— Куда это ты устремилась? — полюбопытствовал он.
— К людям.
— Ясно. А чего руками закрываешься?
— Боюсь, ударишь.
— И ударил бы с удовольствием, только ниже спины. Вставай, дальше пойдем. Еще раз решишь побегать, за штаны держись. Потому как я тебя обязательно поймаю и тогда уж точно всыплю.
— Ты правда драться не будешь? — на всякий случай уточнила я.
— С тобой, что ли? Смех, да и только. Пойдем.
Как только солнце село, похолодало. Поднялся ветер, в воздухе чувствовалось что-то осеннее, а отнюдь не весна.
— На ночлег прибиваться надо, — сказал Сашка.
— Кто же нас пустит? — удивилась Я. — Придется всю ночь идти.
— С тобой находишься, — огрызнулся он.
— А ты меня брось, — не осталась я в долгу.
Прошли еще километра три, и тут впереди возник фонарь на пригорке.
— Деревня, — кивнул Сашка. — Там и устроимся.
Я мечтательно вздохнула, подумав о теплой постели. Сегодняшняя пешая прогулка изрядно меня вымотала. Но Сашка растоптал мою мечту, потащив меня к сараю на окраине. Замок на двери висел, но открывался он без ключа. Сашка распахнул дверь и заглянул внутрь.
— Сено. Блеск. Пошли, Марья. Сообразив, где он собрался ночевать, я не на шутку испугалась.
— Ты что, здесь спать хочешь?
— Конечно. А ты думала — в “Метрополе”?
— Саша, — торопливо забубнила я. — Я туда идти не могу, там крысы, я их до смерти боюсь.
— Ты, Машка, дура, прости Господи, какие крысы?
— Большие. Саша, ты не заставляй меня, я не могу. Ей-Богу, не могу, лучше убей. — Сашка тупо меня разглядывал, а я торопливо предложила:
— Ты иди, а я здесь побуду, возле сарая, вон под деревом, я не сбегу и на тебя не донесу. Да и кому доносить, сам подумай? Здесь бабульки одни, по темному дверь не откроют.
— Чего ты городишь? — разозлился Сашка. — Ночью мороз будет, неужели не чувствуешь? Уснешь под деревом и замерзнешь.
— Я не буду спать, я побегаю.
— Да что за черт, пошли быстро! — разозлился он. Я шарахнулась в сторону и завизжала:
— Не пойду! Не могу я, честно! Я в третьем классе вот в таком сарае со стога съехала, а мне мышь за шиворот попала.
— И съела тебя.
— Нет, не съела, но я до сих пор после этого заикаюсь, когда волнуюсь.
— Ты у меня ушами дергать начнешь, если еще слово скажешь. Идем.
— Не могу я, Саша, — заревела я. — Боюсь я, не могу. Он замер в дверях.
— Марья Павловна, нет здесь крыс, ну какие крысы? Что им тут жрать-то?
— Вот нас и сожрут.
— Да что ж ты за дура упрямая, — всплеснул он руками, сам чуть не плача. — Давай руку, и пошли. Нельзя на улице, замерзнем, а здесь в сено зароемся. Идем.
Он взял меня за плечи и втащил в сарай, потом со скрипом закрыл дверь. Я стояла, зажмурившись, боясь пошевелиться.
— Руку дай, — сказал Сашка. — Иди за мной.
Я преодолела несколько метров, ежесекундно готовясь упасть в обморок. Глаза зажмурила, голову втянула в плечи, а руки сцепила на груди, слыша, как Сашка возится и шуршит сеном, сооружая что-то вроде норы. Наконец он удовлетворенно пророкотал:
— Люкс. Давай сюда. Мышей нет, все ушли в гости в соседний сарай, проверено.
Удивляясь своей живучести, я приземлилась рядом с Сашкой.
— Кроссовки сними, — сказал он.
— Не буду, — испугалась я. — Они пальцы объедают.
— Кто?
— Крысы.
— Насмотрелась чертовщины. Снимай, и носки тоже. На, возьми сухие.
Сашка дал мне носки, и я с удивлением поняла, что они мои собственные. Он разулся, определил обувь в сторонку и стащил куртку.
— Куртку тоже сними, — поучал он меня ворчливо. — Накроемся, как одеялом, теплее будет.
Мы улеглись лицом друг к другу, я подтянула ноги к животу, так теплее и от Сашки подальше. Через пять минут он спал, а я прислушивалась к тишине: внизу кто-то шнырял и вокруг шуршало. Я лежала и плакала. Спина замерзла, надо бы лечь поудобнее, но шевелиться было страшно. Ко всем моим бедам прибавилась еще одна: очень хотелось в туалет. Промучившись еще с полчаса, я не выдержала и позвала:
— Саша.
