– Мы с Севой Абдуловым часто у него ночами сидели, когда он работал над «Алисой», – рассказывала актриса Ирина Печерникова. – Слушали музыку, трепались, пили джин с тоником, а Володя сочинял. Иногда приносил листок: «Вот, родилась строка…» То было замечательное, какое-то волшебное время…
Но главное испытание создателей спектакля ожидало впереди. Абдулов вспоминал одно из заседаний худсовета фирмы грамзаписи «Мелодия»: «Профессиональные композиторы и поэты прослушали часть готового материала и сказали: «Да вы что, с ума сошли? Мы – взрослые – ничего не поняли. А они хотят, чтобы это дети слушали… Закрыть немедленно!» И такое повторялось несколько раз…» А на коллегии Министерства культуры руководитель Детского театра Наталья Сац и вовсе потребовала «оградить наших детей от Высоцкого!».
Лишь путем хитроумных, едва ли не «крохейных», комбинаций, после долгих мытарств и унизительных уговоров, двойной альбом «Алиса в Стране чудес» с песнями Высоцкого и голосом Абдулова оказался-таки на прилавках магазинов в родной стране чудес, в стране Советов.
Всеволод восхищался другом: «Более занятого человека я не встречал и, наверное, не встречу. У него распорядок дня складывался примерно так: спал он 3–4 часа, работал без перерыва. Это были репетиции в театре, спектакли, записи, концерты беспрерывные, съемки. Дело все шло с невероятной отдачей, и самое главное – он не мог жить по-другому. Он не мог беречь себя… Он и отдыхать-то не умел. Однажды мы вырвались на машине в дом творчества в Пицунду. С Володей, с Мариной, с ее сыновьями. Первые два дня Володя наслаждался природой, морем, а на третий заскучал. Хорошо, что для него началась этакая болдинская осень, он очень много писал, а иначе бы он сбежал. Этот месяц, может быть, ему жизнь продлил, и еще Марина, которая вырывала его иногда из работы к себе в Париж… Бесконечная работа – вот то, что я помню из его жизни. И общение с друзьями, и помощь друзьям невероятная… Многих он спасал, выручал из немыслимых ситуаций, скольких он устраивал в больницы, доставал лекарства, вытаскивал из самых чудовищных ситуаций…»
В том числе и самого Всеволода Осиповича. В августе 1977 года Абдулов на машине отправился на съемки в Баку. Путь лежал неблизкий: через Чечню, Кавказ, вдоль побережья. Работы на съемочной площадке оказалось немного, зато вдоволь времени, чтобы купаться в теплых водах Каспия и загорать на берегу. Перед возвращением домой позвонил в Москву друзьям: «Выезжаю, послезавтра к вечеру ждите с гостинцами». Загрузил в багажник 40 литров азербайджанского коньяка, фрукты, овощи, всевозможную зелень, восточные сладости и отправился в обратную дорогу. В первый же день одолел большую часть пути, до дома оставалось всего 800 километров.
«Вдруг на приличной скорости, – рассказывал потом Абдулов, – под тульским городком Ефремово взрывается переднее колесо, машина сделала шесть полных переворотов через передок….»
Пострадавшего привезли в местную больницу, где три недели он пролежал без сознания, «мозг был полностью залит кровью». Врачи к нему даже подходить боялись, говорили, что все бессмысленно, шансов нет. Мама без конца повторяла, как заклинание: «Он выживет, мой мальчик. Не может такого быть, чтобы я потеряла и третьего сына».
О случившемся под Тулой Высоцкий ничего не знал. В то время он с Мариной как раз был на Таити и, лишь вернувшись в Париж для завершения работы над пластинками, позвонил в Москву домой Любимову. К телефону подошла мама Юрия Петровича, Владимир поинтересовался, что нового в театре, вообще, какие новости. Потом спросил, как там Сева? А она заплакала: «Уже все!»
Высоцкий тут же помчался в «Ле Бурже», кружным путем улетел в Москву, а уже из Шереметьева на «Мерседесе» рванул прямо в Ефремово, где в местной больничке отходил после реанимационных процедур Всеволод.
«Я… в сознании, в плавающем, слабом сознании, но уже соображал, – рассказывал Абдулов. – Вдруг вбегает ко мне медсестричка, совершенно обезумевшая, и кричит: «К вам Высоцкий!» А ко мне, в мой воспаленный мозг, пришла такая шутка: я прыгнул в постель, накрылся простыней и тихо смотрю на дверь. Вот ворвался человек, который почти сутки добирался из Парижа, несся к своему умирающему другу. Так как он? Что у него будет на лице?.. Он рванул дверь на себя и ворвался. С одной стороны, это был ужас и кошмар, что он уже не застал… А с другой, он же к умирающему… Значит, надо сделать хорошую мину при плохой игре. И поэтому – остановившиеся, оцепеневшие глаза… Слава богу, меня на мой идиотский розыгрыш хватило секунд на 30. Я вскочил. А он: «Сволочь! Убью!..»
