— А почему вы не предотвратили убийство? — удивился следователь. — Помнится, вы тогда, с ваших слов, испугали убийцу.
— Нет, понимаете, я не видела, как старушке делали укол, — пыталась объясниться Лена.
— Ничего не понимаю! Так видели или не видели?
— Видела, только не наяву! — опустила голову Лена.
Следователь уставился на девушку, не веря своим ушам:
— Простите!
— Не пугайтесь. Меня психиатр уже осматривал. Сказал, что всё в порядке. Можете мою историю болезни посмотреть! Дело в том, что после травмы головы я стала видеть картины, ну, вроде фильма. Как будто мне показывают события, которые происходили или когда-нибудь произойдут не со мной, а с другими людьми. Некоторые уже сбылись — проверено.
— Так вы экстрасенс? Я слышал о таких людях, но до сих пор сам их не встречал, — заинтересовался мужчина и даже подвинул стул ближе. — А вы сейчас можете рассказать что-нибудь обо мне: кто я, женат ли, есть ли дети, что-нибудь о моём прошлом?
Лена напрягла голову и даже глаза зажмурила, но картинки не шли.
— Нет, не получается. По заказу не получается, — как бы извиняясь, объяснила она. — Видения возникают независимо от моего желания. Я вообще ещё не разобралась, с чем это связано.
— Жаль. Ну да ладно. Расскажите, что вам привиделось ночью.
— Не ночью, а утром, когда унесли покойницу. Знаете, медики, кажется, думают, что она сама умерла.
— С этим мы разберёмся. Так что вы увидели?
— Мне показали нашу палату ночью, как в дверь осторожно вошла та же высокая женщина в белом халате, подкралась к кровати соседки и через простыню сделала ей укол.
— А дальше?
— Бабушка зашевелилась, и женщина выбежала за дверь.
— Что за бабушка, с чем она попала в больницу, знаете?
— Она проклинала какого-то водителя, который сбил её на машине, — вспомнила Лена.
Мужчина задумался.
— Не понимаю, почему убрали старую женщину. Чем она могла кому-то помешать? Водителю, наоборот, надо было молиться о её выздоровлении. Что-то тут не так.
— Я всё уже поняла, — заверила Лена. — Думаю, преступнице не было известно, что Вероника переселилась в другую палату.
— Но если этот укол предназначался Пустаковой, то как можно было перепутать молодую красивую женщину со старухой?!
— В палате было темно, к тому же у бедной бабушки были длинные седые волосы.
— Вот в чём дело. Теперь я понял: преступники считают, что Пустакова мертва!
— Почему вы сказали «преступники»? Разве их несколько? — удивилась Лена.
— Это я выразился фигурально. На самом деле следствие только собирает материал. Много ещё неясного, потерпевшая помогать не желает: то ли боится кого-то, то ли сама замешана в чём-то криминальном. Если ещё что-нибудь вспомните или узнаете, позвоните мне, — и следователь протянул визитную карточку, на белом фоне которой крупно синело: «Бобров Виталий Анатольевич, следователь прокуратуры», а внизу краснели мелкие цифры номеров трёх его телефонов — рабочего, домашнего и сотового.
В дверях мужчина столкнулся с медсестрой — Лену звали в процедурную. На этот раз шов осматривал доктор: заживление шло хорошо, поэтому решили голову не бинтовать, ограничиться стерильной накладкой. В зеркале Лена увидела себя лысой с большой нашлёпкой на темени и пришла в ужас.
— Дайте хоть платочек, — взмолилась она. — Как я пойду в палату?
— Нет платочка, — отмахнулась сестричка, пряча неиспользованные шприцы в ящик тумбочки. — Так даже прикольно. Да! Через минут двадцать поведу тебя в другой корпус на обследование, насилу договорилась — в день принимают ограниченное количество больных, так что опаздывать нельзя.