Он сразу открыл глаза.
— Ты чего?
— Саша, ты только не злись, мне в туалет надо.
— Ну?
— Я боюсь, там внизу кто-то ходит.
— Кто там ходит?
— Крысы.
— О, Господи. Дались они тебе, — покачал он головой и проронил со вздохом:
— Пойдем. Куртку надень, озябнешь.
Сашка спустился вниз и помог мне.
— Такой сон видел, закачаешься, — заявил он обиженно. — Ты все испортила.
— Я понимаю. Извини, — промямлила я. Сашка открыл дверь, я быстро выскочила. — Ты не уходи, — испугалась, — подожди меня.
— Не уйду, — зевнул Сашка. — Не бойся.
Минут через пять мы опять залезли в нору.
— Ты ко мне прижмись, дрожишь вся, — поучал Сашка. — Ноги сюда давай, вот так, сейчас согреешься и уснешь и ничего не будешь бояться.
От Сашки веяло жаром, как от печки, я потеснее прижалась к нему, он подоткнул мне куртку за спину, руки на моей спине так и остались. Свои я прижала к его груди и уткнулась носом в его плечо.
— Ты засыпаешь быстро, — пожаловалась я. Крысы не давали мне покоя.
— Ага, привычка.
— Слышишь, опять побежали.
— Глупости, просто сено шуршит. Не думай ты о них.
— Поговори со мной немного. Может, я усну. Ты спать очень хочешь?
— Уснешь теперь, весь сон перебила.
— Ты не сердишься?
— Чего на тебя сердиться, — хмыкнул он и спросил:
— Согрелась?
— Немного, — поежилась я.
Сашка обнял меня крепче, прижал к груди, а я замерла: рука его нырнула мне под свитер.
— Сашка, — испуганно сказала я, он шевельнулся, приподнялся на локте, тихо произнес:
— Красивая ты…
— Сашка, — еще больше испугалась я.
— Помолчи немного, ладно? — попросил он и стал меня целовать.
Я дрожала то ли от холода, то ли от страха, а он ласково говорил:
— Ты не бойся меня, не обижу.
Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сене одежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.
Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в двери пробивалось солнышко. Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядом потянулся с хрустом, позвал:
— Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионеры народ бойкий.
Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда, испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что я одета, это меня удивило.
— Моя работа, — улыбнулся Сашка. — Боялся, озябнешь. — Он съехал со стога вниз и подхватил меня. — Что, двигаем? — спросил весело.
— Какой у нас следующий пункт? — бойко поинтересовалась я.
— Конечный. Сегодня должны дойти.
К обеду солнце стало по-летнему жарким, мы устроились на пригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казался мне попеременно то бандитским, то безопасным.
— Сашка, — расхрабрилась я. — Ты из тюрьмы сбежал?
— Из тюрьмы? — поднял он брови. — А… Вроде того.
— Значит, ты от милиции скрываешься?
— Точно. Пятерка тебе за догадливость.
— А можно… — воодушевилась я, но он перебил:
— Нельзя. Честно, нельзя.
— А ты вообще кто?
— Как это?
— Ну, кто ты, что за человек? — Чужая бестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.
— А… да так, бегаю…
— Не всегда же ты бегал. Чем-то еще занимался?
— Да у меня все как-то бегать выходило. Машка, а тебя как в детстве дразнили? — раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.
— Лихоня, — растерялась я.
— Как, как?
— Ты же слышал, зачем спрашиваешь?
— Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали. Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка из сказки. Как есть Мальвина.
— Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты не смей! — разозлилась я.
— Ладно, мне что, как скажешь. — Сашка почесал нос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая. Потом спросил:
— А почему Лихоня, фамилия, что ль, такая?
— Ага. Лихович, Лихоня.
— Как твоя фамилия?
— Теперь Назарова, а была Лихович.
— Отца-то как зовут?
— А что? — Теперь я насторожилась.
— А то. Отец-то Павел Сергеевич?
— Да. А ты откуда знаешь?
— От верблюда. — Сашка хохотнул и покачал головой:
— То-то я удивился, больно ты на папу напирала, когда с муженьком разговаривала — “скажи папе”, ясно.
— Ты чего к моему отцу привязался? — разозлилась я.
— Да нет, не то думаешь, — успокоил Сашка. — Письмо у меня к нему. Надо передать. — Он помолчал немного и спросил:
— Машка, а ты знаешь, кто твой отец?
— Мой отец — это мой отец, вот кто. Чем занимается, не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй, только он и любит.
— А муж-то как же, Марья?
— А муж — не твое дело.
— Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда пойму. — В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально на меня уставились.
— А муж — не твое дело.
— Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда пойму. — В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально на меня уставились.
— Саш, а за что тебя посадили? — помолчав немного, спросила я.
