— Парик для тебя даже лучше, — сказал агент. — Потому что парик надежнее. Когда выходишь из вертолета, да и вообще на сильном ветру, когда ты буквально живешь на публике, очень трудно следить за тем, чтобы прическа была идеальной. Когда у тебя свои волосы.
Как агент объяснил мне свой замысел, наша кампания нацелена не на самых интеллектуальных людей. Мы нацелены на большинство.
Он сказал:
— Отныне и впредь воспринимай себя как, например, диетическую «кока-колу».
Он сказал:
— А все эти растерянные молодые люди, которым приходится обходиться религиями, что отжили свое, или вообще без религии, — воспринимай их как свой целевой рынок.
Люди ищут ответ, как свести все воедино. Им нужна единая теория поля, в которой соединяются обаяние и святость, стиль и духовность. Людям хочется быть хорошими, но при этом и хорошо выглядеть.
Когда у тебя изо дня в день — никакой твердой пищи, ограниченное время сна, подъем по тысяче лестниц и орущий под ухом агент со своими продвинутыми идеями, — то уже очень скоро вся эта бредятина приобретает смысл.
Ребята из музыкального отдела начали сочинять гимны еще до того, как со мной подписали контракт. Коллектив авторов — наша писательская команда — уже работал над моей автобиографией. Команда информационной поддержки выдавала на гора пресс-релизы и подписывала лицензионные соглашения: балет на льду «Трагедия Истинной Веры», спутниковые телемосты, запись в солярий. Имиджмейкеры занимались моим внешним видом. Писательская команда контролировала каждое мое слово, которое я произносил на публике.
Я начал пользоваться декоративной косметикой, чтобы скрыть прыщи, которые у меня от лаураболина. Кто-то из команды поддержки достал мне рецепт на ретин-А, чтобы вылечить прыщи.
От облысения меня натирали рогейном.
Все, что мы делали, чтобы избавиться от побочных эффектов, вызывало свои побочные эффекты, от которых надо было избавляться. Мы от них избавлялись, а потом избавлялись от новых побочных эффектов. И так — без конца.
Представьте историю Золушки, где герой смотрится в зеркало и не узнает себя. Каждое слово, которое он говорит, ему пишут профессионалы пера. Все, во что он одевается, подбирают ему имиджмейкеры или шьют модельеры.
Все его дни расписаны по минутам его представителем по связям с общественностью.
Может, теперь вы поймете, что это такое.
Плюс к тому наш герой сидит на лекарствах, которые можно купить только в Швеции или в Мексике, и его грудные мышцы так выдаются вперед, что он даже не видит, что у него там внизу. Он загорелый, всегда чисто выбритый, в парике, и все его дни расписаны по минутам, потому что людям в Таксоне, в Сиэтле, в Чикаго или в Батон-Руже не нужен мессия с волосатой спиной.
Где-то в районе двухсотого этажа на тебя снисходит просветление.
Ты становишься анаэробным, сжигаешь не жир, а мышцы, но зато в мыслях — кристальная чистота.
На самом деле все это — то же самоубийство, но растянутое во времени. Потому что загар и стероиды представляют проблему только в том случае, если ты собираешься жить долго.
Потому что на самом деле между самоубийством и мученичеством нет почти никакой разницы. Разница только в степени освещения твоей персоны средствами массовой информации.
Если дерево падает в чаще леса и никто не видит и не слышит его падения, оно просто лежит и гниет, правильно?
И если бы Иисус Христос умер от передозировки барбитуратов, один, на полу в ванной, вознесся бы Он на Небеса или нет?
Вопрос не в том, собирался я или нет покончить с собой. Все эти усилия, деньги и время, лекарства, писательская команда, диета, агент, бесконечные лестницы в никуда — это была подготовка к тому, чтобы я мог угробить себя на глазах многотысячной аудитории.
25
Агент как-то спросил у меня, как я себе представляю свою жизнь, скажем, лет через пять.
Меня просто не будет, сказал я ему. Через пять лет я умру и буду тихонечко разлагаться в могиле. Или же обращусь в прах и пепел. Да, пусть меня лучше сожгут.
У меня в кармане лежал пистолет. Мы с агентом стояли в самом дальнем конце темной аудитории, набитой битком. Я хорошо помню тот вечер. Это было мое первое выступление перед публикой.
