То, что представлялось грудью, на самом деле было спиной. Мертвая Арина лежала на животе. И лишь таращилось выпученными бельмами в светлеющее небо ее обращенное назад лицо.
– Анчутка-то шею ей скрутил, – смачно сказал кто-то рядом.
«Жизнь за жизнь», – вспомнилось Волковскому. И другое: «Я тебя за версту чую…»
– Дохтур! – вдруг ахнули в толпе. – Дохтур… Так ты ж это… Помер же нынче ночью… Тебя ж Фрол Кузнецов топором убил… Всю башку разнес…
Толпа испуганно расступилась, отпрянула в разные стороны от Дмитрия. Люди глядели на него, ожившего мертвеца, с ужасом, истово крестясь и бормоча побелевшими губами молитвы. Волковской на миг замер, не зная, чего от них ожидать. Возможности объяснить этим дикарям свое чудесное спасение, возвращение с того света у него не было – в том числе и потому, что он сам не понимал его природы. И что теперь будет? Пожалуй, с них станется – могут просто растерзать, забить кольями, дабы неповадно было упырю шляться по земле и пугать честной народ… А значит, надо бежать. Бежать, сию же минуту, пока они не опомнились!
Он развернулся и, несмотря на слабость и головокружение, со всех сил бросился прочь. Погони, на его счастье, не было – побоялись.
Глава седьмая, в которой неприятности Виктора Волошина растут в геометрической прогрессии
Отпуск Волошина близился к концу. Вера больше не появлялась, и с каждым днем Виктору становилось все хуже и хуже. С горя он посетил еще несколько медицинских учреждений. Безрезультатно. Ни в одной из клиник не обнаружилась врач Вера Соколовская, и ни в одном из центров ему не смогли поставить никакого диагноза. Виктор терпеливо переносил обследование за обследованием, перемещаясь из кабинета в кабинет, знакомясь со все новыми и новыми приборами и терпя манипуляции различной степени болезненности. Боль, однако, была страшна не сама по себе, а как преддверие того, о чем Волошин имел очень смутное и оттого тревожащее представление… И каждый раз слышал, что никакой патологии у него не обнаружено. Все сданные анализы оказывались хорошими, обследования не выявляли никаких отклонений, никакая диагностика, проводимая как живыми профессионалами, так и суперсовременной медицинской техникой, не обнаруживала у него никаких заболеваний.
«Эти сволочи-врачи утверждают, что я совершенно здоров… – злился Виктор, покидая очередную клинику. – Почему же мне тогда с каждым днем все хуже и хуже? Не могут поставить диагноз, а еще такие деньги дерут!»
Что еще он делал в эти незапомнившиеся дни? Не отдыхал – это точно. Все его естество сжигала мучительная тоска по русоволосой женщине с такими необыкновенными, умопомрачительными зелеными глазами – и действительно, они ведь помрачили его ум… Зная, что это совершенно бессмысленно, он все-таки побывал еще несколько раз на Сиреневом бульваре, но поездки не принесли ничего нового. Как и ежедневные многократные телефонные звонки в ее квартиру, на высветившийся некогда на его мобильном номер, с которого ему однажды позвонила Вера.
Служба безопасности агентства недвижимости «АРК» рыла землю в поисках информации. Кое-что им удалось узнать, например, то, что Вера Соколовская действительно имела специальность врача: в тысяча девятьсот девяносто шестом году она окончила Российский государственный медицинский университет, кафедру клинической психологии. Несколько лет работала в районном психоневрологическом диспансере, потом уволилась, что называется, «в никуда», и ни последующие места ее работы, ни тем более нынешнее были неизвестны.
В какой-то момент показалось, что Волошину вдруг улыбнулась удача. Руководитель службы безопасности задействовал свои старые связи и сумел раздобыть, за очень немалое вознаграждение, номер мобильного телефона Веры. Узнав такую новость, Виктор чуть не заорал от радости. Но вскоре его постигло глубочайшее разочарование – этот номер тоже не отвечал. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщал в любое время дня и ночи механический голос в трубке.
Свою досаду Виктор срывал на ни в чем не повинных сотрудниках службы безопасности. Те уже успели привыкнуть к его крикам и ругательствам. Конечно, он был несправедлив – ребята делали все, что было в их силах. Они многое узнали о прошлом Веры Соколовской, урожденной Плещеевой, – и то, что она родилась в Ленинграде, а в девять лет перебралась в Москву, и данные о ее родителях, и предыдущие места прописки, и номера школ, в которых она училась, и даты заключения и расторжения ее единственного непродолжительного брака. Но все эти подробности мало интересовали Волошина. Он едва бросал взгляд на переданные ему в руки или присланные по факсу листы и тут же отбрасывал их прочь. Его не интересовало далекое прошлое Веры, ему нужна была она сама – настоящая…
Вскоре худший из всех бывших в его жизни отпусков подошел к концу. На утро первого же рабочего дня была назначена встреча с представителями «Гур-Банка» – решено было поправить дела «АРКа», пошатнувшиеся после истории с итальянцами, при помощи крупного кредита. Ночью Волошин, как обычно, плохо спал, встал вялый, разбитый, собирался непривычно долго и вышел из дома позже запланированного.
