Я, боясь сорваться раньше срока, общался с Мартой только при свидетелях. Но в один вечер я всех распустил, пригрозил Лейбинту серьезной ссорой, если что не так, и уединился с девушкой.
Были лучшее шампанское и ромашки, испанская классическая музыка — если быть откровенным, все подготовила контора, занимающаяся корпоративными праздниками, я только рассказал им, что она любит, а уж они предложили десяток вариантов, посмеиваясь втихую над озабоченным пацаном.
В президентском номере реконструированного отеля «Волга» я впервые был с женщиной. Упившись шампанским, я не успел продемонстрировать даже знания теории, не говоря уже хоть о каком-то практическом результате.
Марта смеялась, кидала в меня подушками и утверждала, что теперь я обязан на ней жениться. Я не возражал.
Потом нас возили на лимузине по ночному городу, но Марте это не понравилось, она вызвала пару друзей, и лимузин сменился байками. На навороченных трициклах мы катались через мост, старый приятель Марты доказал класс, проехав всю длину по перилам, в конце моста имитировав падение вниз, но над водой выправился и выскочил на берег.
Днем мы договорились с Лейбинтом, и он провел посвящение — я стал первосвященником. Человеком, которой может заниматься магией только через свое божество.
В тот же вечер ко мне домой пришли четверо солидных мужчин в костюмах. Они попытались испугать Глафиру Владимировну своими званиями, но нарвались на скандал — истосковавшаяся по настоящему противостоянию контр-адмирал подняла на уши всю округу, участковых, МЧС и даже морскую гвардию — так что увезли меня только глубокой ночью.
Вычислили нас через Костыля — недоумок попытался дать своему преподавателю несоразмерную взятку за экзамен. Все случаи появления больших денег там, где их быть не может, фиксировались и изучались. Губернатор решил рискнуть и надавить — и Костыль всех сдал.
Ноутбук мой не нашли — видимо, его забрал Лейбинт. Отъевшийся молитвами и помолодевший, похожий на себя прошлого, каким я его знал раньше, он развлекался тем, что являл чудеса то там, то тут — лечил наложением рук и читал лекции, вися в воздухе или стоя на воде.
Называть себя богом после ссоры с Матвейкой и разговора со мной он перестал. Теперь он представлялся как святой Лейбниц и иногда, после паузы, не в силах сдержаться, добавлял: «Чудотворец».
— Я не гордый, главой пантеона никогда не был, — объяснял Лейбинт. — Если здесь младших богов называют святыми, я готов стать святым.
Постоянная связь с алтарем-ноутбуком подсказала ему, когда надо спасать самое драгоценное имущество, и он спас его.
Через восемь часов специальная программка, не получившая кодового слова, уронила сервер. Я знал это точно, так как программу, не понимая частностей, но представляя все в целом, писал лично.
Меня допрашивали четырнадцать часов без перерыва. Я давал им адаптированную версию правды — ноутбук странный я нашел случайно, через него мне явился бог, который сказал, что даст спасение от болезни, которая придет в такой-то день и такой-то час.
Мол, друзьям я говорить это побоялся — а вдруг у меня просто галлюцинации? И сказал им, что это будет просто розыгрыш. А затем все произошло так, как предсказал бог, и я стал по его совету продавать картинки, которые он сам генерировал в ноутбуке. Ни в чем не виноват, где ноутбук, не знаю, что ребят втянул, жалею, деньги готов вернуть, все, что не потратил.
Марту, которая ни копейки с моего предприятия не получила, наверняка помурыжили пару часов и отпустили, не желая ссориться с ее матерью, директором ОблЕО.
После двухчасового сна меня разбудили и повели на допрос к другому следователю. Этот был похож на Винни-Пуха из нового мультика, очень мил и непосредствен, он предложил сигарету и воду, не смутился отказом, а затем начал говорить:
— Тэнгри Ханович Шаманов, хочу довести до вашего сведения следующую информацию. Кураторы проекта «Вожди» просчитались несколько раз. Мы не сумели их вовремя остановить — и у нас на руках два десятка потенциальных лидеров, причем таких, какие рождаются раз в сто лет, если не в тысячу. — Следователь уперся руками в столешницу и приподнялся, возвышаясь надо мной, и начал агрессивно «тыкать», упирая на каждое местоимение: — Ты понимаешь, что после первого же ожога на тебе я готов отдать приказ — и ты, и все девятнадцать пацанов, с которыми ты воспитывался, сегодня же умрут?
Я этого не ожидал.
