– Да, Васильцов Владлен Михайлович, – подтвердил следователь. – Мы уже беседовали с членами его семьи, и те показали, что в последнее время с ним творилось что-то неладное: ушел из дома, превратился в настоящего бродягу, постоянно находился на грани нервного истощения и срыва, или как там это по науке называется…
– Мы можем идти? – поинтересовался, воспользовавшись наступившей паузой, Волошин. В этом кабинете он чувствовал себя крайне неуютно.
Вместо следователя ему ответил адвокат:
– Пожалуйста, Виктор Петрович, подождите меня вместе с Юрой в коридоре. Мне необходимо переговорить с господином следователем наедине.
Ждать Михаила Львовича пришлось не более четверти часа. За это время охранник и босс успели еще раз обсудить случившееся, припомнить все детали недавнего происшествия, и заметно воспрявший духом Юра даже позволил себе с робким сожалением заметить:
– Может, не надо вам разыскивать эту женщину, Виктор Петрович? Очень уж много вокруг нее всяких неприятностей – как с клуба началось, так и тянется…
Однако Волошин бросил на своего водителя такой испепеляющий взор, что тот мигом осекся и почел за благо быстренько перевести разговор на другую тему.
Когда в коридоре громко хлопнула дверь, оба дружно, как по команде, повернулись к кабинету, который недавно покинули, и повстречались с хитроватым, лукаво поблескивающим сквозь толстые стекла очков взглядом Михаила Львовича.
Юра так и подскочил на месте, заорав: «Ну что?!», но адвокат не удовлетворил его любопытства до тех пор, пока все трое не вышли из здания прокуратуры и не остановились поодаль от крыльца.
– Ну, все, – отдуваясь, словно после тяжелой работы или сытного обеда, заявил толстенький и обманчиво неуклюжий на вид адвокат. – Дело сделано. И даже почти подмазывать не пришлось!
– Почти?.. – усмехнулся Виктор.
– Ну, как вам сказать, – развел руками его собеседник. – Вы ж не первый день на свете живете, сами понимаете, сколько бы Юре пришлось ждать результатов экспертизы и вскрытия, если бы не денежные пожертвования… Опять же ситуация щекотливая, при желании можно было бы пришить убийство по неосторожности…
– Это в каком смысле? – нахмурился Юра.
– А в таком, юноша, что теоретически вам можно было бы инкриминировать преступное деяние в виде умышленного запугивания с целью нанесения вреда…
– Чего?
– Можно было бы обвинить тебя в том, что ты напугал его нарочно, – перевел на человеческий язык Волошин.
– Виктор Петрович, но вы же знаете! – возмутился Юра. – Вы же знаете, что я не…
– Успокойтесь, юноша, – похлопал его по плечу адвокат. – Это теперь знает не только Виктор Петрович, но и следователь. Моими стараниями уголовного дела не будет, и никаких неприятностей в дальнейшем вы можете не опасаться… С этой стороны. А вы, Виктор Петрович, – и тут он укоризненно покачал головой, – в следующий раз все-таки хорошенько подумайте, следует ли вам лично бросаться на выручку подчиненным и самому светиться в таких инстанциях, как прокуратура. Я ведь сказал вам ночью, чтобы вы дождались меня в фойе, а вы вот так, сразу, прямиком к следователю… За что же вы мне тогда платите?
– За то и плачу, чтобы вы решали все дела так же быстро и результативно, как сегодня. Спасибо вам, – кивнул адвокату Волошин и ощутил на своей руке прикосновение его маленькой плотной ладони.
– Виктор Петрович… Позвольте-ка мне, старику, сказать вам пару-тройку слов без свидетелей.
Это было чистой воды кокетство – в свои шестьдесят с небольшим Михаил Львович совсем не выглядел стариком, был полон сил и здоровья, которые в любом возрасте помогает поддерживать стабильное финансовое положение. Однако когда ему было нужно, даже очки, из-за которых моргали маленькие хитроватые глазки, приобретали мудрое старческое выражение.
– Подожди меня в машине, Юра, – приказал Волошин. – Ну… да, говорите, Михаил Львович. Что-то не так? Все-таки возникли какие-то сложности, да?
– Нет, что вы… С этим делом все в порядке. Но я беспокоюсь о вас. Простите за откровенность, но выглядите вы так себе. Хвораете? Или у вас какие-нибудь неприятности?
Виктор пожал плечами.
– Вы же знаете, Михаил Львович, как только у меня случаются неприятности, я сразу звоню вам.
– Да, если это касается бизнеса, – кивнул адвокат. – Но ведь жизнь не ограничивается одним бизнесом… Послушайте моего совета – покажитесь врачу. А лучше пройдите полное обследование.