– Поторопись, – приказал он Юре, садясь в машину.
– Я бы и рад, но… – водитель развел руками, указывая в окно.
По всему Бульварному кольцу, насколько хватало глаз, виднелась грандиознейшая пробка, время от времени испускающая настырное гудение.
– Вот черт! – Волошин от досады даже ударил кулаком по дверце. – Только этого не хватало…
– Центр, утро… Чего ж вы хотите, – рассудительно заметил Юра, но этот спокойный ответ еще больше рассердил Виктора.
– Заткнись! – прикрикнул он на водителя. – Твоего мнения никто не спрашивает. Твою-то ж мать! Опоздаю ведь…
Зависли они действительно надолго. Лишь изредка «Вольво» удавалось стронуться с места и медленно проехать десяток метров, а дальше приходилось вновь останавливаться и подолгу стоять. Волошин кипятился, Юра предусмотрительно помалкивал.
Когда они в очередной раз затормозили, водитель ехавшей следом за ними «Волги» не успел сориентироваться и чуть-чуть задел задний бампер «Вольво». Столкновение вышло ничтожным, автомобиль даже не тряхнуло, так, легонько стукнуло что-то сзади – и все. Но даже такой мелочи оказалось достаточно, чтобы окончательно вывести Виктора из себя.
Увидев, что водитель «Волги», маленький, до смешного усатый, с круглой, точно монашеская тонзура, лысиной на макушке, вылез осмотреть бампер, Волошин тоже выскочил из своей машины и, зарычав, ухватил незадачливого водилу за грудки, вцепившись в его дешевую ветровку.
– Кретин! Волговод хренов! Не видишь, куда прешь? – бушевал он, готовый разорвать лысенького на клочки. А тот только хрипел испуганно:
– Ты чего, мужик?! Ты чего? Да там повреждений-то нет, вмятинка крохотная… Пусти, больно же!
– Убью! – орал Волошин. И действительно ударил бы лысенького, если бы подошедший сзади Юра не оттащил его силой…
Когда Виктор – с полыхающим лицом, в нетипично для него мятом и запыленном костюме – ворвался к себе в кабинет, Гуревич с помощниками ждали его уже почти час. Волошин не стал раздумывать, как он выглядит со стороны. У него было такое чувство, что если он задастся этим вопросом, то свихнется обязательно.
– Я опоздал, – констатировал он безо всяких извинений, на которые у него сейчас просто не было сил. – Давайте начнем сейчас же. У меня мало времени.
– Как скажете, Виктор Петрович, – отвечал владелец «ГурБанка». – Тогда сразу беру быка за рога. Нам стало известно, что контракт с итальянской компанией «Канцони» оказался расторгнут по вине «АРКа»…
Неизвестно, что собирался сказать Наум Аронович после этого. Возможно, ничего плохого. Возможно, он лишь собирался выразить Виктору свое сочувствие или просто начал с этих слов свое предложение помощи его компании. Но Волошин не дал ему договорить.
– Да как вы смеете! – заорал он. – Какая разница, чья вина! Какое вы право имеете рассуждать о моей вине! Мы все сделали как надо! А если вы на стороне поганых итальянцев – валите отсюда! «АРК» и без вас обойдется!
Помощники недоуменно уставились сначала на него, потом на своего босса. Тот с невозмутимым и полным достоинства лицом спокойно закрыл свою папку, встал, проговорил, чуть наклонив голову: «Всего хорошего!» – и направился к выходу. Помощники поспешили за ним. А Виктор, вырвавшись из кабинета следом за ними, словно разрушительный смерч, с досады наорал на попавшегося на его пути Мишу Грушинского. После чего снова вернулся в кабинет, вызвал к себе Валеру Гордина и с каким-то тайным сладострастием, с безумием подступающего конца, который нельзя предотвратить, насмерть рассорился со студенческим другом. Он накричал на него так, как не кричал никогда ни на кого в своей жизни, обозвал тупицей и бездарем и даже, кажется, кинул ему в лицо какие-то бумаги… Когда его компаньон молча закрыл за собой дверь, Виктор вместо чувства вины и утраты ощутил какое-то бессмысленное торжество – пусть, пусть все знают, как ему плохо!