— Новые Гитлеры в количестве двадцати штук. Люди, для которых окружающие — лишь инструменты, способ пробраться к власти. Защищенные презумпцией невиновности, вы смеетесь над нами, а мы стоим и ждем миллионных жертв, чтобы схватить вас за руку.
— Кто-то еще? — тихо спросил я.
— Все, все двадцать — сплошные проблемы, до вчерашнего дня я был уверен, что ты — единственное исключение. А теперь понимаю, что они-то гадят по мелочи и на виду, а ты скрытно — но по-крупному. У меня карт-бланш, я могу тебя убить, перевербовать, покалечить, превратить в зомби с помощью клоподемина. Я не могу только оставить все как есть — на меня давят и делают это с полной уверенностью. Если я не решу твою проблему, меня вотрут в землю, я уже чувствую, что стал ниже на пару сантиметров. Кстати, на случай, если ты думаешь, что я не принимаю тебя всерьез, — имя мое для тебя останется неизвестным, и все мое тело перед встречей обработано специальным составом — ни единой клетки моей кожи ты для своего колдовства не получишь.
Едва выйдя, я увидел Матвейку с двумя моноциклами. Второй он отдал мне и без слов рванул вперед. Я последовал за ним — как оказалось, мы ехали к Марте. В лифте он развернул меня к себе и сказал:
— Как только тебя забрали, она свалилась. Врачи сказали, что это «Лейба», жесткая форма, глаза у нее не открываются, пытались картинки проецировать прямо в мозг, не сработало. Она в коме и выглядит ужасно, может умереть в любой момент. Родители не знают о твоей причастности к вирусу. Если ты ее не спасешь, это будет значить, что либо ты не контролируешь своего демона, либо сам одержим им.
Марта лежала в стазисном поле, дыхание ее было слабым, но постоянным. Капельница, кислородная подушка, рембот. Серое лицо в красных крапинах прыщей. Зеленоватые ладошки. Выпадающие волосы на полу.
Наложив на нее руки, я призвал Лейбинта — и он сразу, в категоричной форме отказал мне в помощи.
— Ты не должен делить себя между ею и мной. Возьми наложниц, хоть сотню, хоть тысячу, но не живи с одной. А эту вообще забудь. И еще — помнишь, ты просил меня исчезнуть? Твоя молитва дошла до адресата, выкручивайся сам.
Я вышел из комнаты. Родители Марты даже не посмотрели на меня, Матвейка догнал у лифта.
— Ты не смог или не захотел?
— Я все сделаю, только чуть позже.
Расчет Лейбинта был прост: потеряв с девственностью возможность работы с классической магией, я стал привязан к нему — своему богу. Лучший момент для того, чтобы показать мне, кто в нашем тандеме главный, представить сложно.
Я спустился в гараж, не обращая внимания на топающего сзади Матвейку, открыл своим ключом и положил руки так, чтобы запястья чуть поднимались над столом — будто я работал с ноутбуком.
Машинка проявилась на своем месте. Естественно, «святой-чудотворец» не таскал ноут с собой — он просто как бы вывел его за скобки реальности. Как только я, первосвященник, потребовал его обратно в том месте, где лаптоп-алтарь появился впервые, он возник.
— Матвей, поможешь? Надо изгнать демона.
— Я не умею… — растерялся парень.
— Не имеет значения, мне хватит того, что ты веришь в своего Господа и Лейбинт для тебя враг. Не забывай этого.
Мой бог и покровитель почувствовал опасность за мгновение до того, как я вбил гвоздь в клавиатуру.
— Не делай этого! — Лейбинт возник рядом и попытался ударить меня, но с другой стороны молился Матвейка. Он говорил с другим, пытался изгнать демона — как умел. Лейбинт замедлился, колышась призраком.
Я отстегнул мотню и залил ноутбук, оскверняя алтарь старым, неоднократно проверенным способом.
Сразу после этого я почувствовал себя очень старым, очень усталым и очень глупым.
— Это обязательно было делать? — поинтересовался Матвейка. — Воняет.
В тот же день весь мир чудесным образом исцелился от «Лейбы». Марта еще два дня не могла ходить, но быстро шла на поправку. Через родителей она передала мне, что видеться со мной не будет. Не может и не хочет.
Рыжий доказал Рогеру и Костылю, что я их просто использовал, и они дружно обиделись на меня.
Безымянный следователь, похожий на Винни-Пуха, несколько раз встречался со мной, пытаясь понять, насколько я опасен. Он бы наверняка уничтожил меня, но то ли полномочий не хватало, то ли сработали созданные мною амулеты.
Рыжий доказал Рогеру и Костылю, что я их просто использовал, и они дружно обиделись на меня.