Я умру и попаду в Ад, сказал я.
Я собирался покончить с собой в тот вечер.
Я сказал своему агенту, что первую тысячу лет в Аду я проведу на какой-нибудь мелкой должности, но потом мне бы хотелось продвинуться в управленческое звено. Как говорится, играть в команде и быть не последним из игроков. В ближайшую тысячу лет доля участия Ада на рынке значительно возрастет. Хотелось бы оказаться на гребне волны.
Агент ответил, что это слова настоящего реалиста.
Я помню, мы с ним курили. Какой-то местный проповедник на сцене разогревал публику перед моим выступлением. Заводил зрителей. Громкое пение хором — как раз то, что нужно. Или речитатив. По утверждению агента, когда люди вот так вот кричат или поют во весь голос «Поразительную благодать», они глубоко и учащенно дышат, и у них наступает перенасыщение кислородом. При этом уровень углекислого газа в крови резко снижается, и в крови нарушается кислотно-щелочное равновесие. В крови человека в нормальных условиях кислоты больше, чем щелочи, а тут получается наоборот.
— Респираторный алкалоз, — говорит агент.
У людей кружится голова. Звенит в ушах. Немеют пальцы на руках и ногах. Начинаются боли в груди. Обильное потоотделение. Полуобморочное состояние. Наивысшее проявление восторга. Люди молотят по полу руками, сжатыми в кулаки.
Теперь это сходит за исступленный экстаз.
— У тех, кто занят в религиозном бизнесе, это называется «задурить мозги», — говорит агент. — Даже термин специальный есть — «глоссолалия».
Повторяющиеся движения закрепляют воздействие. Зрители хлопают в ладоши. Держатся за руки и раскачиваются из стороны в сторону в своем непомерном возбуждении. По залу пускают «волну».
Тот, кто придумал все эти зрительские ритуалы, говорит мне агент, он теперь точно сидит в Аду на начальственной должности.
Я помню, что корпоративным спонсором был быстрорастворимый лимонад «Летний»; как в добрые старые времена».
Моя задача, когда я выйду на сцену, — очаровать всех и каждого. Заворожить.
— Привести их в состояние натуралистического транса, — говорит агент.
Он достает из кармана коричневый пузырек.
— На вот, если волнуешься, прими пару таблеток эндорфинола.
Я говорю: давай сразу горсть.
В плане подготовки к сегодняшнему выступлению наши сотрудники ходили по домам и квартирам и раздавали бесплатные билеты. Агент сообщает мне это уже в сотый раз. Наши сотрудники притворялись, что им срочно понадобилось в туалет, спрашивали разрешения воспользоваться хозяйской уборной, а там быстренько изучали содержимое аптечек. Агент говорит, что так делал преподобный Джим Джонс, а потом совершал чудеса для своего «Народного Храма».
Хотя чудеса, может быть, не совсем верное слово.
Там, на кафедре, лежит список людей, которых я даже не знаю, и их смертельно опасных болезней.
Мне всего-то и нужно сказать: миссис Стивен Брандон, откройтесь навстречу Божьей благодати, и Бог излечит ваши больные почки.
Мистер Уильям Докси, уверуйте в Господа всей душой, и Он излечит ваше больное сердце.
Меня научили, как давить пальцами на глаза человеку достаточно сильно и быстро, так чтобы оптический нерв зарегистрировал это давление в виде вспышки белого света.
— Божественный свет, — говорит агент.
Меня научили, как давить на уши человеку, чтобы он услышал низкое гудение, которое я обзову Вечным Омом.
— Иди, — говорит агент.
Я пропустил сигнал.
Проповедник орет в микрофон, приглашая на сцену Тендера Бренсона. Последнего, единственного уцелевшего, великолепного Тендера Бренсона.
Агент говорит:
— Погоди. — Он вынимает у меня изо рта сигарету и толкает меня в проход. — Вот теперь иди.
Все тянут руки в проход, чтобы прикоснуться ко мне. Свет на сцене невыносимо яркий. Вокруг меня, в темноте, улыбаются люди — тысяча неистовствующих людей, которые думают, что они меня любят. Все, что мне надо сделать, это подняться на сцену, где свет.
Это и есть умирание, но без контрольного пакета акций.