Осенью, поздравляя с 50-летием Олега Николаевича Ефремова, Высоцкий не удержался, чтобы не вплести в свою юбилейную оду легкий, прозрачный, невидимый для непосвященных, недвусмысленный упрек:
После аварии злые ангелы все нашептывали Абдулову: «Пора туда, где только «ни» и только «не»…», однако к следующей весне ему все-таки удалось чуть-чуть оклематься. 10 мая в Одессе должны были начинаться съемки многосерийного фильма «Место встречи изменить нельзя». Проведывая друга, Высоцкий привел с собой режиссера Станислава Говорухина, который очень тепло относился к Севе и ранее уже снимал его в своих картинах. Всеволоду принесли все пять томов сценария и предложили любую роль на выбор. «Мне было все равно какую, – откровенно признавался Абдулов, – я был как сомнамбула. Понимая, что я не запомню, оставили на листочке список ролей… Я выбрал Соловьева… А текст не мог запомнить. Не мог запомнить, что Володю зовут Глеб. Но для меня просто решался вопрос: либо я буду продолжать жить и работать, либо – всё… Иногда так «вырубался», что не мог понять, где нахожусь…»
Марина Влади забрала Всеволода с собой во Францию, чтобы он смог хотя бы месяц пожить в нормальных условиях, проконсультироваться с лучшими специалистами. Предоставила в его распоряжение квартиру в самом центре Парижа, заполнила продуктами холодильник и вручила несколько тысяч франков на мелкие расходы. Парижский воздух оказался удивительно целебным. Через четыре недели Абдулов вернулся в Одессу, на съемочную площадку.
И сразу обратил внимание, что там «нельзя было увидеть человека с лицом скучающим. Все вкалывали так, как будто им платили зарплату в десять раз больше, чем на самом деле. И Слава Говорухин где-то в июле, в самый разгар съемок, уехал на фестиваль в Берлин на две с половиной недели, а все оставил на Володю. И он две недели снимал фильм… Во время съемок есть своя норма, когда надо снять за день определенное количество метров полезных… Тогда эта норма была 22 метра в день…Володя в эти недели… снимал по 120 метров, причем замечательных кадров! Все работали удивительно, ощутили счастье: ведь никто раньше не знал, как это прекрасно работать честно, с полной отдачей…»
Ведь прежде в чем заключались главные прелести и особенности киносъемочного процесса на Одесской киностудии? «Рядом море, в киосках продают портвейн на разлив. Работники съемочной группы с утра по стаканчику – и никто никуда не спешит, все спокойно…» И вдруг на съемочной площадке все сказочным образом переменилось. Актеры, костюмеры, гримеры, художники, реквизиторы радовались каторжному темпу, им нравилось ощущать себя единой командой.
Всеволод Абдулов с пристальным вниманием, даже с некоторой ревностью, всматривался в людей, окружавших друга. Знал, что Высоцкий был человеком настроения. Говорил: «Сложно какие-то поправки внести – почему именно в тот момент Володя… предпочитал общаться близко с тем-то и тем-то… Кто-то становился ближе в определенный момент, потом отходил на задний план, появлялся новый товарищ. Его нельзя в чем-то обвинить. Достаточно долгие и нежные были отношения с Ваней Дыховичным. Затем сближение с Валерием Золотухиным… «Хозяин тайги» и «Интервенция». Три года это сближение длилось…»
Абдулов с легкостью объяснял, почему Высоцкий, отвечая на вопрос анкеты «Кто твой друг?», написал «Золотухин»: «Просто, может быть, в этот момент вошел со сцены Золотухин – вот он и написал… Вот с Веней Смеховым никогда не было близких отношений. Были совместные выступления, работа общая – не больше. Просто Высоцкий изначально относился к людям хорошо…»
Всеволод был единственным из друзей Высоцкого, который никак и никогда не эксплуатировал их близких отношений. Ни до, ни после смерти Владимира Семеновича Абдулов не позволил себе панибратства по отношению к другу, крайне редко говорил «мы». И ненавидел тех, кто, по его мнению, предал Высоцкого, – Эдуарда Володарского, например. А Артура Макарова, который внезапно возник на Малой Грузинской накануне похорон Высоцкого и принялся всеми командовать, и вовсе безжалостно назвал «реанимированным Мариной Влади трупом».