Безымянный следователь, похожий на Винни-Пуха, несколько раз встречался со мной, пытаясь понять, насколько я опасен. Он бы наверняка уничтожил меня, но то ли полномочий не хватало, то ли сработали созданные мною амулеты.
Глафира Владимировна с его подачи отправила меня в Суворовское училище — я не сопротивлялся.
Винни-Пух довел меня до чугунной решетки на Садовой улице Санкт-Петербурга и сказал:
— То, о чем мы договорились в первый раз, пошло в ход.
Тогда я убеждал его, что меня можно контролировать. Для этого достаточно всего лишь создать второго клона на основе моих костей, вырытых археологами.
Якобы я не пойду против людей, у которых есть точное подобие меня. Абсолютное подобие. Он так и не понял, что я сохранил разум и память человека из давно забытых времен.
Да, я потерял свою магию, потерял магию забавного злого божка, но я могу жениться и завести детей. А еще скоро родится человек, который в три года начнет вспоминать себя и к десяти полностью сформируется как личность. Это будет еще один Шаман, и с ним я всегда найду способ договориться, его магии хватит на двоих, а у него будет надежная семья.
На новом месте в Суворовском мне приснился сон, по всем канонам вещий, хотя и непонятный. Мультяшный Винни-Пух, нежно обнимающий бочку с медом и произносящий голосом следователя: «Это моя бочка. Об одном прошу: оставь ее в покое».
Алексей Мун Узник
РассказЕго привели на рассвете. Дюжий монах почти волоком втащил тщедушное тело, свалил под стену и бросил на стол бумагу со свисающими шнурками и обломками сургучной печати.
Одноглазый мучитель трудно поднялся в своем углу, скрипя костылем. Негромко щелкнули четки, которые он прицепил к поясу.
— Кто там у тебя? — негромко спросил он с неудовольствием.
— Дак, это, — сказал монах и задумался. Потом засунул в нос толстый палец и принялся сосредоточенно ковырять.
— Ну? — прикрикнул мучитель, брезгливо поморщившись.
— Это, — повторил монах виновато. Было видно, что он забыл нужное слово.
— Еретик? — подсказал мучитель.
— Ну, это завсегда… — Монах подумал еще и, видимо, решил не умствовать без меры. — Колдун!
— Порчу, что ли, творил?
— Не, — с досадой сказал монах и вытер палец о засаленную рясу. — Мертвяков поднимал на Дубовом кладбище.
— На Дубовом? — переспросил зачем-то мучитель.
— На Дубовом, — согласно кивнул монах плешивой головой. — Добрые люди указали.
— Некромант, — устало заключил мучитель и проковылял к столу. — Отметку где ставить?
— Вот сюда, где место.
«Интересно, кому это нужно? — думал мучитель, выводя четыре единственных известных ему буквы. — Монахи сплошь неграмотны, я умею только подписываться, а отец дознаватель на эти писульки обычно и не смотрит. Ему писарь показывает совсем другие документы… Дрянь. Никому не нужные бумажки. „Добрые люди“. Бессмысленное паскудство. Все здесь бессмысленно».
Монах сгреб листок, двумя руками пошевелил веревку на поясе и, торопливо осенившись святым знамением перед молитвенным углом, вышел. Дверь за ним гулко захлопнулась.
Мучитель постоял у стола. Протянул руку, встряхнул кувшин и, удостоверившись, что тот не пуст, припал к вытянутому клюву. Вода. Ч-черт, действительно вода. Ну и слава богу — хватит вина.
Из-под стены раздался шорох и болезненный стон. Он неохотно повернул голову.
Колдун полулежал, привалившись к стене и опершись на локоть. То, как он держал другую, руку, не укрылось от наметанного взгляда мучителя.
— Тебя били? — спросил он равнодушно.
— Д-да… — хрипло отозвался человек и зашелся долгим надрывным кашлем, кривясь от боли. Наконец он затих и жалобно попросил: — Дай воды, пожалуйста…
Мучитель хмыкнул и перевернул кувшин вверх дном. Две капли лениво выкатились из клюва.
— Извини. Надо было раньше просить.
Человек молча смотрел на него, прерывисто, с присвистом, дыша. Потом осторожно перекатился на спину и вытянулся, уставясь в потолок. Мучитель снова поморщился. Добрые братья всегда обирали арестованных, но калечили не часто.
— Что ты так не хотел отдавать? — спросил он, подходя ближе и тяжело опускаясь на лавку.
— У меня были книги, — сказал человек. — Разрешенные — Святое писание и толкователь трав. Они думали, что в них спрятано золото.
— Но золота не было, — утвердительно сказал мучитель.