Тяжелый пистолет в кармане штанов бьет меня по бедру.
Это как будто когда у тебя есть семья, но ты вроде как и бессемейный. Когда есть отношения, но ты вроде бы и ничем не связан.
Свет на сцене — он теплый.
Это как будто когда тебя любят, но ты не рискуешь полюбить в ответ.
Я помню, это был идеальный момент, чтобы умереть.
Это были еще не Обетованные Небеса, но максимально к ним близко.
Я поднял руки, и зал огласился радостными приветствиями. Я опустил руки, и люди умолкли. На кафедре передо мной был сценарий. Отпечатанный список — кто там, в темноте, от чего страдает.
Я поднял руки, и зал огласился радостными приветствиями. Я опустил руки, и люди умолкли. На кафедре передо мной был сценарий. Отпечатанный список — кто там, в темноте, от чего страдает.
Респираторный алкалоз — у всех в зале. Все сердца как одно открыты — приходи и бери. То же самое я испытывал, когда крал в магазинах. То же самое я испытывал, когда выслушивал исповеди и признания страдальцев по моей домашней горячей линии. Именно так я себе представлял секс.
Думая о Фертилити, я начал читать по сценарию:
Каждый из нас — это божественное создание.
Каждый из нас — это отдельный фрагмент чего-то цельного и прекрасного.
Каждый раз, когда я делал паузу, люди в зале задерживали дыхание.
Жизнь, читал я по сценарию, это бесценный дар.
Я положил руку на заряженный пистолет у меня в кармане.
И этот дар нужно хранить любой ценой, пусть даже иной раз нам кажется, что все бесполезно и наша боль невыносима. Мир в душе, говорил я этим людям, это великий дар Божий, и только Господь наделяет им тех, кто его достоин. Я говорил этим людям, что только самые себялюбивые из детей Господних станут красть у Всевышнего величайший из его даров, Его единственный дар, что превыше дара жизни. Дар смерти.
Это урок для убийц, говорил им я. И для самоубийц. И для тех, кто делает аборты. Для больных и для страждущих.
Только у Бога есть право одаривать смертью своих детей.
Я говорил, не вникая в то, что говорю, а когда понял, было уже поздно. Может быть, это было просто совпадение или, может, агент догадался, что у меня на уме, когда я попросил его раздобыть для меня пистолет и патроны, но то, что было в сценарии, нарушило весь мой план. Я не мог прочитать это вслух, а потом взять и убить себя. Это было бы глупо.
Вот так и случилось, что я не покончил с собой.
Дальше все было точно по плану. Люди ушли домой, ощущая себя спасенными, а я сказал себе, что покончу с собой как-нибудь в следующий раз. Но мне просто не выдалось подходящего случая. Я все откладывал и откладывал, но так и не смог выбрать момент.
И кроме того.
Вечность — это уже насовсем.
Когда они улыбались мне из темноты, эти люди, когда они улыбались мне, человеку, который всю жизнь чистил чужие уборные и стриг газоны, я говорил себе: зачем торопить события?
Я уже вероотступник, и ничто не мешает мне отступиться еще раз. Мастерство приходит с практикой.
Если это можно назвать мастерством.
Я рассудил, что еще пара-тройка грехов только украсят мое резюме.
Когда ты уже проклят навечно, в этом есть и приятная сторона — ты уже не боишься проклятия.
Я подумал, что Ад все равно никуда не денется.
24
Тока самолет не упал, пока не кончилась пленка на бортовом регистраторе, я хочу извиниться еще и за «Молитвы на каждый день».
Я хочу, чтобы люди знали: «Молитвы на каждый день» — это была не моя идея. Да, они хорошо продавались. Двести миллионов экземпляров по всему миру. Да. Я согласился, чтобы меня поставили автором, но книгу придумал агент. То есть даже не агент, а кто-то — вернее, вообще никто, — из писательской команды. Какой-то копирайтер, который пытался пробиться наверх. Я забыл.
Но, что самое важное, это была не моя идея.
Просто агент как-то пришел ко мне, и в его карих глазах плясали взбудораженные огоньки, что означало — у него появилась идея. Прибыльная идея. По словам моего представителя по связям с общественностью, у них было все схвачено. Это было уже после того, как мы выпустили специальный тираж Библии, которую я подписывал в книжных магазинах. У нас уже было гарантированное место на полках в книжных — миллион с чем-то футов, если считать по длине, — и у меня начиналось турне.