24 июля на Малой Грузинской, в квартире Владимира Семеновича, собрались самые близкие на тот момент люди – Вадим Туманов, Валерий Янклович. Прямо из аэропорта, сорвавшись с гастролей в Днепропетровске, примчался Абдулов. Сразу увидел: «Он нормально ходил. Ну, нормально для его состояния. Но все время хватался за сердце. Я говорю:
– Ну, Володя, уж сердце у тебя было самым крепким органом – и ты видишь, что творится!
– Ну, хорошо… 27-го у меня последний «Гамлет», после этого сразу поедем в Одессу – и все будет в порядке…
Потом приехали люди от космонавтов… Я вышел на улицу, встретил их… Сказал, что Володя плохо себя чувствует, что он сегодня не сможет…»
Друзья видели: состояние Высоцкого становилось все хуже и хуже. Пытались говорить с ним, убеждали прекратить убивать себя, но Владимир отмахивался. В конце концов Абдулов не выдержал:
– Володя, смотреть на то, как ты умираешь, я не могу. И не буду. Поэтому я ухожу. Если понадобится – звони, я появлюсь и всё сделаю. Но просто присутствовать при твоем умирании – не буду…
Всё. Живым друга Всеволод Осипович больше не увидел. Потом он долго мучил себя вопросом: «Могли ли мы, Володины друзья, уберечь его от наркотиков? Но разве могли друзья Пушкина уберечь его от дуэли? Родственники Мусоргского – спасти композитора от алкоголизма? А близкие Блока воспрепятствовать употреблению кокаина? И все-таки настоящие друзья пытались помочь Высоцкому побороть болезнь… Если быть откровенным до конца, то следует признать: чем мощнее индивидуальность, тем страшнее зависимость от наркотиков… Меня тоже не стало 25 июля 1980 года…»
Он был уверен, что в тот гибельный, трагический день его самого спасли от помешательства только посмертные обязательства перед другом: «Надо было много чего делать… Я быстро дозвонился Марине. Потом взял Володину телефонную книжку и выписал номеров двадцать… Не только друзей, но и людей, которые могли помочь. Я позвонил космонавтам, Иосифу Кобзону, Вайнерам… Нужно было срочно сделать два дела – место на кладбище и некролог…»
Когда в доме Высоцкого, в те часы переполненном какими-то людьми, половина из которых смахивала на потенциальных клиентов клиники Ганнушкина, появился Юрий Петрович Любимов, он попытался внести в хаос вселенской скорби хоть какой-то здравый смысл, отдавал внятные распоряжения и дельные советы. Попросил Янкловича и Абдулова собрать и спрятать все рукописи Высоцкого. «И вот, Володи уже нет, еще ничего не ясно, а мы с Севой, – рассказывал Валерий Янклович, – в чемодане перетаскиваем все бумаги в кабинет. И, по указанию Любимова, запираем его на ключ…»
Прилетевшая Марина тоже не теряла присутствия духа. Она попросила Абдулова срочно вывезти в укромное место бумаги умершего мужа. Самым надежным тогда им показался офис брата иранского бизнесмена Бабека Серуша, который для очень-очень многих был недосягаем. В последние годы Серуш много помогал Высоцкому в заграничных проблемах.
«Хорошо помню, что я вынес два чемодана, положил в машину, поехал, – как страшный сон, вспоминал Всеволод. – И поверьте: это не было игрой в казаки-разбойники… Я долго ездил по Москве, чтобы убедиться – за мной никого нет. А потом поехал на Кутузовский. Подъехал прямо к офису, причем въехал туда, куда нельзя было въезжать, оставил там эти два чемодана…»
Вскоре после похорон Высоцкого он, не сдержавшись, признался дочери Юлии: «Знаешь, мне после Володиной смерти незачем жить…» Правда, тут же спохватился, попытался успокоить Юлию: «Да нет… Я не то сказал. Не пугайся…»
Только дочери Абдулова Юлии Марина Влади доверила перевод своей заветной книги о муже «Владимир, или Прерванный полет». В издательстве «Прогресс» ей предложили на выбор несколько кандидатур профессиональных переводчиков. Но Влади сказала: «Чужому человеку я всего не объясню. Нужен свой». «Марина пришла к нам вечером, – рассказывала Юлия, – часов в десять. Положила на стол сигнальный вариант книги на французском и сказала: «Почитай. Завтра утром я приду. Если тебе понравится и ты согласишься переводить, значит, книга выйдет на русском. Если нет – ничего не будет». Она ушла. И я, честно говоря, очень боялась начать читать. При всем уважении к Марине я все-таки опасалась, что это будут мемуары вдовы великого человека. Этого не произошло». Как только книга Марины появилась в Москве, ее смели с прилавков. Хотя с каких там прилавков (до них она не дошла) – из подсобок, среди «своих». Впоследствии Юлия Абдулова стала доверенным лицом Марины Влади, ее официальным представителем в России во всех сложных перипетиях, связанных с творческим (и прочим) наследием Владимира Семеновича Высоцкого.
После смерти Высоцкого к Абдулову пришло пугающее одиночество. Он продолжал себя считать рыцарем Круглого стола: «Только так. Я направлен на копье. Мне наплевать, что будет дальше. Только когда Его не стало, я напарываюсь вдруг на то, что, оказывается, так не принято себя вести, как мы вели. А разве можно иначе? Фантастическое такое счастье, такая сказка, что я знал этого человека. Где ты сейчас есть, дорогой, любимый Володя? Пусть тебе будет хорошо. И не сердись, если я немножко здесь тебя обожду, прежде чем встретимся…»
В кино он с тех пор снимался эпизодически, просто ради заработка, соглашаясь даже на самые малюсенькие роли. Потом, когда резко сдала память, сам стал отказывался сниматься, понимая, что может подвести. Говорил: «Ничего не помню. Всё пропил, а что не пропил – разбил в автокатастрофах…» Словом, в прямом и переносном смыслах оказался «за кадром». Записывал пластинки, занимался дубляжем в кино (самые известные ленты – «Человек дождя», «Список Шиндлера», «Гарри Поттер», «Властелин дождя»), озвучивал роли на радио, там ведь читка текста хотя бы шла по бумажке… Но когда ему как-то предложили озвучить короткий, 15-минутный документальный фильм, разволновался так, что не смог взять себя в руки, стал сбиваться, путать слова. Прервал работу и ушел.
Отмахивался от сочувственных взглядов, уверяя всех: «У меня есть друзья для приятного досуга, достаточно работы, чтобы этот досуг обеспечить, хватает здоровья, чтобы работу выполнять – а что еще надо?.. Может быть, я не гонюсь за славой, потому что в актерской профессии с детства…»
Раскол МХАТа Всеволод Абдулов воспринял как творческую и человеческую трагедию. В самый разгар репетиций спектакля «Последние дни» о Пушкине распрощался со сценой. Он должен был играть Вяземского… Роль друга поэта для него была очень близка и дорога. Был такой душевный подъем. Абдулов перечитывал Пушкина, все, что написано о нем. Именно тогда он обратил внимание, что «наиболее «красочные» мемуары вышли из-под пера людей, едва знакомых с Александром Сергеевичем. По-настоящему же близкие ему люди были немногословны… Поэтому я предпочитаю молчать…». В последний момент, когда до выпуска оставалось совсем немного времени, Ефремов вдруг заявил, что не видит Абдулова в роли Вяземского: лицо, мол, не подходит…
Уйдя из МХАТа, Абдулов какое-то время выступал в роли главного героя, читая со сцены воспоминания Сергея Образцова в спектакле Театра кукол «Великий пересмешник». Действие разворачивалось в старом московском доме, точно в таком же, в каком прожил всю жизнь он сам. Ему было легко играть героя. А потом вдруг принялся озвучивать всякую ерунду – от компьютерных игр до голливудских блокбастеров: надо было на что-то жить… Доведенный до отчаяния скромными доходами, признался одному знакомому, что хочет продать легендарную квартиру в центре и уехать за город, коротать дни в тишине, покое и относительном достатке.
Алкоголь был роком семьи Абдуловых. Осип Наумович без рюмочки коньячку день не начинал. Он был другом знаменитого водочного короля Смирнова, и они вместе частенько гудели в белокаменной. Гуляли, рассказывают, талантливо. У Абдулова-старшего не выдержали сосуды головного мозга. Увы, сын унаследовал слабости отца.
Излюбленным местом Абдулова был «Елисей», знаменитый старинный гастроном на Тверской, где в закутке специально для него стоял стульчик. А приятелей хватало с головой…
Но судьба смилостивилась и послала ему ангела-хранителя в образе Ольги Свиридовой. Она пришла в дом Абдулова по просьбе одного из друзей помочь Всеволоду по хозяйству, побыть чем-то вроде горничной. Рассказывала: «Я с детьми и мамой сидела на бобах… В первый же день постирала рубашки… А уже вечером перестала быть горничной. Стала просто любимой женщиной, которую он стал представлять своим знакомым так: «Олька, моя тринадцатая жена». И добавлял: «Меня любят. Первый раз в жизни…»
Она говорила: «Если бы Сева не встретился со мной, то, возможно, этих последних двух лет жизни у него просто не было бы. Сева привык ничего не есть, раз в три дня отварит пельмени, заправит их уксусом и посыплет перцем – готова закуска. Собутыльники быстро находились… Как же, сам Петюня Соловьев из «Места встречи» ими не брезгует!.. Юля раз в три месяца позвонит: «Как папа себя чувствует?», привезет мне подарок – за то, что за папой ухаживаю – обстирываю его, кормлю, – и снова исчезнет».