– Что, вы думаете, мне уже пора? – Виктор неловко попытался перевести разговор в шутку, но его собеседник даже не улыбнулся.
– Да, я так думаю, – серьезно ответил он.
Попрощался и зашагал к своему серебристому «Мерседесу».
«А, может, он и прав? – рассуждал Волошин, пока Юрина «девятка» уносила его прочь от прокуратуры. – Может, и впрямь поездить по поликлиникам? Во-первых, я действительно отвратительно чувствую себя последнее время… А во-вторых, чем черт не шутит, может, мне удастся разыскать Веру таким путем? Она ведь сказала, что работает врачом… Конечно, шансов на то, что я войду в кабинет и увижу ее в белом халате, сидящей за столом и ведущей прием пациентов, немного, но профессиональный мир тесен – вдруг кто-нибудь да знает доктора Веру Игоревну Соколовскую…»
Не то чтобы эта идея окрылила его, но, во всяком случае, вселила в сердце надежду, и даже настроение несколько приподнялось. Он приказал Юре везти его домой, где тотчас, даже не переодевшись и не переобувшись, включил компьютер и полез в Интернет изучать сайты поликлиник и медицинских центров. Скорее всего, Вера работает в какой-то солидной клинике – сомнительно, чтобы участковый врач со скромной зарплатой могла бы позволить себе носить такую одежду, часы и обувь, какие были на ней… Хотя… Может быть всякое. Может быть, что у нее самой небольшая зарплата, и содержит ее муж, официальный или гражданский, а работает она просто так, для собственного удовольствия. Как же все-таки обидно, что Волошин ничего, вообще ничего не знает о ней!
От досады он даже стукнул кулаком по компьютерному столу. А потом набрал номер службы безопасности.
– Вы собрали нужную мне информацию?
– Пока выяснили не слишком много, – отвечали в трубке. – Минуточку… Сейчас… Вот. Вера Игоревна Соколовская родилась в Ленинграде двенадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Прописана на Сиреневом бульваре, но по указанному адресу не живет. Похоже, там вообще никто не живет, квартира пустует.
Это Виктор знал не хуже своего собеседника.
– И что – все?
– Пока про Соколовскую все. Да, кстати, Виктор Петрович, выяснилась еще одна интересная деталь. Этот самый ваш клуб знакомств «Зеленая дверь» официально никогда не был зарегистрирован в Москве. И вообще это какая-то весьма подозрительная лавочка. Налогов, конечно, никаких не платят, постоянно меняют дислокацию, что-то крутят, темнят… Ольга Лошанкина, хозяйка, явно очень ушлая дамочка…
– Это мне совершенно неинтересно! – перебил Волошин. – Я говорил вам, что Соколовская, возможно, работает врачом?
– Нет, не говорили. Это несколько суживает круг поисков.
– Так поторопитесь же со своим поиском, черт возьми! – воскликнул Виктор. Бросил трубку и вернулся к компьютеру.
Он просидел в Интернете допоздна, но его собственные поиски не увенчались успехом. Соколовских в медицинском мире нашлось не так уж мало, были среди них и Веры, но ни одна из них не походила на ту, которую искал Волошин.
Когда за окном уже совсем стемнело, он наконец выключил компьютер. Вышел из кабинета, но не отправился в спальню, а поднялся по крутой лестнице на второй этаж, в гостевую комнату, где ночевала в ту странную ночь его прекрасная незнакомка. Там все оставалось в точности так, как после ее ухода – в надежде на возвращение Веры Виктор запретил домработнице менять белье на постели, позволив лишь пылесосить полы да смахивать пыль. Отогнув угол одеяла, он в который уж раз долго разглядывал причудливый узор из стеблей и бутонов, словно рисунок мог что-то сообщить ему о той, что всего несколько дней назад спала здесь. Всего несколько дней… А кажется, что прошла целая вечность.
– Вера, ты нужна мне… – бормотал он, словно она могла его услышать. – Нужна, понятно? Я не могу жить без тебя… Я люблю тебя…
Раньше Виктору казалось, что любовь должна дарить радость. В реальности получалось наоборот. От бьющей через край радости жизни – звенящей, упоительной, чистой, – от той самой радости, с которой он так недавно праздновал с друзьями заключение выгодного контракта, и от той, которая переполняла его во время прошлого приезда в Привольное, вообще ничего не осталось. Двери рая, кажется, навсегда захлопнулись перед ним, и он не только не понимал, за что, что именно он сделал не так, но и не уставал поражаться: как мог он жить долгие годы, не осознавая, что живет в раю, и не ценя того счастливого состояния, которое у него было…
Получив наконец свой «Вольво» из сервиса, он отправился в медицинский центр на проспекте Мира. Поехал один, без Юры – ни к чему разговорчивому охраннику раньше времени узнавать, что босс ходит по поликлиникам. Не будет же Виктор объяснять ему, что выбрал этот центр еще и потому, что список сотрудников, представленный на его сайте, показался самым длинным. Среди такого количества врачей уж кто-то должен знать Веру Соколовскую!