— Только не думай, что турне по книжным — это что-то веселое и забавное, — говорит мне агент.
Когда ты подписываешь в магазинах книги, говорит агент, это похоже на выпускной в средней школе, когда все просят тебя расписаться в памятном альбоме, только такое «книжное турне» может растянуться надолго, иногда — на всю жизнь.
Согласно расписанию турне, я сейчас в Денвере, в большом магазине, раздаю автографы, и тут агент сообщает мне о своей задумке выпустить тонкую книжку с простыми молитвами для повседневной жизни. Ему это видится так: книжка в мягкой обложке с коротенькими стихотворениями в прозе. Страниц пятьдесят, не больше. Дом, дети, семья. Защита окружающей среды. Панды. Мамы. Темы, которые всем близки и никого не обидят. Самые общие проблемы. На обложке будет стоять мое имя, как будто я это написал, а уж о рекламной кампании агент позаботится сам.
Я хочу, чтобы люди знали, что сам я не видел готовой книги, пока не вышел второй тираж, когда продалось больше пятнадцати тысяч экземпляров. Книгу приняли неоднозначно, публика злилась ужасно, но это только подстегивало продажи.
Вот как все это случилось: я сидел в гримерке, ждал начала какого-то телешоу, куда меня пригласили вторым ведущим. Это было уже после турне по книжным, когда я подписывал Библии. Идея такая: если я выступлю вторым ведущим и у программы будет хороший зрительский рейтинг, я смогу начать съемки своего собственного шоу. Так что сижу я в гримерке, болтаю с какой-то актрисой, кажется, Венди Дениэлс или как там ее, я не помню. Сидим мы с ней, делимся всякими хитростями, и вдруг она просит у меня автограф. И передает мне «Молитвы на каждый день». Тогда я их в первый раз и увидел, клянусь. Клянусь на стопке подписанных мною Библий.
По словам Венди Дениэлс, отеки вокруг глаз хорошо убираются мазью от геморроя.
Она передает мне книгу «Молитвы на каждый день». И на обложке стоит мое имя. Это я. Я, я, я. На обложке.
А под обложкой — молитвы, которые, как все думают, написал я:
Молитва на отсрочку оргазма.
Молитва на избавление от лишнего веса.
Я себя чувствую лабораторным животным, на котором сперва проверяли качество кормов для домашних питомцев, а потом самого перемололи на фарш для сосисок. Мне так же обидно и больно.
Молитва на то, чтобы бросить курить.
Молитва на выведение плесени.
Молитва против облысения.
Молитва на стимуляцию эрекции.
Молитва на поддержание эрекции.
Молитва, чтобы успокоить лающую собаку.
Молитва на отключение автомобильной сигнализации.
В результате я выглядел на экране ужасно. Мое собственное телешоу — похоже, придется мне с ним распрощаться. Через минуту после эфира я уже звонил агенту в Нью-Йорк. Я был вне себя от ярости.
А его интересовали только деньги.
— Что такое молитва? — говорит он. — Молитва — это заклинание, заговор, — говорит он. Он орет на меня по телефону: — Это способ сосредоточить энергию на каком-то определенном желании. Людям нужно очистить мысли от всего постороннего, чтобы направить свое намерение на что-то одно и добиться того, что им хочется.
Молитва против штрафа за парковку в неположенном месте.
Молитва против протечек в водопроводных трубах.
— Люди молятся, чтобы решить свои проблемы, а это — самые повседневные, самые честные перед Богом проблемы, — орет на меня агент.
Молитва на повышение вагинальной чувствительности.
— Молитва — это как смазка для скрипучего колеса, — говорит он. — Люди молятся, чтобы Бог лучше понял их нужды.
Молитва против уличного шума.
Молитва, чтобы найти место для парковки.
Сейчас, когда меня очень скоро не станет, я хочу, чтобы люди знали: я стремился к тому, чтобы вся моя жизнь стала служением славе Божьей. Вот так вот. Ни больше, ни меньше. Мы не говорили об этом вслух, но это был мой генеральный план. Мне хотелось хотя бы попробовать. А эта новая книжка — в ней не было благочестия, не было праведности. То есть абсолютно.