Он не стал говорить ни с секретаршей Ниночкой, вбежавшей к нему в кабинет со стаканом воды и какими-то таблетками (Гордин, наверное, отправил, зараза!), ни с подошедшим к нему внизу Сашей, еще ничего наверняка не успевшим узнать, но уже сообразившим, видимо, что пахнет жареным, ни с Юрой, который бросился за ним, пытаясь выяснить, куда они едут.
– Я поеду один, – сквозь зубы прошипел его начальник, подбрасывая в правой руке ключи от машины. – Ты мне не нужен. Понял, чудило?
Поехал Волошин по уже ставшему привычным маршруту – на Сиреневый бульвар. А оттуда вернулся домой и напился.
Такое решение проблемы ему понравилось. По крайней мере, под воздействием спиртного отступала постоянно мучившая его боль – этот непонятный, но изматывающий сплав тоски, агрессии, ненависти ко всему вокруг с физической слабостью и отвратительным самочувствием. Он пил весь вечер, один (сама мысль о том, чтобы видеть сейчас кого-то рядом, была неприятна), потом лег в постель, непривычно быстро заснул и спал пусть и беспокойно, зато без кошмаров.
Утром пришло похмелье, тяжелое, как возмездие. Виктору было настолько плохо, что он не поехал на работу ни в тот день, ни на следующий, приказав Ниночке по телефону отменить несколько важных встреч. А когда все-таки добрался до офиса, то устроил там всем жуткий разнос – ни за что, просто потому, что попали под раздачу. И понеслось по кругу: выпивка – похмелье – пропущенный рабочий день – скандал в офисе – и снова выпивка…
Его друзья и партнеры, после несостоявшегося отпуска с головой окунувшиеся в обычные деловые заботы, быстро поняли, что с Волошиным творится что-то неладное. Когда по офису поползли сначала глухие, а потом все более и более настойчивые слухи о том, что шеф не в себе, каждый из волошинских друзей – Сашка, Валерка, Миша – воспринял эти разговоры по-разному.
Сашка явился к Волошину в кабинет, долго и недоуменно крутил воловьей рыжей башкой. Тяжело вздыхая, выспрашивал у друга детства, не заболел ли он, не обиделся ли на них за что-нибудь, и не случилось ли чего в его личной жизни во время отпуска. Получил на все свои вопросы раздраженные отрицательные ответы, однако же не ушел, застрял в кабинете еще на полчаса, вспоминая детство и стараясь разговорить Виктора, дабы вернуть былую непринужденность в отношениях. Бедолага, он не знал, что имеет дело с человеком, изгнанным из рая!.. А с такими шутки плохи. Ошарашенный, он вылетел из двери Волошина после того, как тот «по-русски» объяснил ему, что больше не располагает для него временем. Сашка вынужден был попросить у Ниночки крепкого кофе – чтобы прийти в себя после разговора с шефом, как он, немного рисуясь, объяснил сочувствующей девушке.
Никогда не делавший ставки, в отличие от Варфоломея, ни на какую «семейную дружественность» в деловых отношениях, Валера Гордин пытался «зайти» с другой стороны. Он начал давать на подпись шефу даже те бумаги, правом подписи которых обладал наравне с Волошиным. Он все чаще делал попытки стушеваться в присутствии Виктора, зримо выдвинуть его вперед на любом совещании, на любых переговорах. И если раньше столь явная, почти подобострастная демонстрация того, кто именно вожак в их риелторской стае, посмешила бы Волошина и даже, может быть, потешила бы его самолюбие, то теперь он совсем не испытывал благодарности к компаньону. Во-первых, сейчас ему все было неинтересно, деловой пыл его угас, и сил не было заниматься делами фирмы даже тогда, когда они, дела эти, требовали его обязательного и неусыпного внимания. А во-вторых, чем больше Валера старался угодить и помочь шефу, тем меньше шеф верил ему. «Тяжелая артиллерия» – вроде той прямой грубости, которую Волошин применил по отношению к Сашке, – здесь не подходила, и он просто сократил свое общение с Валерой до минимума, каждый раз в разговоре умело обдавая его ледяным равнодушием. Гордин был умным и опытным менеджером; он быстро понял этот маневр и старался теперь – за исключением ситуаций явной необходимости – близко к Волошину не подходить.
Миша Грушинский, в силу своей молодости и непосредственности, воспринял все происходящее особенно остро. Он пытался задать шефу самые неудобные, то есть самые прямые и искренние, вопросы, не получив на них ответа, не успокаивался, а продолжал лезть с разговорами «по душам» и, что самое неприятное, с советами.
– Слушай, ты, сопляк, – не выдержал вскоре Виктор, – кто ты такой, чтобы учить меня, как мне жить и что делать?