Лена убедилась в безлюдности коридора и понеслась к своей двери. Голову непривычно обдувал ветерок, мысли лихорадочно работали в поисках решения, чем прикрыть лысину. В палате, слава Богу, никого не было. Голову удалось обмотать полотенцем, но заправленные внутрь короткие концы выскочили, полосатая чалма размоталась и свалилась на пол. Косынка из наволочки оказалась просто ужасной. Лена полезла в тумбочку. «Боже мой! — вскричала она, извлекая на свет искусственные волосы. — Как я могла забыть?».
— А где Селиванова? — заглянула в палату медсестра.
Лена обернулась, придерживая парик рукой:
— Это же я. Как думаете, не слетит?
— Пойдём уже. Где успела достать?
Глава 24. Рассказ Ирины Ивановны об особом даре и трудной судьбе её бабушки Елены
Несколько часов в очередях к разным кабинетам — не шутка для больной, к тому же если давно сосёт под ложечкой! Лена без сил плелась по двору к своему корпусу, отстав от медсестры, независимо шагающей впереди с историей болезни.
В палате было, к счастью, пусто: соседнюю кровать успели застелить чистой постелью, но никого пока не положили. Лена, поспешно скинув халат, нырнула под одеяло, чувствуя такую невыносимую усталость, что даже расхотелось есть. Её приняла темнота, в центре которой тут же возникла яркая белая точка. Она постепенно приближалась, увеличиваясь в размерах, пока не выросла настолько, что стали различимы черты лица, лица родного, любимого, лица бабки Манефы. Оно переливалось множеством песчинок, менялось и казалось подвижным. Бабка что-то хотела сказать, но лицо поплыло назад, пока не превратилось в светлую точку и совсем не исчезло. Лена ощутила такую пустоту, как после тяжёлой утраты, и горько заплакала. Сквозь ватную пелену пробился испуганный голос:
— Ленусик! Что с тобой, милая? Тебе плохо?
Девушка вынырнула из сна — над ней глаза бабушки Ирины.
— Ты так плакала во сне — я испугалась за тебя! — всхлипнула Ирина Ивановна.
— Бабушка, ты не знаешь, у нас в роду был кто-нибудь по имени Манефа?
— Манефа? Впервые слышу. А что это вдруг…
— А Радуня? — перебила Лена.
— Радуня? Это тоже имя? — удивилась Ирина Ивановна. — Какое странное! Ра-Дуня, вроде как радостная Дуня. Что за имена, откуда ты их взяла? — бабушка оглянулась вокруг. — Ты же книжки не читаешь?
— Нет, конечно. Мне напрягаться нельзя. А имена эти мне снятся: будто я Радуня, и у меня есть бабушка Манефа, и она так любит меня, как никто на свете.
— Это что ж такое! — слегка обиделась Ирина Ивановна. — Выходит, я тебя мало люблю?
— Нет, ты не поняла. Ведь это мне снится, — попыталась объяснить Лена.
— Так это ты из-за сна плакала? — догадалась женщина. — Мало ли что мне снится. Разве можно обращать внимание на всякие там сны? Ты болеешь, вот и плетётся всякое несусветное. Придумала ведь такое: Ра-дуня, Матрёна!
— Манефа, — поправила Лена. — Манефа меня, то есть Радуню, защищает, оберегает. Знаешь, её считают ведуньей, она умеет лечить травами, предсказывать будущее.
— Лена, что с тобой? — пощупала лоб бабушка. — Может, доктора позвать? Заговариваться стала! Ты пугаешь меня!
— Меня же психиатр обследовал! Я, между прочим, ему рассказала о своих снах, и он ничего у меня, в смысле, ну там шизофрении или других каких отклонений, не нашёл. Я же тебе говорила вчера. Да, кстати, ты мне достала таблетки, которые он прописал?
— Ой, чуть не забыла, — спохватилась бабушка, вытаскивая из сумки широкую коробочку. — Вот, полгорода оббегала, а купила в аптеке рядом с домом. Но транзистор не принесла, оказался неисправным. Давай лучше я тебя покормлю: я курочку отварила и сырнички такие ароматные пожарила, да сметанкой, как ты любишь, полила.
