Фрида ничего не забыла.
Защитное поле. Фрида в наморднике. Человеку ничто не угрожает. Он не станет рубить Фриду всерьез. У него и тесак-то, небось, бутафорский. Но если Фрида сорвется, если пойдет в разнос – как два года назад, на дороге… Регина надеялась, что все обошлось без последствий. По возвращении на Ларгитас тесты показали: химера управляема и не опасна для окружающих. Рвануть за «поводок»? Точно так же Ник силой выволок Артура из Скорлупы, когда мальчик убежал за мячиком… Сравнение ситуаций – а главное, химеры с ребенком – на миг ввергло Регину в ступор. Она опоздала. Скачок, другой, и Фрида сменила ипостась.
Ящер?!
Нет. Коза.
Мемекнув, коза подбежала к опешившему «злодею». И бесстыже навалила ему под ноги кучу благоухающих «орешков». Завершив труд, Фрида гордо направилась прочь. Трибуны взорвались овациями. Смеялись все поголовно. Нет, не все. Не смеялся Груша, жуя погасшую сигару. Телохранитель смотрел не на ринг, где дама костерила обескураженного Ральфа – на жюри.
Регина проследила за его взглядом.
Граф Ёсимото тоже не смеялся – в отличие от коллег. С такого расстояния доктор ван Фрассен не могла толком рассмотреть лицо сякконца. Но она была уверена: Ёсимото серьезен.
КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА(из дневников) Из сборника «Футурум» В. Золотого.Я не любила этот сборник Золотого. На фоне лирики – составившей славу поэта, старомодной, как бал при свечах – «Футурум» казался отщепенцем, выбивающимся из ряда. Особенно «Представление» – едкая, злая, несуразно большая фантасмагория на грани фола. Романтик Золотой в «Представлении» не чурался ни обсценной лексики, ни базарных интонаций. Я не любила, не любила, терпеть не могла – и сама не заметила, как стала перечитывать «Представление» чуть ли не чаще всего остального. Казалось, я освоила некий телепатический прием, позволивший войти глубже, за ширмы, и увидеть скрытое. За едкостью открылась боль. За брутальностью – беспомощность. За нагромождением авангардистских конструкций – картина мира, безумного и беспощадного. Хаос расчертился системой образов…
У каждого своя скорлупа. Главное – отыскать способ войти.
…и выйти.
Глава седьмая Что вы делаете, доктор?
I
– Вы бы не могли сейчас подъехать в 30-ю клинику?
– Куда?
– Это на проспекте Победы, сразу за сквером имени Беллы Кнаух…
– Тиран, – не скрываясь, сказала Регина.
– Тиран, – согласился Ник.
– А вас, господин Зоммерфельд, я бы попросил, – заявил Тиран, забыв, впрочем, уточнить, о чем бы он попросил господина Зоммерфельда. – В отношении вас я добрей материнских рук. Гуляйте с сыном, наслаждайтесь жизнью. Вас я не приглашаю. Мне вполне хватит доктора ван Фрассен.
Его голова в сфере коммуникатора вдруг завертелась юлой. Сбой связи, подумала Регина. Смешно. Очень смешно, гори оно ядерным огнем. Еще минуту назад все было лучше лучшего. Артур вовремя сказал: «Я хочу…» – и они свернули в южную часть парка, угодив прямиком на «ретро-гуляния». Над прудом играл духовой оркестр. Сияла медь инструментов, музыканты надували хомячьи щеки. Торговали леденцами на палочках и сахарной ватой. Желающие катались в конных экипажах. Никого в современной одежде – на входе каждому выдавали микро-иллюзатор, который следовало носить в кармане. Голограммы старинных костюмов превращали ларгитасцев в собственных пращуров – чопорных, важных. К услугам эстетов, презирающих иллюзии, был целый гардероб. Ник, щеголь этакий, взял напрокат фрак, черный как ласточкин хвост, млечно-белый жилет и брюки со штрипками. Артур сперва растерялся, затем тоже потребовал фрак, но его уговорили на курточку с золотыми пуговицами. Штаны до колен, чулки, башмаки с пряжками – мальчик недоверчиво разглядывал свое отражение в зеркале и вдруг громко рассмеялся. И оба мужчины зааплодировали, когда к ним из дамской комнаты вышла Регина – роба с длинным шлейфом, кружевной чепец, шляпка с цветами.
Овации скрасили госпоже ван Фрассен неудобство, доставляемое тесным корсетом. Она не знала, что через полчаса никакие аплодисменты не скрасят ей раздражение от Тирана – хоть весь парк захлопает в ладоши.
– Кто? – спросил Ник, когда Тиран прекратил вертеться.
– Кауфман. Утром доставлен на Ларгитас скорым «спецом».