Услышав это имя, хорошенькая и пухленькая, как мягкая игрушка, дежурная в регистратуре покачала головой: нет, такой врач у них не числится. А вы, собственно, на прием к какому специалисту? Тут настала очередь Волошина растеряться – он действительно не знал, к кому именно обратиться, и наконец сообщил, что хочет пройти комплексное обследование.
Терапевт, к которому его направили, тоже не знал Веры Игоревны Соколовской. Был он молод, явно не старше тридцати, носил круглые, как у Джона Леннона, очки и часто улыбался. Но когда пациент, путаясь и сбиваясь, стал рассказывать о своем странном состоянии, сразу сделался серьезен.
– Немотивированно сниженное настроение… – бормотал врач, занося жалобы Виктора в компьютер. – Изменившееся, крайне мрачное восприятие реальности… Постоянные ночные кошмары… Вспышки ярости и немотивированной агрессии…
Облаченные в медицинские термины проблемы Волошина выглядели еще более неприятно. Он помрачнел.
– Что, все так плохо?
Врач пожал плечами.
– Пока ничего сказать не могу. В первую очередь надо обследовать центральную нервную систему. Особенно головной мозг.
– Доктор, вы имеете в виду… – испугавшись, Виктор не закончил фразу. Неужели он сходит с ума?
– Посмотрим, что покажет обследование, – уклончиво ответил собеседник.
– Нет, вы все-таки скажите! Я имею право знать!
Волошин чувствовал, что начинает заводиться. Видимо, уловил это и врач, потому что признался с глубоким вздохом:
– То, что вы описали, похоже на ранние симптомы опухоли головного мозга… Только очень прошу вас, не волнуйтесь заранее! Во-первых, посмотрим, что нам дадут компьютерная томография и ядерно-магнитный резонанс. А во-вторых, выявленная на ранней стадии болезнь во многих случаях излечима…
Однако Виктор уже почти не слушал его.
«Неужели действительно опухоль? – проносилось в голове. – А что дальше? Операция? Или медленная мучительная смерть?»
– Вот, Виктор Петрович, – врач протягивал ему какие-то бумаги. – С этим направлением прямо сейчас идите в двести двадцать четвертый кабинет…
«Интересно, операция на мозг – это очень мучительно? – думал Волошин, бродя по стерильным коридорам респектабельного медицинского центра. – Где-то я читал, что сам мозг не чувствует боли… Но ведь до него еще надо добраться… Как это, интересно, делают? Череп, что ли, вскрывают? Ужас какой…»
Как ни странно это для нашего тяжелого времени, когда не только каждый второй, но просто-таки каждый первый страдают тем или иным недомоганием, Виктор Волошин был на удивление здоровым человеком. Даже обычными простудами и гриппами, с роковой неизбежностью подстерегающими жителей средней полосы большую часть года, болел крайне редко. Все его хвори обычно сводились к мелким травмам типа заноз или случайных порезов, редким и недолгим простудам или небольшим проблемам с пищеварением. Как правило, и то, и другое, и третье легко излечивалось мазями и отварами Захаровны. И если не считать регулярных, три раза в год, посещений дантиста (за своими зубами человеку его статуса следить было просто необходимо, как говорится, положение обязывало), Виктор и не помнил, когда был последний раз на приеме у врача. И вдруг – такая напасть, заставившая его столько времени таскаться по кабинетам медицинского центра. Он провел здесь целый день, потом еще один, и еще… Диагностика оказалась на удивление долгим и нудным делом. Он проходил какие-то процедуры, получал на руки заключения, малопонятные для далекого от медицины человека, и относил их своему лечащему врачу. А тот, внимательно прочитав бумажки, только поправлял очки и, избегая прямо отвечать на нетерпеливые вопросы Волошина, заявлял, что для полноты картины нужно сделать еще то-то и то-то, только тогда можно будет говорить с определенностью. И Виктор послушно отправлялся на очередное весьма недешевое исследование.
– Расслабьтесь. Дышите спокойно. Постарайтесь не шевелиться. Больно не будет…
Он знал, что больно не будет. И тем не менее зажмурился, когда его, лежащего на спине в одних трусах, вдвинуло, буквально засосало в длинную темную гудящую трубу, где он почувствовал себя то ли космонавтом, то ли водолазом, то ли микробом в лабораторной пробирке…
«Даже если операция спасет от смерти, смогу ли я после нее стать таким же, каким был? Или превращусь в ходячую развалину, стану несчастным слабоумным? Вроде Сережи? Вот мамочке-то радости будет! Она любит возиться с умственно отсталыми. Наверное, когда взяла этого Сережу, то удовлетворила свою давнюю мечту… А что, если несчастье на меня накликал Сережа? Одним своим присутствием, с того момента, как завелся в уютном Привольном, в моем, можно сказать, родовом гнезде? Недаром древние греки и римляне считали всяких уродов дурным знамением… Вот гадость! Во всем виновата мать. Уродец ей, видите ли, дороже родного сына!»