Лена с удовольствием отдалась в руки бабушки и с набитым ртом, пережёвывая сырники, опять задала неожиданный вопрос:
— А у нас в роду был кто-нибудь, кто мог лечить людей? М-м-м! Как вкусно! Или мог предсказывать? Может, чужие мысли читал? В общем, ты что-нибудь об этом знаешь?
— Втемяшилось же тебе сегодня в голову! Просто диву даюсь! Что это ты вдруг ни с того, ни с сего? Да! Рассказывала мне моя мать, что из поколения в поколение передавался по женской линии особый дар! И моя бабушка (кстати, её звали тоже Еленой) могла от головной боли избавлять: положит руку на лоб, и боли как не бывало. Мама рассказывала: бабушку на роды звали, хорошо младенцев принимала, считали, лёгкая у неё рука. А вот ни у моей матери, ни у меня, ни у моей дочери, то есть твоей матери, этого дара не было. Наверное, на моей бабке дар и закончился. Страшная судьба выпала на её долю!
— А что с ней случилось? Ты никогда не рассказывала, — перестав жевать, заинтересовалась Лена.
— Её вместе с мужем раскулачили и выслали за Урал. Всё у них отобрали, только и успели кое-что из одежды наскоро похватать, как их усадили на подводу и — вперёд! Такое было время!
— Бабуля, а они и правда кулаками были?
— Какими кулаками? Работали от зари до зари на небольшом участке земли, да корова была. А дом, хороший, добротный, из брёвен, когда-то прадед моей бабке в приданое дал. Вот голь перекатная, не желая работать, и экспроприировала хорошую избу и корову с участком. Неблагодарные, забыли, как днём и ночью бежали к моей бабке за помощью, и теперь стали кричать вслед повозке: «Ведьма, ведьма». А бабка тогда была беременна, так она в пути родила, и ребёночек тот умер, девочка была.
— А откуда тогда твоя мать взялась — она потом родилась? Уже на Урале?
— Нет, на Урале никто не родился, потому что бабушка после родов в пути заболела: у неё началась горячка, и она скончалась в страшных мучениях. Остался её муж один, вот и жил бобылём, да в рудниках работал, всё мечтал встретиться с дочерью. Представляешь, всё-таки дождался: за несколько лет до войны приехала к нему на Урал повидаться моя мама (ей тогда восемнадцать было) со старым дедушкой. Дождался он этой встречи и через полгода умер. Там, в чужой земле, и похоронен.
— Не поняла, откуда же взялась у него дочь? Ты же сказала, что ребёнок умер в пути.
— Так у них уже была до этого дочь. Она, к счастью, гостила у деда в городе, поэтому под раскулачивание и не попала. Вот так дед и вырастил свою внучку, заменил ей и отца, и мать!
— А откуда ты обо всём узнала?
— Я же уже сказала тебе, что мне рассказывала моя мама — твоя прабабушка, а ей — её отец.
— Бабуля, а ты не знаешь, почему после бабушки Елены в роду не стало женщин с такими способностями?
— Не смогла она передать свой дар дочери — далеко та была, а новорожденная умерла почти сразу, а чужой женщине, видимо, передать не захотела.
— Это как же? О чём ты говоришь? — не поняла Лена.
— Есть такое поверье, — стала рассказывать Ирина Ивановна. — Ведуньи, колдуньи, ведьмы — их по-разному называют — перед смертью сильно мучаются, пока не передадут что-нибудь: крест, оберег, даже фигурку животного или камешек, в общем, любую вещицу — кому-то младшему из семьи, чаще дочери или внучке. Но дочери не было. Вот и в страшных мучениях умерла бабушка Елена, унеся в могилу свой необыкновенный дар. Вот с тех пор, хотя и рождались в нашем роду только девочки, даром из них не обладал никто. Что задумалась? — спросила бабушка.
— Бабуля, я тебе уже пыталась сказать, что после травмы со мной стали происходить непонятные вещи.
— Да, ты говорила о каких-то странных снах. Но это же совсем не то. Это же просто сны.
— А давай я тебе расскажу свои сны, и ты сама решишь, простые это сны или особенные! — попросила Лена. — Или тебе уже пора уходить?
Ирина Ивановна посмотрела в глаза внучки и кивнула:
— Начинай!
Глава 25. Продолжение истории жизни Радуни: спасение, в чужом тереме, жених Ярополк
— Меня несла лошадь вдоль берега реки, а я, вцепившись в гриву, только и думала, чтобы не упасть, — глядя за окно вдаль, продолжала Лена. — Я не знала, куда мы мчимся. И мне было всё равно. Главное, позади остались унижение и побои. Ветер бил в лицо, светила полная луна, отражаясь в серебряной воде волнистым золотым пятном. Внезапно лошадь подо мной стала вздрагивать и громко заржала. Издали эхом принесло ответное ржание. Моя спасительница сменила шаг и, вытянувшись в струну, понеслась навстречу звукам. Я не на шутку испугалась за свою жизнь: силы почти покинули меня, и я готова была свалиться на землю. Навстречу скакали верховые. Кто-то из них, видно, и подхватил меня, когда лошадь встала на дыбы, и я соскользнула с крупа.
— Ты не убилась? — испугалась бабушка, забыв, что это сон.
— Очнулась я в большой полутёмной комнате не на полу, а на высоком ложе. Я, понимаешь, впервые лежала в мягкой постели под одеялом из сшитых вместе лисьих шкур. На стенах висели незнакомые предметы; резные лавки и сундуки стояли под окнами (я впервые увидела на них цветную слюду); высоко в углу, под иконой, метался огонёк лампадки.
Двери в комнате не было, и я видела в соседнем помещении часть накрытого снедью стола. В проёме мелькали люди, аппетитно запахло жареным мясом — я вспомнила, как однажды в родном доме братья жарили на огне овечку: она упала в яму и сломала ноги.
Несколько раз я увидела нарядно одетую женщину — узорчатый платок на голове полностью скрывал её волосы. Женщина обратила на меня внимание, улыбнулась и сказала, что звать её Ольгой. Я в ответ назвалась. Женщина спросила, не крещёная ли я. Я тогда не понимала значения этого слова и промолчала. Она ушла и вскоре вернулась не одна — за ней в комнату, наклонив голову, чтоб не задеть низкую притолоку, шагнул ну просто красавец.
Он крикнул кому-то одеть «найдёнку». Прибежала девушка, откинула шкуры и облачила меня в красивую одежду, которую я раньше не носила и не видела — поверх расшитой по рукавам и вороту длинной рубахи мои бёдра обмотали двумя полотнищами шерстяной ткани, завязали поясом на талии — получилась многослойная юбка-понева. Мне расчесали волосы гребнем с цветными камешками, заплели косу и повели в другое, ещё более просторное помещение с длинным столом. Кроме блюда с жареным поросёнком, на нём стояли корчаги с мёдом и квасом, подносы с лепёшками, грибами, орехами и мочёными яблоками. За столом нас было четверо: Ольга, её старший сын Ярополк — хозяин дома, младший сын Глеб, ну и я. Хозяин разорвал руками поросёнка и куски разложил по тарелкам. Я глотала от голода слюну, не решаясь взять мясо. Все положили ладони на стол, и хозяин почти запел непонятные для меня, но такие приятные слуху слова (во сне я не знала, что это молитва). Все, кроме меня, перекрестились, и Ярополк первым приступил к еде. Остальные тоже начали есть. Ольга наклонилась ко мне и шепнула, что здесь меня никто не обидит и отведать пищу я должна, «ибо обижу хозяина сего дома». Красавец посмотрел на меня исподлобья и кивнул в подтверждение этих слов. Я стала есть.
С этих пор я жила в хозяйском доме, который оказался просторным теремом. Ко мне относились ласково. Мы часто беседовали с Ольгой. Это она рассказала мне о христианстве, что нельзя жить в невежестве и поэтому в грехе. Я никак не могла взять в толк, как один Бог, хоть и всемогущий, может заменить множество языческих богов, с которыми я привыкла разговаривать, как с родными. А этот незнакомый Бог вселял в меня одновременно ужас, страх и почтение.
Ольга ещё рассказала, как Ярополк спас меня и привёз в дом; что несколько дней я была без памяти, за мной ухаживали, смазывали внутренним свиным жиром кровавые струпья на спине; как, разжимая зубы, поили отварами трав.
И пришло время объяснить доброй Ольге, откуда я и какую тяжкую долю испытала. Открылась я, что у меня есть малолетний муж, но она успокоила: мужем может считаться только тот мужчина, с которым обвенчает священник.
И вот настал день, когда Ярополк объявил, что хочет взять меня в жёны. Я одновременно обрадовалась (он мне очень нравился) и расстроилась: надо было готовиться к крещению. Было страшно предать своих богов, особенно Макошь, прядущую нить судьбы, но Ярополк стал таким желанным, что я подчинилась и выполняла всё, что велела Ольга.
— Почему ты замолчала? — погладила руку внучки Ирина Ивановна.
— Больше я ничего не видела. Пока это всё, — ответила Лена. — Ну, и что ты об этом думаешь?
— Странно всё это, — задумчиво сказала бабушка. — И что, ты каждую ночь видишь продолжение истории Радуни? Или ещё что-нибудь снится?
— Нет, ничего. Снится только Радуня, а наяву иногда приходят ещё какие-то картины. То вижу прошлое, то будущее чужих людей. И главное, кое-что уже сбылось.
— Удивила ты меня, родная! Неужели в тебе открылся дар наших прабабушек?! И что тебе с этим теперь делать?
Лена пожала плечами и развела руками. А Ирину Ивановну вдруг осенило:
— Знаешь, у меня есть знакомый — Игорь Исаакович. Очень порядочный человек. Не улыбайся, я стара для этого! Так он рассказывал мне как-то об одном знакомом экстрасенсе, хвалил его способности. Так я попрошусь к нему на консультацию. Ты согласна?
— Конечно, сходи. Расскажи ему всё! Может, объяснит, что это всё значит, и почему я чувствую себя Радуней и проживаю её жизнь как свою?!
Глава 26. Страшно ночью в палате одной
Эту ночь Лена провела одна в палате — никого не подселили. Выпив принесённые медсестрой таблетки, она устроилась на постели, ожидая наступления сна и новой истории о Радуне. Но не тут-то было: сон не шёл. В голову лезли разные мысли. Было жутко в палате ночью одной всего через сутки после убийства бедной соседки. А вдруг сегодня решат убрать её? Ведь неизвестно, почему они охотились за Вероникой! Может, она знает что-то. Вот и следователь считает, что она что-то скрывает.
— А вдруг преступники решат, что мне Пустакова раскрыла свой секрет? Брр! Тишина какая, хоть бы медсестра не покинула свой пост, а то где-то спрячется, чтобы не тревожили её сон всякие там больные со своими глупостями. Скорей бы рассвет.
Перед глазами поплыли картинки: Вероника в просторной комнате загородного дома читает большую яркую книжку прелестному белокурому мальчику лет четырёх. Она одета в простой серый костюм, светлые волосы гладко зачёсаны и собраны в пучок на затылке, на пальцах нет украшений, в ушах маленькие серьги, похожие на бижутерию. При появлении высокого мужчины средних лет она поднимается с места. Он гладит по головке ребёнка, целует его в щёку, что-то говорит женщине и выходит за дверь. Вероника со вздохом облегчения возвращается на место и продолжает чтение сказки.