– Что с ним?
«Отчет экспедиции Кауфмана, – вспомнила Регина слова комментатора. И эхом – голос „большой шишки“, который она слышала на Шадруване, в день ее триумфального возвращения от шаха. – Мы уже связались с 3-й исследовательской группой. Кауфман обещал пробить ситуацию по своим каналам…»
– Повздорил с носильщиком. Сколько раз я его предупреждал…
– Что с ним?!
– Нож в бок, камнем по затылку. Задета печень. Черепно-мозговая травма. К счастью, его вовремя поместили в реанимакапсулу. Состояние тяжелое, но стабильное. Врачи дают гарантии…
– Мозг поврежден? – вмешалась Регина.
Мимо проскакали всадники – в кирасах, в сверкающих касках. Каждый второй держал в седле визжащую девицу. Каждый первый завидовал – шумно, не стесняясь в выражениях. Замыкал кавалькаду бравый усач. И он, и его жеребец вымахали такими гигантами, что это уже было просто неприлично. Впрочем, девица в седле усача была им подстать. Пышная грудь тряслась в такт скачке, вызывая у зевак обильное слюнотечение.
Опомнившись, зеваки провожали кирасиров радостными воплями.
– Сотрясение. В остальном – вроде бы, без последствий.
– Черепно-мозговые – не мой профиль. Вашему Кауфману нужен нейрохирург.
– Есть у него нейрохирург. Все у него есть. Говорю же, без последствий. Если не считать того, что он постоянно разговаривает с вами, доктор ван Фрассен.
– Со мной?!
– Приезжайте, сами увидите. 30-я, сквер Беллы Кнаух.
И Тиран отключился.
– Я отвезу тебя, – Ник виновато тронул ее за плечо.
– Не надо. Развлекай Артура.
Лишь сейчас она сообразила, что в течение всего разговора Артур молчал. Привстав на цыпочки, зажмурившись, сосредоточенный, как пилот при прохождении пояса астероидов, мальчик раскачивался из стороны в сторону. Со странной, но очевидной периодичностью он подносил палец к губам, словно призывал взрослых молчать – и, опустив руку, продолжал качаться. Не человек – метроном.
Регина чуяла, что это скоро пройдет. И все равно – нервничала.
– А ты?
– А я переоденусь, заброшу Фриду домой – и в клинику.
Услышав слово «домой», рыжая коза зашипела по-змеиному. Не будь вокруг столько народу, доктор ван Фрассен и сама бы зашипела. Подмывало отнестись к вызову Тирана примерно так же, как Фрида – к агрессору на выставке. Увы, женщина была более стеснена в поступках и действиях, чем ее химера.
Тиран встретил ее у памятника Белле Кнаух.
– Побоялся, что вы не найдете клинику, – он выглядел измотанным, как стайер в конце дистанции. Даже выправка поблекла. – Идемте, я вас провожу. Что вы смотрите? Ну да, памятник…
Регина вздохнула:
– Дедушка Фриц хотел сделать меня второй Кнаух. Мечтал о военной карьере. Ничего не вышло. Если, конечно, не считать работы с вами…
– Герои умирают рано, – буркнул бесчувственный Тиран. – А мы с вами еще поработаем. Зачем мне ваш памятник? Пошли, что ли? Тут рядом…
Она действительно не нашла бы клинику. Хотя бы потому, что на 30-й – если верить Тирану – клинике не было никаких опознавательных знаков. Ни таблички на стене, ни инфошара над крыльцом. Скучный дом в пять этажей, старомодный ветеран. Холл пустовал. Не смущаясь этим, Тиран провел Регину к лифту. Вместо ожидаемого подъема кабинка поехала вниз. Регина не знала, как глубоко они спустились.
Судя по времени движения, не очень.
– Вы сказали, Кауфман говорит со мной…
– Не спешите, – прервал ее Тиран. – Сейчас вы все поймете.
Пройдя по коридору, он толкнул дверь – шестую от лифта. Кабинет, куда они попали, ничем не отличался от любого другого. Активировав голосферу, Тиран взял аккорд на сенсорной панели. В сфере возникла палата – обычная больничная палата. На кровати, одет в смешную пижаму, спал мужчина – видимо, тот самый Кауфман. Бритую голову его украшали пятна наногеля. От диагност-центра к Кауфману тянулась «грива» – сотни тонких, как волос, проводков. Они ежесекундно меняли цвет.
Казалось, человека подсоединили к радуге.
Тиран взял второй аккорд. Изображение мигнуло и понеслось назад. Кауфман был неподвижен. «Перемотка» угадывалась лишь по ускорившемуся миганию «гривы». Запись, поняла Регина. Ага, вот и звук.