— Зa убийство.
— Что? — Рот у меня открылся, а вот закрываться не желал, хотя я очень старалась.
— Вот до чего доводит любопытство, — развеселился Сашка. — Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.
— Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?
Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспев проговорил:
— Много безвинных душ лишил я жизни, и все они были любопытные.
— Расскажи мне о себе, — попросила я, окончательно уверившись, что он врет и для меня скорее всего безопасен.
— А чего рассказывать? Сама говорила, личность я темная, подозрительная, все так и есть. Ты мне лучше про отца расскажи.
— Не буду. Зачем? — вновь насторожилась я.
— Я ж сказал, письмо у меня к нему. Говорили, он поможет.
Я сверлила взглядом Сашкину физиономию, пытаясь решить, что на это ответить. Вздохнула и сказала то, что думала:
— Я не знаю, Саша, правда не знаю. Мне папа никогда ничего такого не говорил. А тебе сидеть много осталось? — Бог знает почему, но этот вопрос меня очень волновал.
— Что значит “сидеть”? — удивился Сашка. — Я ж на воле.
— Ты все темнишь, ничего не рассказываешь, — вздохнула я, почувствовав странную обиду и острое желание спасти Сашку от всех возможных бед на свете. — Может, я помогу чем?
— Пошли, помощница, — хмыкнул он, поднимаясь. — Недалеко уже.
Часа в три мы вышли на проселочную дорогу. Сашка бодро печатал шаг, размахивая руками, я трусила рядом и на него поглядывала. Тут из-за поворота возник двухэтажный особняк за высоким забором. Сашка притормозил.
— Пришли мы, Марья Павловна, — сказал он необычайно серьезно. — Тут у меня дельце небольшое, оформлю дельце и тебя домой отвезу. И вот еще что. Ты здесь помалкивай, чья дочь. Поняла?
— Поняла, — кивнула я и сразу спросила:
— А почему?
— Отца твоего здесь не любят, но очень уважают. Смекаешь?
— Нет, — честно созналась я, Сашка почесал нос и кивнул:
— И не надо. Молчи, и все.
У калитки был звонок, Сашка позвонил, и из дома вышел здоровенный тип в куртке нараспашку, увидев Сашку, заулыбался.
— Какие люди. Здорово, Саня. — Тут он покосился на меня и присвистнул:
— А это откуда?
— На дороге нашел, — хмыкнул Сашка.
— Надо же, — подивился парень. — Вроде не дурак, а везет.
— Так ведь нечасто, — развел Сашка руками.
Мы вошли в дом Он выглядел огромным и каким-то нежилым, точно построить его построили, но заселить забыли, а может, надобность в жилье отпала. Комнаты были наполовину пусты, почти все окна без занавесок, пахло лаком и краской. Правда, в кухне царил образцовый порядок. Дорогой гарнитур, французская газовая плита и два холодильника, огромных и тоже импортных.
Встретивший нас тип снял куртку, указал мне на стул и направился к плите. Поставил чайник, потом пошарил в холодильнике, собрал на стол кое-какой снеди. Хитро подмигнул нам и сказал:
— Угощайтесь. Как говорится, чем Бог послал.
Сашка сразу же стал угощаться, да и я себя упрашивать не заставила. Тип, с которым меня забыли познакомить, посматривал на нас и выглядел очень довольным.
— Что, Сережа, приютишь? — спросил Сашка.
— А чего ж нет, — удивился тот. — Наверху все комнаты свободны. Занимай.
Сашка удовлетворенно кивнул, торопливо доел последний кусок и сказал Сереже:
— Давай-ка выйдем на пару минут. Отсутствовали они минут пятнадцать, я уже начала томиться, потому что в чужом доме чувствовала себя крайне неуютно. Тут Сашка заглянул в кухню и позвал меня. По лестнице с резными перилами мы стали подниматься на второй этаж.
— Саша, когда домой? — спросила я. Ни этот особняк, ни его хозяин мне не нравились. Я была готова отшагать еще километров двадцать, лишь бы здесь не задерживаться. Опять же было неясно, какое у Сашки в этом месте может быть дело? Планами он со мной не делился, и это беспокоило. Бог знает почему, но дом за высоким забором представлялся мне разбойничьим вертепом.
— Я ж сказал, дело сделаю, отвезу, — ответил Сашка, слегка недовольный.
— А телефон здесь есть, мне бы отцу позвонить? — не унималась я.
— Телефон есть, а звонить нельзя, — посуровел он.
— Да я только…
— Нельзя, — повторил Сашка.
— А мы здесь долго?
— Не надоедай.
— Ладно, не буду. А помыться здесь можно?