– Я твой друг, – оторопело возразил Миша, хлопая огромными и влажными, как у коровы, глазами.
– Имел я таких друзей во все места… – грубо ответил Волошин.
Миша, покраснев, вскочил.
– Ты совсем сдурел?.. Как ты… Как ты разговариваешь со мной?.. Да пошел ты, знаешь куда? Никому не позволю так с собой обращаться! Ноги моей больше не будет в этой шарашкиной конторе! Увольняюсь с сегодняшнего дня, меня давно в агентство «Ваш дом» зовут!
– Скатертью дорожка, – ухмыльнулся Виктор. И правда, что этот мальчишка возомнил о себе? Можно подумать, такая солидная компания, как «АРК», не найдет себе другого исполнительного директора! Смешно просто! Тотчас, едва за Мишей закрылась дверь, Волошин вызвал к себе Ниночку и продиктовал приказ о его увольнении.
Не лучше получилось и с Аллочкой Комаровой. Как-то раз в пятницу она, будто бы случайно задержавшись после работы, когда все уже разошлись, пришла к нему в кабинет и произнесла какой-то сбивчивый монолог о его нездоровье, своем беспокойстве и поведении, от которого страдают не только близкие люди, но и дело.
– У тебя налицо переутомление, нервное истощение и невроз, вызванный постоянным стрессом, – авторитетно закончила она свою речь, из которой стало ясно, что теперь, в добавление к женским журналам, главный бухгалтер агентства недвижимости «АРК» изучает еще и популярные медицинские. – Тебе необходимо обратиться к специалисту. И для начала лучше всего к психологу или к невропатологу.
Виктор выслушал ее, не перебивая, только нетерпеливо постукивал по столу обратным концом остро отточенного карандаша. А когда женщина замолчала, поднял на нее тяжелый взгляд, в котором сквозило презрение, и с усмешкой проговорил:
– Скажи, а кто дал тебе право считать себя близким мне человеком и лезть ко мне со своими советами?
– Я хотела… я думала… – растерянно залепетала Аллочка, но шеф перебил ее:
– Мне наплевать, что ты там думала своими куриными мозгами! То, что я иногда спал с тобой, вовсе не значит, что тебе позволено открывать рот и грузить меня своими идиотскими бреднями!
После этих слов бедная Аллочка пулей вылетела из его кабинета и потом еще целый час рыдала, размазывая по щекам косметику, в дамском туалете, на ее счастье, уже пустом в связи с окончанием рабочего дня.
Словом, прогнило что-то в Датском королевстве. Все было плохо. Иногда Волошин мрачно думал, что если бы только его коллеги-приятели знали, насколько ему плохо, они не ограничились бы дружескими попытками проявить участие, а и на самом бы деле попытались помочь. Вот только как? Он и сам этого не знал. Но пока он еще держался – Виктор с полным основанием ставил это себе в заслугу, – пока он еще никому не давал понять, что днем и ночью его грызет странная тоска, у которой было вполне конкретное женское имя, что все реже по утрам ему хочется подниматься с постели, что бизнес интересует его все меньше и меньше, а возможность остаться одному, в тишине и темноте собственного дома, – все больше, все настойчивей…
Ведя непрекращающийся внутренний диалог со своими коллегами, неосознанно пытаясь объяснить все происходящее не им, а самому себе, Виктор почти оправдывался про себя: да, я нездоров. Да, странности; да, небольшая усталость, раздражение, несвойственные прежде подозрительность и агрессия… Но и только. Скрепя сердце он вновь и вновь повторял про себя, как магическое заклинание: пока еще речь только об этом. Еще никто ничего не заметил. Еще я кажусь всем изменившимся, но все же Виктором Волошиным… Еще никто не понял, что на самом деле Волошина давно нет – он умер, как умер однажды на лавочке в сквере бомжеватого вида экс-банкир Васильцов, которого Виктор когда-то видел щегольски одетым, распространяющим вокруг себя аромат богатства и везения, веселым и удачливым… Да, он, Волошин, попросту умер. Потому что разве может жить человек, которого кто-то неведомый изгнал из рая?..
Так продолжалось долго, сколько именно времени – он не знал, поскольку уже давно не вел счета дням. Во всяком случае, лето уже успело закончиться. Похолодало, зарядили дожди, дни становились короче, и желтые листья, упавшие вдруг под ноги, уже не воспринимались как досадная случайность.
Однажды рано утром в дверь его квартиры позвонили. Это было странно – обычно его посетители никогда не являлись вот так, наобум, а старались всегда заранее договориться о визите по телефону. В крайнем случае звонила, по телефону же, консьержка. А тут кто-то нагрянул без предварительной договоренности.