– И все же они звери, – не открывая глаз, сказал Кауфман. – Понимаешь, Ри? Животные. Зря ты со мной споришь. Производя энергию, они уходят в галлюцинации. Как наркоманы. Знаешь, почему это называется «срыв шелухи»? Всё человеческое у энергетов – внешнее! Как шелуха! А под ней – зверь…
Лицо его вдруг исказилось страхом.
– Ничего, – на шее Кауфмана дернулся хрящеватый кадык. – Ничего, все в порядке…
– И вот так все время, – прокомментировал Тиран. – Иногда он называет вас – Ри. Иногда – Региной. Пару раз он даже обращался к вашему отцу, адмиралу ван Фрассену. Правда, величая его фрегат-капитаном. Что скажете?
Регина подалась вперед, разглядывая больного.
– Почему вы зовете его Кауфманом? – спросила она. – Это же Гоффер, Рауль Гоффер. Старший брат инспектора Линды Рюйсдал.
– Узнали? Это хорошо. Вы правы, перед нами Рауль Гоффер. Он же Бернард Кауфман, руководитель 3-й экспедиционной группы на Шадруване. Не волнуйтесь, я вам все объясню. Надеюсь, вы понимаете, что инспектор Рюйсдал ни о чем не должна знать?
II
– Он же архитектор, – беспомощно сказала Регина.
В третий раз за пять минут.
– Архитектор, – согласился Тиран. – Посредственный, надо сказать. Зато администратор – хоть куда. Любую экспедицию организует в лучшем виде. С кем хочешь договорится – с шадруванцами, с кемчугинами, с голодными людоедами. Коммуникабельность – высший класс! Удивляюсь, как он на нож напоролся…
– Зачем вы дали ему псевдоним?
– По документам Рауль Гоффер сейчас строит рабочий поселок на Титрезе-IV. В отличие от Бернарда Кауфмана, который руководит группой на необитаемом, не представляющем особой ценности Шадруване. Который в свою очередь числится в планетарных каталогах совсем под другим названием. Вы понимаете, почему?
– Нет.
– Тогда просто примите на веру: так надо.
– Мне вы тоже дадите псевдоним?
Тиран подмигнул:
– Нет проблем. Хотите стать Леопольдиной Гец?
Регина поиграла с сенсорами. «И все же они звери, – повторил Кауфман-Гоффер. – Понимаешь, Ри? Животные. Зря ты со мной споришь. Производя энергию…» Выставленный «на паузу», с открытым ртом, Рауль выглядел смешно. Клоун в пижаме. Значит, администратор? За что тебя пырнули в печень, администратор? Ты назвал шадруванцев животными? За такое и впрямь могут прирезать. Нет, они не энергеты, а значит, для тебя аборигены – настоящие люди. Дикари, но люди…
Что-то раздражало доктора ван Фрассен. Она никак не могла понять – что, и наконец сообразила: одеколон Тирана. Таким же пользовался дедушка Фриц.
– Что он вам доказывает? – спросил Тиран. – Я в курсе, вы с ним вместе были заложниками на Террафиме. Это как-то связано?
– Нет. Это из более раннего периода.
– Правда? – Тиран заинтересовался, придвинулся ближе. Чувствовалось, что он не рассчитывал на быстрое решение проблемы. – Вы были дружны с Кауфманом? Простите, с Гоффером…
– Дружны? Вряд ли. Я хорошо помню этот эпизод. Мы смотрели турнир по силовому троеборью. В перерыве пошли в буфет. Там Рауль сказал, что энергеты – не люди. Не настоящие люди. В частности, потому, что у них «срывает шелуху». Я обиделась. У менталов…
Тиран кивнул:
– Я понимаю. Продолжайте.
– Мы повздорили. Я чуть не атаковала его – телепатически. Мне было двенадцать лет… К счастью, я была под «Нейрамом». Похоже, Рауль сильно испугался. Этот страх остался в его памяти навсегда. Сейчас, после травмы, он прокручивает его раз за разом. Спорит со мной, доказывает… Я не знаю, почему так произошло. Должно быть, он о чем-то спорил с носильщиком, перед тем как тот напал на Рауля. Два спора, две атаки, два страха… Это каким-то образом наложилось.
– Вы можете его вылечить?
– От резонанса? Да. Надо сделать давнюю энграмму блеклой. Полной ампутации не требуется, это только повредит. Снять яркость, сгладить стресс-пики; увести в глубину. Поработать с мозжечковой миндалиной. Это несложная процедура. Вот если страх перерос в фобию…
– Вы гарантируете успех?
– Я должна осмотреть больного. Учтите, печень и дырка в черепе…
– Не по вашей части. Успокойтесь, его черепом занимаются другие врачи.
– Я могу увидеться с Раулем? Он контактен?
– Вполне. Он разговаривает с врачами, дважды общался со мной. Но длительные беседы ему противопоказаны. И еще – во время разговора он без видимой причины опять начинает доказывать вам…
Тиран осекся, закончив после долгой паузы:
– Доказывать свою позицию. Есть вы в палате, нет вас – неважно. Надеюсь, вы не таите обиду на него?
– После стольких лет? За кого вы меня принимаете?
– Но почему он говорит не только с вами, но и с вашим отцом?! Вы что-то скрываете от меня?
– Вы помешались на секретности. Мой отец пришел в буфет на пике конфликта. И мы сделали вид, что ничего не произошло. Вот эти слова, – Регина быстро нашла нужный фрагмент: «Ничего. Ничего, все в порядке…» – адресованы моему отцу. На тот момент – фрегат-капитану. Надеюсь, это не послужит причиной отставки адмирала ван Фрассен?
– Мы дадим ему орден, – пошутил Тиран. И развел руками, соглашаясь, что шутка не очень. – Хотите осмотреть пациента?
– Больного, – поправила Регина. – Я еще не дала согласия на операцию.
III
– Что-то случилось?
– Всё просто чудесно, папа!
– Ничего, – я судорожно сглатываю. – Всё в порядке.
– Просто Рауль нас заболтал, – улыбка озаряет лицо сестры.
В буфете словно всходит солнце.
– Пошли смотреть второй этап?
– Пошли!
Нет, раньше.
Это уже финал энграммы. Остаточные явления.
– Ты у нас кто? Архитектор? Вот и строй дома!
– Ты за них заступаешься? За этот зверинец?!
– Это ты из зверинца сбежал! Еще хоть слово про «шелуху» скажешь…
Страшно. Очень. Передо мной – малолетняя телепатка! Она в ярости. Раздуваются татуированные крылья носа. Румянец полыхает на щеках. Сейчас она вломится в мои мозги, как бык – в посудную лавку…
– Страшно? – кривая, взрослая усмешка режет хуже ножа. – Знаешь, на кого ты сейчас похож? На тушканчика с Китты. Настоящий человек, говоришь? Не бойся, Настоящий Человек, я тебя не съем…
Он не вспоминает. Он переживает это заново – в настоящем времени.
Страх. Доминанта.
Ничего, это не проблема.
Сменить время – разрушить резонанс.
…почему тебя зациклило, Рауль? Не вижу связи…
Надо посмотреть, что ты запомнил из конфликта с носильщиком…
– Еще хоть слово!.. хоть слово скажешь…
– Не горячись, Асан! Я не хотел тебя…
– Мы бились с чемкитами! Сотника Хашира подняли на копья! Река текла нашей кровью! И ты говоришь мне, что всего этого не было?! Это черви проточили дырку у меня в памяти, да?!
– Это было для тебя, Асан. На самом же деле…
– Не было? Мы дрались зря?! Гибли зря?! Ты…
– Успокойся… все в порядке…
– Не жить! – кривая усмешка режет хуже ножа. – Кауф-хан, тебе не жить…
– Все в порядке…
– Не жить, да…
Серебряный всплеск рыбки. Огонь в правом боку.
Асан нагибается за камнем.
Ночь среди бела дня.
Это тоже финал. На каком бы языке ни шел разговор – Рауль все понимал, значит, и для меня, копающейся в памяти Рауля, тоже все понятно. Ключевой посыл: реплика «все в порядке». И сейчас, и тогда, на турнире. Рауль, сам того не желая, спровоцировал конфликт – оба раза. Он успокаивал папу, и успокаивал дикаря Асана. Наверняка есть еще ассоциативные сцепки. Например, кривая усмешка-нож.
Что ты хотел доказать носильщику, Рауль?
Надо взять энграмму целиком.
За рекой, вдали – полотнища красного, и пурпурного, и золотого. Закат. Густой запах полыни. Стрекот кузнечиков. Тянет сыростью. Горит костер. В руках – миска с кашей. Поперек изгиба реки, в пределах видимости – Скорлупа.
Молчит. Издевается.
Нет никакого заката. Никаких полотнищ. Это я все придумал. Нет никакого «вдали». Мы не видим восхода, не видим и заката. Потому что Скорлупа. Солнце является нам только в зените. До сих пор не изучен феномен – почему здесь светло днем. Я имею в виду – светло для нас. Местным светло, потому что солнце. Мы отбрасываем тени, мы видим тени деревьев. Солнца нет, но оно как бы есть. Будь ты проклят, Шадруван, ты сводишь меня с ума! Будь ты благословен, ты даришь мне надежду. Мне и всему Ларгитасу.