— Можно. Душ, третья дверь слева. Я вздохнула, косясь на него, и решила порадоваться тому, что хотя бы душ есть. Сашка привел меня в просторную комнату с большим окном, выходящим на веранду. Мебель в комнате имелась, и даже с избытком, но все равно вид у нее был какой-то нежилой. Я огляделась, вздохнула, а Сашка сказал:
— Располагайся. — Опять ненадолго ушел, а вернулся с полотенцем и махровым халатом. — Чувствуй себя как дома, — заявил он, проникновенно улыбаясь мне.
Кивнул и удалился, а я вымылась, испытывая чувство, близкое к блаженству, накинула халат, принесенный Сашкой, и стала расчесывать волосы, стоя перед зеркалом. Неожиданно открылась дверь, и вошла женщина. Я обернулась, порадовавшись, что в доме есть хозяйка, но радость моя мгновенно поутихла: женщина стояла на пороге и смотрела на меня без всякого удовольствия. Более того, как-то угадывалось, что она бы с радостью меня придушила. Повода для такого отношения к своей особе я не видела и оттого разозлилась. Улыбку с лица убрала, поздороваться забыла и стала ждать, что будет дальше.
— Так, — сказала она наконец. — Это тебя Багров притащил?
Я молчала, выражение ее лица мне очень не нравилось. Ясно, что Багров — это Сашка и что она интересуется им не просто так. Женщина прошла, села в кресло, взяла сигарету, но не закурила.
— Чтоб ты знала, дорогуша, — процедила она насмешливо, — когда Багров сюда наезжал, то спал со мной, и ему это нравилось.
— Так это ж раньше, — ответила я, пытаясь понять, чего мне больше хочется: зареветь или вцепиться ей в волосы.
— Вот, значит, как, — хмыкнула она. — Любовь?
Я приподняла брови и сказала удивленно:
— Мне кажется, это не ваше дело.
— Пусть не кажется. Откуда ты взялась такая? — Она была раздражена и даже не пыталась скрыть это.
Я села в кресло, но отвечать не собиралась и молча разглядывала ее. Приходилось признать: красавица, правда, заметно старше меня, но я ни ходить, ни смотреть, как делает это она, не умею. Тут мне пришло в голову, что Сашка может разозлиться из-за того, что я вмешиваюсь в его дела. А если он ее любит? Желание вцепиться ей в волосы стало еще острее. С трудом подавив этот порыв, я сказала:
— Не знаю, что вы подумали, мы с Сашей давние знакомые. Учились вместе.
— В одной колонии, что ли? — фыркнула она. — Так там вроде мужики и бабы отдельно?
— Не всегда же он в колонии сидел? — растерялась я.
— По мне, так он там и родился, — усмехнулась женщина. — Дура ты. Насквозь я тебя вижу. Интеллигентная. Учительница, что ли?
— Нет, — Бог знает почему испугалась я.
— Ну, все равно с институтом. И что это маменькиных дочек всегда тянет на шпану? Кольцо на пальце носишь, мужняя жена, а с Багровым связалась. Дура.
Это показалось обидным, потому что походило на правду. Я нахмурилась, глядя на женщину исподлобья, и сказала, теряя терпение:
— Я ведь вам объяснила…
— Что ты с ним в одном классе училась? — хохотнула она. — Нарочно не придумаешь, он лет на десять старше тебя.
— Слушайте, это ваша комната?! — рявкнула я.
— Здесь все комнаты мои.
— Хорошо, я на веранде постою. Кусая губы, я вышла на веранду и с досадой подумала, что это не самое удачное место после душа и долго я тут не простою, начну шмыгать носом и клацать зубами. К счастью, женщина ушла почти сразу, а через пару минут явился Сашка.
— Машка, — крикнул удивленно. — Ты где?
Я похлопала ресницами, выровняла дыхание и вернулась в комнату.
— Чего на веранде стоишь? — подивился Сашка.
— Ничего, — хмуро ответила я, отводя взгляд.
— А почему глаза красные? Светка была? — проявил он сообразительность. Поговорить о Светке я была не прочь, очень она меня интересовала.
— Темные волосы, красная помада и бюст, как два арбуза? — уточнила я.
— Точно, — обрадовался Сашка. — Бюст у нее — полный отпад. Из-за нее, что ль, сердитая? Брось, пустое дело.
Я отвернулась, кусая губы, и сказала с отчаянием:
— Домой хочу.
Сашка сел в кресло, взял меня за руку и заявил совсем другим тоном:
— Машка, помоги мне.
Я резко повернулась и уставилась в его лицо. Был он серьезен и чем-то явно озабочен, никакого намека на веселых чертей в глазах. Стало ясно: он в беде и, кроме меня, никто ему не поможет (очень мне хотелось так думать).
— Я помогу, — сказала торопливо. — А что делать-то надо, Саша?