Неприятное гудение и вибрация трубы наконец прекратились. Прохладная движущаяся часть, на которой лежал Волошин, вывезла его снова к свету.
– Вставайте. Одевайтесь.
– А результат? – привычно спросил он и получил привычный ответ:
– За результатами – к вашему врачу.
К кабинету врача Волошин добрался измученным – не столько физически, сколько морально. Подгибались ноги. Бросало то в жар, то в холод.
Виктор с трудом подвинул к себе стул, чтобы рухнуть на него.
– Доктор, хватит ходить вокруг да около, – прохрипел он. – Признайтесь честно, что со мной. Все-таки опухоль, да? Сколько мне осталось?..
На очкастом лице врача снова читалась озабоченность – но какая-то новая, иного качества, чем была до того, как Волошин начал обследоваться. Наконец он поднял взгляд от бумаг, которые так долго и внимательно изучал, и, запинаясь, произнес:
– Видите ли… Дело в том, что… Вы совершенно здоровы.
Волошин подумал, что не расслышал, и недоуменно уставился на врача, который снял очки, и без них показался еще моложе – совсем юным, как студент-третьекурсник, и очень растерянным.
– Видите ли… Обследования не нашли у вас никакой патологии, – подробно объяснил он. – Физически вы в норме, соответствующей возрасту. Никаких болезненных процессов, объясняющих ваши симптомы, нет.
В первую минуту Виктор едва не захлебнулся от нахлынувшего облегчения. Но вслед за тем он понял, что разочарован:
– Но тогда что со мной?
– Этого я сказать не могу. Повторяю, физически вы совершенно здоровы. А обследованием психики занимаются другие специалисты…
– Вы что, сумасшедшим меня хотите обозвать?
– Ну что вы! При чем тут сумасшествие? Есть множество, так скажем, отклонений, которые существенно затрудняют жизнь, но ни в коем случае не делают человека психически больным. Отнеситесь к этому спокойно, мы же с вами в двадцать первом веке живем! На Западе уже давно каждый состоятельный человек регулярно посещает своего психоаналитика – это совсем не считается зазорным, наоборот, говорит о том, что пациент заботится о себе. А у нас до сих пор любое слово, включающее слог «псих», воспринимается как оскорбление…
Из последующего длинного монолога Волошин уловил одно: обследование, влетевшее в кругленькую сумму, ничего не показало. Он остался на том же месте, где и был.
Все еще сожалея о зря потраченных деньгах и костеря отечественную медицину, Волошин вышел на улицу и обнаружил, что его «Вольво» наглым образом «затерли» – какой-то нахальный старенький «Фольксваген», грязный, с выломанным фирменным знаком, остановился впритирку, совершенно лишая возможности сдвинуться с места. Возмущенный подобной беспардонностью Виктор несколько раз требовательно нажал на клаксон, призывая владельца развалюхи и уже заранее обрушивая на его голову все мыслимые и немыслимые проклятия. Ждать пришлось недолго – скоро рядом с ним возникла словно из-под земли невысокая стройная девушка в узких брючках и топике.
– Извините меня, пожалуйста! – скороговоркой протараторила она. – Мне нужно было зайти тут в одно место, буквально на минуточку и очень срочно. А припарковаться больше негде, сами видите…
У нее были длинные, вьющиеся крупными локонами черные волосы, и она вдруг откинула их назад почти тем же самым движением головы, каким это делала Вера. И этот жест, такой непроизвольный, естественный и женственный, вдруг вызвал в Волошине целую бурю эмоций. Сказать, что он разозлился, – значило не сказать ничего. Он был вне себя от гнева, он взбесился, он просто убить был готов эту девицу, которая посмела присвоить себе то, что принадлежало только Вере, ей одной. И Виктор вдруг сорвался и накинулся на девушку, крича и обливая ее потоками такой грязной брани, которой сам от себя не ожидал. Но тем удивительнее была встречная реакция. Незадачливая водительница не стала оскорблять его в ответ, не обиделась, не расплакалась, словом, не сделала ничего такого, что можно было бы ожидать от любой другой, оказавшейся на ее месте женщины. Она лишь вздохнула и тихим, ласковым тоном, почему-то напомнившим Волошину тон Захаровны, проговорила: