Перед глазами поплыли картинки: Вероника в просторной комнате загородного дома читает большую яркую книжку прелестному белокурому мальчику лет четырёх. Она одета в простой серый костюм, светлые волосы гладко зачёсаны и собраны в пучок на затылке, на пальцах нет украшений, в ушах маленькие серьги, похожие на бижутерию. При появлении высокого мужчины средних лет она поднимается с места. Он гладит по головке ребёнка, целует его в щёку, что-то говорит женщине и выходит за дверь. Вероника со вздохом облегчения возвращается на место и продолжает чтение сказки.
Теперь она, в лёгком скромном платье, идёт мимо ухоженных кустов роз по дорожке, выложенной цветной тротуарной плиткой, за руку ведёт того же мальчика. Перед воротами стоит белая «Тойота», молодой высокий водитель в светлой рубашке с короткими рукавами услужливо распахивает перед ними дверцу машины, они усаживаются на заднее сидение. Автомобиль трогается с места и осторожно выезжает за ворота, створки которых тут же соединяются.
Белая иномарка движется по прямой, как стрела, дороге мимо дорогих особняков за резными оградами, выезжает из посёлка и, не прибавляя скорости, сворачивает на шоссе. Мальчик засыпает, положив голову на колени женщины. Она пристально смотрит вперёд, машинально перебирая детские кудряшки. Красивое лицо напряжено, изогнутые брови сдвинуты.
— Не передумала? — не оборачиваясь, спрашивает водитель.
— Нет! — решительно отвечает Вероника.
Лена переворачивается на другой бок, гадая, зачем ей это видится. Картинка опять меняется. Теперь Вероника входит в дверь квартиры № 12 на верхнем, третьем этаже небольшого старого кирпичного дома, следом водитель вносит на руках сладко спящего мальчика и, пройдя привычной дорогой по коридору до спальни, укладывает ребёнка на широкую кровать.
— Не забудь принести из машины продукты, а дальше — по плану. И никакой самодеятельности! — сурово говорит женщина.
— Может, передумаешь? — нерешительно спрашивает он.
— Что ж так испугался? Штаны не испачкаешь?! — насмехается Вероника, смерив взглядом водителя с головы до ног. — И не думай меня предать! Ты меня знаешь — я отчаянная, могу что-нибудь натворить!
В комнате, положив под розовую щёку пухлую ручку, безмятежно спит ребёнок. Вероника снимает с него кроссовки, осторожно раздевает его, чтобы не разбудить, заботливо укрывает махровой простынёй.
Лена не замечает, как на смену грёзам наяву приходит долгожданный сон.
Глава 27. Продолжение истории жизни Радуни: обряд крещения, новое имя
Не спится Радуне, боязно ей и волнительно: завтра примет она обряд крещения и будет молиться одному Богу, произносить перед иконой новые и ещё непонятные слова. Смотрит в темноту Радуня, шепчут губы:
— Бабка Манефа! Бабка Манефа! Как я скучаю! Увижу ли тебя ещё раз?! Была бы ты рядом, молвила бы золотое слово, увидела бы я праведный путь. Прости, Ярило! Простите, Волес, Перун, Стрибог, Макошь и Даждьбог! Не гневайся на мя и ты, Морена! Бабка Манефа! Эх, бабка Манефа! Как ты мне нужна!
Видит Радуня: склонилось над ней до боли дорогое лицо. Глаза ласковые, слегка улыбаются.
— Бабка, бабка! — плачет Радуня. — Ты пришла! Ты пришла! Завтра я стану другой! Я забуду наших богов! Я приму другое имя! Дай мне знак: принимать ли мне православную веру?
Дует лёгкий ветерок, касается щеки Радуни, будто гладит её ласковая рука Манефы. Еле заметно кивает головой бабка и исчезает в воздухе, будто её и не было.
Рада Радуня встрече, чувствует: благословила её Манефа, дала своё разрешение. Отлегла от сердца тяжесть, смежил сон веки. Видит сон Радуня ласковый: чело ясное, уста улыбаются. Спокойно ей в этом доме — нет страха внутри. Расцвела она, как весенний цветок: засинели очи, заиграли ямочки на ланитах, извивается по прямой девичьей спине толстая коса с красной лентой, не могут скрыть тонкие рубахи стройный стан и высокую грудь. Хороша Радуня! Ловит она в глазах Ярополка своё отражение, видит: люба она ему. И её маленькое сердце тянется за милым, как цветок за солнцем.
— Вставай, дочка, пора одеваться, — ласково будит будущую сноху Ольга. — Сегодня в нашем доме праздник — твоё крещение!
Надевает Радуня рубаху белёную из паволоки да понёву нарядную, умывает лицо белое. Заплетает девчонка ей косу, прячет её под узорчатый платок. Выводит Ольга Радуню со ступеней во двор, а там уже ждут их Глеб с Ярополком, нарядные и радостные. Идут важно в церковь к заутрене. Внутри темно, горят свечи перед ликами святых мучеников, поп то ли читает, то ли поёт молитвы, обходит вокруг с кадилом.
Стоит Радуня ни жива ни мертва: от страха не слышит слов песнопения, кружится голова от запаха ладана и чадящих свечей, всюду мелькают огоньки. Вот настал и её черёд! Вводит Ольга Радуню в соседнее помещение. Велит поп снять поневу и платок, расплести косу да встать в деревянный чан с водой. Вода холодная, родниковая, но не обжигает, а растворяет страх и приносит умиротворение. Стоит почти по пояс в воде Радуня. Вокруг ходит поп, читает молитвы, брызгает на неё святой водой, остригает прядь длинных волос, закатывает в воск и бросает в купель. Льёт на голову воду из черпака, бормочет псалмы под нос. Голос становится громче, зовёт он к себе Ольгу — крёстную мать. Нарекает Радуню христианским именем Елена, осеняет её крестом, прикладывает прохладный крест к горячим губам новокрещёной, показывает двумя пальцами, как креститься, вешает ей на шею крестик на нитке, в руку даёт ладанку, отходит от чана с водой. Ольга заворачивает в паволоку свою крестницу, помогает спуститься вниз, подаёт сухую рубаху, подвязывает на ней шерстяную поневу, прячет под платок мокрые волосы и выводит во двор церкви, где с радостью встречают новоявленную христианку Елену два брата — её суженный Ярополк и молодой красавец Глеб.
Глава 28. Лена готовится к выписке
В палате тихо и почти светло. В больничном коридоре начинается движение. Ночная медсестра разносит градусники и таблетки, готовится к сдаче дежурства. Лена потягивается в постели и вспоминает сон.
— Так сегодня меня окрестили Еленой! Радуня стала Еленой, как я! Надо спросить бабушку, крещёная ли я?! — спохватывается она. — Может, мне во сне дают знак, чтобы я покрестилась?!
Во время обхода лечащий врач обрадовал больную:
— Ну что, девочка! Результаты обследования головы показали положительную динамику в восстановлении всех, нарушенных травмой процессов. Так что готовьтесь к выписке!
— А когда? — заволновалась Лена.
— Вот закончу обход и подготовлю ваши документы, — ответил Александр Иванович, покидая палату.
Первым делом надо очистить тумбочку. Боже мой, ещё остались апельсины, лимоны, печенье, конфеты. Лена ссыпала всё в один пакет, поставила на пол рядом, положила на подушку парик, разгладила искусственные волосы.
— Так! А где моя одежда? В чём мне домой добираться? А где сумочка, деньги?
Она натянула халат, осторожно надела на лысую голову парик, придержав на темени марлевую нашлёпку, и отправилась на поиски сестры-хозяйки. Той нигде не было. Девушку посылали то в одну, то в другую сторону, пока она, устав от бесполезного шарканья по бесконечным коридорам, не остановилась перед запертым кабинетом с нужной табличкой и, прислонившись к стене, решила дождаться её здесь во что бы то ни стало. Мимо пробегали люди в белых халатах, но никто не подходил к двери и не обращал внимания на больную, одиноко стоявшую у стены с полузакрытыми глазами. А она в это время видела перед собой совсем не больничный коридор с его суетой.
Вероника в той же маленькой квартире внимательно рассматривает бумаги с печатями и штампами, наверное, документы. Из спальни выходит мальчик, трёт кулачками глаза.
— Где папа? А где мои игрушки? Где моя кроватка? — спрашивает он.
— Всё хорошо, Сашенька, всё хорошо! — бросается она к ребёнку. — Твой папа уехал в командировку, а мы с тобой пока здесь поживём. А игрушки я тебе куплю новые! Сейчас мы умоемся, покушаем и будем книжки читать. Да! В пакете есть твои любимые машинка и мишка, с которым ты спишь.
Теперь Лена увидела отца мальчика, уже знакомого высокого мужчину, с умными серыми глазами на бледном лице. Он сидит в кресле, перед ним водитель белой иномарки подобострастно кивает головой, внимательно слушает и заверяет босса:
— Не беспокойтесь, там их никто не найдёт! Мы всё сделали, как вы велели: оставили на стоянке театра кукол машину, в туалете во время спектакля переоделись и вышли через чёрный ход. Затем два раза меняли такси, к дому подъехали на развалюхе, которую я одолжил у брата, в ней уже лежали сумки с продуктами и одеждой. Слежки во время пути я не заметил. Общаемся с ней по мобильнику.
— А как ты забрал машину от театра?
— Всё тип-топ. Ой, извините! Я до конца спектакля попал в фойе, купил красивый шар на палочке, мороженое и стал ждать. Минут через пять двери из зала открылись, и повалил народ. Я выбрал женщину в светлом платье с похожим на Сашу пацанёнком и заговорил с ними. Ну а дальше дело техники: пацанёнок уговаривает маму прокатиться с добрым дядей на красивой машине. Я катаю их по городу около полутора часов, угощаю в кафе, затем определяю в цирк на представление. Пришлось посидеть с ними минут двадцать и «уйти в туалет». Машин перед цирком было просто тьма, я долго стоял в фойе, изучал обстановку, но ничего подозрительного не заметил, потом пробрался к машине, положил сзади на подголовник белый парик, на валик надел светлую блузку, закрепил его на сидении, чтобы не свалился, и уехал от цирка. Слежки не заметил: по крайней мере, все машины остались на своих местах. Ну, опять поколесил для порядка по городу и вернулся домой. Думаю, они в абсолютной безопасности.
— Всё тип-топ. Ой, извините! Я до конца спектакля попал в фойе, купил красивый шар на палочке, мороженое и стал ждать. Минут через пять двери из зала открылись, и повалил народ. Я выбрал женщину в светлом платье с похожим на Сашу пацанёнком и заговорил с ними. Ну а дальше дело техники: пацанёнок уговаривает маму прокатиться с добрым дядей на красивой машине. Я катаю их по городу около полутора часов, угощаю в кафе, затем определяю в цирк на представление. Пришлось посидеть с ними минут двадцать и «уйти в туалет». Машин перед цирком было просто тьма, я долго стоял в фойе, изучал обстановку, но ничего подозрительного не заметил, потом пробрался к машине, положил сзади на подголовник белый парик, на валик надел светлую блузку, закрепил его на сидении, чтобы не свалился, и уехал от цирка. Слежки не заметил: по крайней мере, все машины остались на своих местах. Ну, опять поколесил для порядка по городу и вернулся домой. Думаю, они в абсолютной безопасности.
— Значит, если за вами с самого начала следили, и ты сделал всё правильно, то они думают, что мой сын сейчас здесь, в доме. Надо усилить охрану. Вызови мне Петровича!
— Ты меня ждёшь? — прозвучал рядом резкий голос.
Лена очнулась, не понимая, зачем она здесь и что за женщина в белом халате открывает ключом дверь. Надпись на табличке помогла вернуться к реальности.
— Вы не скажете, как я могу забрать свои вещи? Меня сегодня выписывают.
— Как твоя фамилия?
— Селиванова, Елена!
— Так-так! — произнесла сестра-хозяйка, открывая большую пухлую книгу. — А когда ты поступила?
— Двадцать четвёртого мая.
Женщина отыскала пальцем нужную запись в учётном журнале и посмотрела на больную поверх очков:
— Так это ты попала сюда после взрыва заправочной?
— Да! — кивнула Лена. — А что?
— Так из твоих вещей практически ничего не осталось — вряд ли захочешь в этом домой возвращаться.
— Как это? — не поняла Лена.
— Пойдём, покажу мешочек с твоими вещами.
В конце коридора в камере хранения за металлической дверью оказались полки, на них лежали пакеты с бирками и сургучными печатями. Сестра-хозяйка быстро нашла нужный пакет, переспросила фамилию, имя и отчество больной и, сломав печать, вскрыла его.
— Смотри сама, — предложила она, вытряхивая содержимое на забрызганную масляной краской поверхность старого, когда-то светлого письменного стола.
Лена пальчиками приподняла свои любимые джинсы, разрезанные сверху донизу чьей-то варварской рукой.
— Кто это сделал? Зачем? — удивилась она.
— А как ты думаешь? Когда речь идёт о жизни и смерти и надо срочно готовить к операции, что будешь жалеть: штаны или человека?! — вопросом на вопрос ответила женщина.
Лена отодвинула порезанную, в пятнах крови, водолазку, и ничего не спросила. Внутри испачканной кровью мягкой сумки всё было перемешано и измазано рассыпавшейся пудрой, склеено розовым лаком для ногтей. Мобильный телефон валялся без крышки, и через весь тонкий корпус шла безобразная трещина. Она нажала на кнопку сотового и поднесла к уху — тишина. «Он же тогда, ещё ночью, разрядился, а потом, похоже, сломался», — печально подумала Лена. В перепачканном кошельке было три сотни с мелочью, ровно столько, сколько оставалось у неё вечером после покупки продуктов накануне того злополучного дня. Целыми оказались только туфли.
— Я могу забрать туфли, кошелёк и телефон?
— Ты заберёшь всё — нам здесь чужого не надо! — сгребая привычным движением вещи со стола в открытый пакет, сказала женщина.
— Не надо мне тряпки, выбросите их, пожалуйста, — попросила Лена.
— Нет, забирай всё целиком, а потом и выбрасывай, что хочешь! — решительно ответила сестра-хозяйка, выпуская из камеры хранения девушку лёгким подталкиванием в спину и закрывая лязгнувшую сзади дверь на несколько замков.
— Пойдём ко мне — распишешься, — бросила она на ходу, энергично шагая по коридору.
Глава 29. Не успела встать с места, как оно уже занято
Лена возвращалась в палату с пакетом бесполезных вещей, раздумывая, в чём ей добираться до дому. Если попросить напрокат больничный халат, значит, шокировать людей на улице. Заказать такси — денег не хватит, да и в квартире, кажется, пара сотен осталась, зарплату ведь получить не успела. Попросить, чтобы «скорая» подбросила, если вдруг по пути окажется?! Глупости, кто на это пойдёт?! Пожалуй, другого выхода нет: надо звонить бабушке или Насте и сидеть здесь до их прихода.
В палате ожидал сюрприз: её кровать была занята! Бледная девушка с забинтованной головой спала под капельницей. На полу за открытой пустой тумбочкой валялся пакет с фруктами. У кровати стояли чужие тапочки. Лена развела руками: «Ну надо же, как у них всё быстро: не успела встать с места, как оно уже занято! Что же делать? Куда лечь? На вторую кровать, хоть и чистая постель застелена, ни за что! Надо идти к медсестре». Та, к удивлению, находилась на посту, заполняя журнал.
— Скажите, пожалуйста, почему занята моя кровать? — с обидой обратилась к ней Лена. — Меня хоть сегодня и выписывают, но ведь я где-то должна своих родных дождаться. Тем более, в палате кровать свободная есть. Зачем же занимать мою? Мне что, в коридоре теперь лежать, на банкетке?
Сестричка удивлённо выслушала.
— Как ваша фамилия? — спросила она.
— Вы что, до сих пор не запомнили? Только сегодня были с врачом на обходе!
— Я была на обходе в пятнадцати палатах, в некоторых лежат и по пять больных, — терпеливо объяснила медсестра.
— Селиванова я! — продолжала сердиться больная.
Дежурная открыла журнал и проверила записи:
— Вас ещё не выписали!
— Как? Как такое может быть? Мне же сегодня Александр Иваныч обещал!
— А он не успел ваши документы оформить — после обхода на срочную операцию вызвали. Уже больше четырёх часов продолжается.
— А после операции он разве не может выписать?
— Вообще-то выписка оформляется до обеда, — прозвучал безразличный ответ.
— Что же мне теперь делать? Кровать-то моя занята?! — чуть не плакала Лена от жалости к себе.
— Пойдёмте! — вздохнула медсестра.
В палате она проверила капельницу, потом спросила:
— И что не так? Кровать-то свободна?
— Моя занята! А это чужая! — устала объяснять Лена.
— Так почему вы отдали свою кровать, а теперь вас что-то не устраивает? Прежде чем сдавать постель, надо получить на руки выписку. Сами поторопились, теперь виноватых ищете. Ложитесь на свободную — что за капризы? У меня нет времени успокаивать каждого, — рассердилась медсестра и направилась к двери.
— Стойте! — закричала Лена. — Не бросайте меня. Я не могу лечь сюда, ведь здесь недавно мёртвая лежала!
Сестричка взглянула на нервную больную и решилась:
— Ладно, переведу на одну ночь в тридцать восьмую, там одна свободная койка есть. Хотите?
— Хочу! — обрадовалась больная, и, подобрав с пола пакет с испорченными вещами и кулёк с продуктами, устремилась вслед за спасительницей.
Палата оказалась крохотной: вдоль стен напротив друг друга близко стояли две койки, обе пустые, только одна почти идеально застелена чистым бельём, а на другой в беспорядке валялись смятая простынка, подушка, свесилось до пола одеяло, сверху лежал раскрытый глянцевый журнал.
В палату заглянула краснощёкая санитарка, спросила:
— Обедали? А то сейчас убирать будем.
— Да, спасибо, я сейчас приду, — ответила Лена и пошла в столовую.
Поковыряв без аппетита в тарелке куски склеенного риса, она выпила компот, отнесла в окошко посуду и, поблагодарив раздатчицу, вышла в коридор.
— Ой, здравствуйте, Елена Владимировна! Неожиданно встретил вас. Ничего больше не вспомнили? — остановил её откуда-то взявшийся следователь.
— Здравствуйте, э-э, простите, забыла ваше имя и отче…
— Бобров Виталий Анатольевич, — подсказал мужчина.
— Зачем вы здесь? Ещё кого-то убили?
— Ваша версия подтвердилась: старушке ввели тот же препарат, который был в раздавленном шприце. Похоже, бедная женщина стала случайной жертвой.
— Так зачем вы пришли? — повторила Лена.
— Опять хочу поговорить с Пустаковой. Может, всё-таки начнёт давать показания. А вы скоро выписываетесь?
— Должна была сегодня, — вздохнула девушка. — У вас есть сейчас время?
— Да, немного! Вы хотите что-то сказать?
— Присаживайтесь, — пригласила Лена и опустилась в кресло у телевизора. — Если вам интересно, я могу рассказать о своих новых видениях. О Веронике!
Она взглянула снизу вверх на мужчину, не смеётся ли он над ней, и встретилась с честным любопытным взглядом.
— Рассказывайте, я весь во внимании! — разрешил он, скрипнув диваном напротив.