- Ты уже пришел? Давай ужинать.
За скудным ужином - немножко хлеба, жидкий чай с полкусочком сахара - мать опять спросила, когда же он пойдет к Юлькиным родителям.
Володька сразу сжался и пробормотал, что пока ему очень трудно.
- Знаю, но это нужно, - настойчиво сказала она.
- Мама, я четыре года делал только то, что надо... Я устал от этого.
- Володя, ты думаешь, если окончилась война, это слово потеряло свое значение? Нет, оно на всю жизнь. - Она вздохнула и внимательно поглядела на него.
Он поднялся из-за стола и, закурив, стал ходить по комнате. Вдруг остановился, осененный новой для него мыслью.
- Знаешь, мама, наверно, сейчас я имею право делать все, что х о ч у. И к черту всякие "надо"! По крайней мере, пока, до института. - Он смотрел на мать, ожидая ответа, но она отвечать не спешила, покачала головой, взяла папиросу, прикурила от Володькиной и только потом сказала:
- Это может тебя далеко завести.
- Нет, мама, - горячо возразил он. - Просто нужно немного расслабиться. Сама же говорила...
- Я говорила о другом, Володя, - перебила она и, помедлив, спросила: - Как ты себя вообще чувствуешь?
- Хорошо. Почему ты вдруг?..
- Так... - неопределенно ответила мать, еще раз поглядев на него. И он понял, что она не поверила в его "хорошо".
Вовка Деев выписался из госпиталя и позвонил Володьке.
- Ну вот я и вышел на волю, так сказать, - сказал он в трубку, - а посему приглашаю долбануть по этому поводу.
- Куда пойдем?
- Заходи ко мне, решим... Куда-нибудь недалече от дома, а то ковылять на этих чертовых костылях трудновато.
- Приду.
Недолго размышляя, они решили отправиться в самотечную "Нарву" - и от Деева недалеко, и место знакомое. Деев долго рассматривал меню.
- Мясца охота... Давай по бифштексу по-гамбургски.
- Валяй, - согласился Володька, ощутив, как рот наполнился слюной.
- Так... По стопочке, конечно, и пивка холодного, - чмокнул губами Деев.
Жареного мяса Володька не ел с тридцать девятого года, не считая лошадиной губы, которую, проткнув штыком, поджаривал на костре под Ржевом. И Вовка Деев, наверно, тоже давно не едал такого, а потому проглотили они залитое яйцом мясо в один присест, не ощутив сытости. Деев, немного помявшись, все же решился выбросить еще пару сотен - заказал по второй порции и еще по стопке. В головы немного ударило, и Деев начал:
- Ты же знаешь, с отцом у меня еще до войны были сложные отношения, гулял он, бабник невозможный, а тут совсем распоясался - начальничек же... Ведь, считай, с дочками спал, с девчатами нашего с тобой возраста, меня не стеснялся. Короче, мне эта тыловая, прифронтовая жизнь, как передохнул и отъелся после училища, осточертела, плевать я на нее хотел, воевать же шел, а не в тылу отираться, - он задумался. - Тут и получилась история.
- Какая? - заинтересовался Володька.
- Из-за девки, конечно.
- У тебя из-за девчонки? - удивился Володька.
- Чего удивляешься? В школе, и верно, я девчатами не интересовался, но пришло, видать, время, двадцать два стукнуло. И понравилась одна. Девчонка была красивая, многие за ней ухлестывали. Вот я и сцепился с одним лейтенантом. Вначале по мордасам друг друга лупили, а потом за пистолеты схватились... Ну и влепил я ему в плечо... Трибунал, как сам понимаешь. Тогда штрафбатов еще не было, разжаловали и на передок рядовым... - Он отхлебнул еще пива, нахмурился и выдохнул: - Досталось... Через три месяца за то, что в самое пекло лез, звание вернули и судимость сняли... А через полгода шлепнуло меня. Остальное знаешь.
В ресторане было шумно, дымно и душно... Большинство посетителей военные, но и штатских хватало. Около военных крутились раскрашенные девицы, которых сразу приглашали за столик, и они жадно наваливались на еду. Фронтовики, ошалевшие и оттого, что вышли из войны живыми, и оттого, что находятся в столице - многие, возможно, впервые и проездом, - пораженные непривычным ресторанным великолепием довольно-таки замызганной "Нарвы", широко пировали с подцепленными девицами. Один капитан, сидевший за соседним столиком и напоминавший Володьке кого-то, щедрым жестом бросил на стол часики и растроганным от собственной доброты голосом предложил своей спутнице:
- Выбирай любые... Дарю на память.
Около Деева и Володьки девицы не вились, оба без погон, без орденов и медалей, столик их был скромным, да и заняты они своим разговором.
- После всего, Володька, что мы хватили, гулять бы нам хоть полгодика напропалую, ан не на что, - Деев обвел взглядом веселящийся зал.
- Тебе охота учиться? - спросил вдруг Володька.
- Наверно, да, - задумчиво сказал Деев, разгоняя рукой дым от Володькиной папиросы, а потом, вздохнув, добавил: - Что мне еще остается? Чем черт не шутит, быть может, удастся сказать свое слово в архитектуре, оставлю, так сказать, след...
- А мне что-то неохота, - протянул Володька. Деев понимающе глянул на него.
- Надо же, Володька.
- Для чего? - В глазах Володьки была тоска.
- Ну как для чего? - встрепенулся Деев. - Высшее образование, специальность...
- Только для этого? Скучно... - он выдохнул дым и смял докуренную папиросу.
- Придумал более веселое?
- Ни черта я не придумал! Понимаешь, после того, что мы сделали, все остальное кажется мне какой-то мелкой возней - институт, учеба, потом работа... - Он замолк, разливая пиво. - У меня такое ощущение, что главное в жизни нами уже совершено, а дальше... дальше пойдет что-то малоинтересное.
- Тебе что, здорово интересно было на войне? - осклабился Деев.
- Представь себе, да. Тяжело было, страшно, но - интересно.
- Хреновину порешь! Вы с Сергеем любили философию разводить по любому поводу, вот и теперь чушь городишь. Может, в штабах тыловых или где-нибудь около фронта и было кой-кому интересно, а на передовой... - он задумался. Знаешь, идиоты мы были все-таки, мальчишки сопливые! Сами под пули лезли! Разве не так? - У Деева запрыгали губы, и он опрокинул стопку.
- Не так! - стукнул по столу Володька. - Мы выше себя брали!
- А ну тебя! Романтик ты моря, - пренебрежительно бросил Деев.
Вышли они из ресторана нельзя сказать чтобы пьяные, но сытые, и это ощущение сытости пьянило больше, чем водка
- Зайдем к тебе, хочу твою маму повидать, - сказал Деев, и они отправились к Володьке домой
Володькина мать обняла Деева, поцеловала, но ни словом не обмолвилась о ранении. Деев, видимо, оценил это и, когда благодарил ее за теплые письма и посылку, не мог сдержать дрожь в голосе, даже прослезился, чем очень удивил Володьку. Грубоватый, всегда насмешничавший над другими, с излюбленным своим словечком "засранец", Деев вдруг размяк, растрогался и был совсем не похож на себя.
- Вова, ты знаешь, что этот молодой человек, - она показала на Володьку, не желает учиться в архитектурном?
Володькина мать обращалась к Дееву на "ты", так как знала его с третьего класса. С Сергеем же познакомилась, когда ребята были в восьмом, и величала его на "вы".
- Слыхал, - ответил Деев.
- Что скажешь по этому поводу?
- Трудно ему будет...
- Разумеется, но разве из-за этого "трудно" можно бросить институт, в который он поступал два раза?
- Мама, мне и вправду стал неинтересен архитектурный, - вмешался Володька.
- Почему так вдруг? - с недоумением спросила она.
- А вот этого объяснить не могу. Неинтересен, и все, - упрямо повторил Володька и перевел разговор на другое.
Мать не стала продолжать, но Володька понимал ее разочарование - выходило, что он испугался трудностей, а это было не так, действительно архитектура перестала его занимать. И для чего тогда мучиться, учиться рисовать и чертить левой, когда нечем прижать рейсшину, накапать тушь в рейсфедер и прочее, прочее...
Деев начал рассказывать что-то про училище. Вспоминал его плохо, не раз вырывались крепкие словеса, которыми крыл он почем зря всех, начиная от начальника и кончая отделенными. Для Володьки училище прошло легко. После двух лет кадровой службы все было знакомо и оказалось гораздо проще полковой школы на первом году службы.
После ухода Деева Володьке почему-то припомнился капитан из "Нарвы", даривший трофейные часики... Кого же он ему напоминал? Ба, да Генку Атласова, конечно!
Их было пятеро - пожилой подполковник, подтянутый интеллигентный капитан, старший лейтенант с озорными глазками, молоденький лейтенантик и Володька. В коротком ночном марш-броске им было не до знакомства, а теперь вот в землянке при слабом свете коптилки Володька разглядывал тех, с кем завтра идти ему в бой.
За ночь протопали они по раскисшим, в ухабах и ямах проселкам не менее сорока верст, и на коротких привалах было не до разговоров. Сейчас, когда, усталые и промокшие, они бухнулись на пол, застеленный лапником, и долго не могли отдышаться, тоже не до разговоров. Лишь потом, понемногу придя в себя, стали присматриваться друг к другу.
- Ну, давайте знакомиться... Кто за что? Или: "Как вы попали на этот курорт?" - первым начал старший лейтенант, процитировав реплику Кости-"капитана" из фильма "Заключенные". - Закуривайте. - И он широким жестом бросил Володьке, ближнему от него, расшитый кисет, оглядел всех голубыми навыкате глазами.
- Ну, давайте знакомиться... Кто за что? Или: "Как вы попали на этот курорт?" - первым начал старший лейтенант, процитировав реплику Кости-"капитана" из фильма "Заключенные". - Закуривайте. - И он широким жестом бросил Володьке, ближнему от него, расшитый кисет, оглядел всех голубыми навыкате глазами.
Неспешно завернув по цигарке, все с наслаждением закурили, но представляться никто не стал - измотаны вусмерть, болтать неохота. Старшой же продолжил:
- Молчите? Ну, я не робкий, начну первый... Звать меня Генка, звание гвардии старший лейтенант... На курорт этот попал по дурости.
- От большого ума сюда не попадают, - усмехнулся Володька.
- Но я действительно по дурости... Потоптал на отдыхе одну, а она, стерва, с комполка путалась. Ну и началось. Заявила, что я силой, а сама и не рыпалась... - Старший лейтенант затянулся махорочным дымом, помолчал немного, затем продолжил: - Теперь вот искупай кровью! А за что? Сама со мной в лес ночью пошла. Чай, не маленькая, должна соображать, что к чему... Ну, какая моя вина? - развел руками Генка и сплюнул.
- Не понимаете? - тихо спросил сидящий напротив него капитан и прошелся по Генке брезгливым взглядом.
- Ни черта!
- Завтра поймете... Под пулями.
- Не знаю, как другим, а нам это не впервой. Мы в штабах не отсиживались, - отпарировал Генка, и ему нельзя было отказать в наблюдательности: капитан, и верно, был похож на штабника. Потом с улыбочкой поинтересовался: - А вот вы за какие такие подвиги в нашу компанию попали?
- Рассчитался с мерзавцем вроде вас, - спокойно и так же тихо ответил капитан.
Генка вскочил, ударился головой о потолок, матюкнулся, и всем показалось, что он бросится сейчас с кулаками на капитана, но удержался и только процедил угрожающе, с кривой усмешечкой:
- Знаешь, капитан, я к таким ласковым прозвищам не привык.
- А вы привыкайте, - спокойно бросил капитан, затем, обернувшись к остальным, добавил: Словцо-то какое выдумал - потоптал. А невдомек было, что девушка эта в армию, на фронт пошла ему же помогать, его раны перевязывать... Может, и полюбить его хотела, а он... в лес и потоптал... Подлость!
Генка окинул всех вопрошающим взглядом, стараясь угадать реакцию. Подполковник, лежавший в углу, видно, дремал, молоденький лейтенант стыдливо опустил глаза, Володька бросил недокуренную цигарку в сторону Генки и прохрипел:
- Знал бы, не взял табаку у тебя ни крохи. Один такой тип сейчас в госпитале коряжится.
- По вашей милости в госпитале-то? - спросил капитан, улыбнувшись.
- По моей...
- Понятно, - и капитан вроде участливо посмотрел на Володьку.
- Что вы, ребята? Что вы? Ведь сама в лес меня потащила... Ладно, завтра в бой вместе идти, ссориться нам ни к чему. - Генка говорил растерянно. Не ожидал, видно, общего осуждения.
Володька после участливого "понятно", сказанного капитаном, расположился к нему и подвинулся ближе. Капитан протянул руку.
- Ширшов Иван Алексеевич.
Володька крепко пожал руку и тоже представился. Они помолчали, потом капитан наклонился к Володьке.
- Вот вы сказали, что от большого ума сюда не попадают. Может быть, - он задумался. - Я поначалу тоже так думал: погорячился, безрассудно поступил. А потом поразмыслил - нет, правильно...
- А за что вы? - спросил Володька осторожно, добавив: - Если не хотите, не рассказывайте.
- Тайны никакой нет... Представляете, сижу в блиндаже, слушаю доклад командира взвода разведки, и вдруг выстрелы! Выбегаю, перед строем немцев, которых разведчики приволокли, стоит какой-то пьяный майор, причем не из нашей части, хлопает из пистолета поверх голов, чуть ли не пилотки с них сбивает... Один здоровый рыжий немец мундир рванул, хрипит: "Шиссен, сволошь!" Я к майору: "Прекратите безобразие! Нечего над пленными издеваться!" За руку хватаю, пытаюсь пистолет вырвать, а он уже мало что соображает и... в меня. Промазал. Ну тогда я... из его же пистолета...
- Насмерть? - спросил Володька.
- Нет, к счастью. Ранил.
Как ни тихо говорил капитан, Генка услышал и, усмехнувшись, процедил зло:
- Самосуд, значит? Хорош штабник! А не подумал, капитан, что у этого майора, может, семья немцами загублена или еще что...
- Ничто не дает права издеваться над безоружным. Есть соответствующие приказы в отношении военнопленных.
- Приказы? - насмешливо повторил Генка. - А они, гады, не издеваются над нашими? Уж больно добренький вы, капитан. А "Убей его!" разве забыли?
- В бою, старший лейтенант. В бою! - отрезал капитан Ширшов.
Разговор на этом заглох... Пожилой подполковник, умученный маршем более других, закрыл лицо воротником шинели и ни на что не реагировал. Лейтенантик с розовым личиком, назвавшийся Вадимом, сидел в углу, сжавшись комочком, и неумело докуривал цигарку, часто покашливая, и в разговор не вступал, занятый, видимо, своими мыслями, пока капитан Ширшов не спросил его:
- Вы, наверное, недавно в армии?
- Да, всего полгода...
- Что же натворили? - мягко задал вопрос капитан.
- Я? Не спрашивайте! Такая получилась история, - Вадим махнул рукой и еще больше вжался в угол землянки.
- История! - усмехнулся Генка. - Струсил небось, вот и вся история.
- Нет, не струсил! - почти вскрикнул Вадим, приподнявшись, а потом добавил угасшим голосом, опять вжимаясь в угол: - Хуже, я приказ не выполнил.
- Хорош, голубчик! - воскликнул Генка.
- Почему же не выполнили? - спросил капитан, невольно убирая мягкость в голосе.
- Он... он показался мне... явно преступным... - не совсем уверенно произнес Вадим.
- Без году неделя как в армии, а уже ему показалось, - с издевкой сказал Генка.
- Да, показалось, - увереннее повторил лейтенант и обвел всех взглядом. Понимаете ли, мой взвод посылают в наступление первым, причем только мой взвод... А до нас батальон наступал и... весь на поле остался... Разве это не преступно?
- В штаны наложил, ясно, - пренебрежительно бросил Генка.
- Говорю, не струсил я! - Вадим покраснел, голос его дрожал. - Я ротному сказал - один пойду, а людей не поведу. И пошел бы...
- Фазан ты... Раз приказ такой дали, значит, какие-то соображения у начальства были. Может, ты своим взводом отвлечь внимание немцев должен был или еще что... Скажи, струсил, - Генка глядел презрительно.
- Нет! Честное слово, нет! - почти вскрикнул Вадим. - Вот увидите завтра.
- Завтра... - пробурчал Генка. - Завтра трусить не придется... Завтра только вперед. - Он сжал пальцы рук, и блеск его нагловатых глаз потух.
И всех прихватило этим "завтра"... Представилось запорошенное мокрым снежком поле, на котором будут они как на ладони, и страшная жгучая команда "вперед", не оставляющая надежд. Володька завернул еще цигарку и жадно затянулся. Вадим побледнел. Заворочался в углу немолодой подполковник. Смачно сплюнул Генка. Хрустнул пальцами капитан. Стало тихо, тихо... Эта тишина была неприятна, она угнетала, и потому, когда капитан Ширшов сказал, что неплохо бы подумать, как будут они действовать завтра, все облегченно вздохнули, а Генка сразу кинулся в спор:
- Чего думать, капитан? Оперативный план наступления, что ли, будем разрабатывать? Эх, все от своих штабных замашек не избавишься, начальничек. Рядовые мы теперь! Наше дело телячье - куда погонят, там и пасись. Винтовочку в руки - и ать-два! От карандашика надо отвыкать, капитан.
- Да, пожалуй, нам думать нечего, - заметил Володька.
- Думать всегда надо, - не согласился капитан Ширшов. - Вы, конечно, понимаете, что никакой поддержки не будет. Командование и не рассчитывает, что мы возьмем этот населенный пункт. Цель другая - разведка боем, как вы сами догадываетесь. - Ширшов обвел всех взглядом, немного помолчал, а потом огорошил: - А если мы эту деревню возьмем?! Что тогда?
- Брось, капитан, - махнул рукой Генка. - Слыхал я, что здесь не одна часть наступала и ни хрена не вышло... Лично у меня только одна мыслишка ранило бы, да не очень сильно. Искупил кровью, и все.
- Если мы возьмем ту деревню, то вину может искупить весь батальон, а не только те, кого ранит. Ясно? - И капитан Ширшов уперся взглядом в Генку.
- Вот ты как, капитан, завернул, - пробормотал Генка недоверчиво. - Такое дело обмозговать, наверно, стоит. А ты что, старшой, думаешь? - повернулся он к Володьке.
- Во-первых, как нам ее взять? Потом, почему вы, капитан, решили, что нам за это вину скостят?
- Я не решил, а высказал предположение. А вот как взять, об этом и думаю. Ведь целый офицерский батальон! Стоит же он чего-то!
Пожилой подполковник перестал посапывать, опустил воротник и повернулся к ним - заинтересовался, видать, разговором. Вадим глядел на Ширшова широко раскрытыми глазами.
- А что? Давайте возьмем! Во будет здорово! - вырвалось у него. - И всех отпустят...
- Ну куда ты лезешь, фазан? - уже добродушно остановил его Генка.
Но у остальных не вызвал улыбки наивный лепет Вадима, наоборот, они насупились, задумавшись о том, что ждет их завтра, точнее, уже сегодня на рассвете, а Вадим подвинулся ближе к Володьке, который казался ему доступнее других.