— Не было, — согласился человек. — Я вообще не ношу с собой золота.
— Врешь, — усмехнулся мучитель. — Все книжники носят золото. Просто его не было, когда тебя арестовали. Поэтому тебе и сломали ребро.
— И ключицу.
— И ключицу. Лучше бы у тебя было золото.
Человек не отозвался. Он завозился, пытаясь устроить больную руку, не сумел и зашипел сквозь зубы. Мучитель внимательно следил за ним, бездумно касаясь пальцами висящих на поясе четок. Потом поднялся и медленно сдавил ладонью кулак, рассыпав по комнате сухой костяной треск.
— Лежи спокойно, — сказал мучитель. — Я принесу тебе воды.
* * *
— Почему ты не отправишь меня в камеру? — спросил человек слабо.
— Завтра тебя все равно приведут сюда, — отозвался мучитель, размеренно перекидывая бусины четок. — Учитывая, что ты попал ко мне уже калечным, я не хочу, чтоб ты лишний раз поднимался.
— Откуда такая забота о пытуемом?
— Это моя работа. Если ребро сместится и проткнет легкое, ты можешь умереть. Если ты умрешь раньше времени, моя работа пойдет насмарку.
Человек затих. Потом спросил негромко:
— Четки… ты молишься?
Щелканье бусин прекратилось и мучитель тихо засмеялся.
— Нет… Нет, некромант, не молюсь. Скажу больше — я не верю в молитвы. А это… Так, чтобы пальцы не теряли ловкости.
— Но ты носишь рясу.
— А ты, думаю, не ходил по улицам голым и не испражнялся на площадях. К чему слишком выделяться из тех, с кем тебе удобно и спокойно?
— Странно… Никогда не задумывался об этом. — На лавке зашуршали, охая и вздыхая. — А ты хорош, мучитель. Я думал, этот ноготь врос намертво.
— Ты странный. Обычно меня проклинают.
— За что мне тебя проклинать? Ты дал мне напиться вчера, хорошо сделал свою работу сегодня. Отец дознаватель доволен, с чего быть недовольным мне. Спасибо, добрый труженик! — голос дрогнул и сорвался.
— Все-таки ненавидишь, — удовлетворенно произнес мучитель и бусины снова защелкали в полумраке.
— Просто очень больно, — после паузы сказал человек на лавке.
— Здесь всем больно, — равнодушно отозвался мучитель.
Они снова замолчали. В коридоре раздались шаги и донеслось бряцанье крышки лампы. Монахи меняли масло.
— Ты же понимаешь, что это грех, — сказал человек. — Носить рясу и отнимать жизни — как-то не сочетается.
— Отец дознаватель не только носит рясу, но и, в отличие от меня, истово молится каждый вечер о спасении душ. Это не мешает ему отнимать жизни, лично опуская факел на костры еретиков. А я никого не убиваю. Просто заставляю говорить. Это моя работа. Мне больше нечем заниматься.
— Но ты не веришь, что это правильно. Я могу понять человека, который мучает другого ради идеи. Могу понять даже того, кто делает это из-за душевного недуга. Но человека, который мучает просто ради того, чтобы заниматься хоть чем-то, я понять не могу.
Щелканье внезапно снова оборвалось, мучитель выпрямился, почти ударившись спиной о стену. В наступившей тишине было слышно, как протопал обратно по коридору монах.
— А ты и не обязан, — сказал мучитель чересчур ровным голосом. — На самом деле никто не обязан понимать. Я должен пытать, ты должен говорить или не говорить — дело твое. Но говорить о том, что спрашивают, а не так, как ты сейчас. Какое тебе до меня дело?
— Кажется, я задел тебя, — виновато сказал человек. — Но я всю жизнь старался понять людей. Сейчас эта жизнь висит на волоске. Чем же мне еще заниматься? Мне, — мучитель понял, что он улыбается, — больше нечем заниматься.
— Ты странный, — медленно произнес мучитель.
— Я такой, каким должно быть каждому. Просто далеко не все это понимают. Пахарь ворочает землю, копается в грязи и отдает оброк, но он достойный человек — он делает это ради семьи. У него есть эта цель, пусть ничтожная на чей-то взгляд, но благородная. Недостоин тот, кто тупо напивается каждый вечер, едва сводя концы с концами и не стремясь что-то поменять. Недостоин тот, кто не ищет своей дороги в небо. Ты — искал?
— Сейчас тебе лучше помолчать, — резко сказал мучитель, поднимаясь. Костыль скользнул по камню, и он покачнулся, ловя свободной рукой стену. — Завтра будет непростой день. Подумай лучше, что скажешь дознавателю.