распоряжения?»
– Труп утилизировать. Эксперимент повторить.
«Не понял вас. Какой эксперимент?»
– Эксперимент по спуску энергетов на Шадруван. Расходным материалом мы вас снабдим.
«Не понял вас. Каким расходным материалом?»
– Тем, который ты сейчас утилизируешь, идиот!
Запись инцидента: молодая, бедно одетая брамайни кричит. Тело ее содрогается. Это похоже на приступ эпилепсии. Лицо брамайни синеет. Крик превращается в бульканье. Последняя судорога. Мертвое тело лежит на полу. Покойница удивительно красива. Возможно, она и раньше была красива, но во время припадка красота превратилась в уродство.
«Это животное. Это не человек; не настоящий человек. Она летела на Шадруван, не зная, куда летит. Ее купили за деньги. Надо было разобраться, почему в Скорлупе отказывают аккумуляторы, заряженные энергетами. „Гирлянды Шакры“, гематрицы… Забавная ирония судьбы: энергеты в Скорлупе делаются подобны своим аккумуляторам, выходя из строя. „Эффект Мондонга“. Еще одно подтверждение их неполноценности. Эволюционный путь развития – тупиковый. Только научно-технический прогресс…»
«Что вы делаете, доктор? Доктор, опомнитесь!»
Она понимала, что без разрешения копается в чужой памяти. В этом не было криминала – во время легальной пси-операции! – но ситуация недвусмысленно намекала на опасность такого обыска. В воспоминаниях Рауля Гоффера, или, если угодно, Бернарда Кауфмана, можно наткнуться на дремлющую гадюку. Тиран – вовсе не добрый дядюшка. Особенно если дело касается эпизодов, закрытых даже для доктора ван Фрассен со всеми ее, гори они ядерным огнем, допусками и врачебными тайнами.
«Что вы делаете, доктор?»