Федя налил ему еще чаю, положил лимон и сахар, даже ложкой покрутил – вот как старался!..
– Слушайте, шеф, – начал он, поставив перед Максимом чашку. – Вот что пришло мне в голову: Верховенцева отравили, так?..
Озеров кивнул.
– Лялю, получается, отравили тоже. Так?
Озеров опять кивнул.
Федя уселся на пол и вновь посмотрел на него в перевернутый бинокль.
– Как бы узнать, каким ядом отравили Верховенцева? Если таким же отравили и Лялю, значит, это точно дело рук одного и того же человека!
– Как мы это узнаем?
Федя пожал широченными плечами.
– Вот именно. Теоретически еще можно выяснить, что именно подлили режиссеру, а чем поили Лялю, уж точно невозможно! Уголовное дело заводить никто не станет, – заявил Озеров.
– Как?! Почему?!
– Да мы с Егором сходили в отделение! Утром сегодня. Нам там все популярно объяснили.
– И что вам объяснили?
– Ну как что, Федь? – Озеров все-таки перебрался на диван. Он полежит минут десять, встанет и поедет разбираться. Всего десять минут! – Пожары в старых домах – история частая и некриминальная. Хозяйка заснула, может, выпила лишнего, на столе свечка опрокинулась, подожгла скатерть, потом занавески загорелись!.. Чего вы от нас хотите-то? Слава богу, дом не сгорел, потушили, молодцы, мужики. Пусть хозяйка вам пузырь выставит – за расторопность и находчивость.
Он осторожно, стараясь не тревожить обожженную кожу, по одной вытянул ноги и прикрыл глаза.
Всего десять минут.
– Я думаю, – пробормотал он, – что поджигатель на такую реакцию и рассчитывал… Никто не станет разбираться… Ну, загорелся дом, и что?.. Всякое бывает…
И уснул на полуслове.
Федя вздохнул, доел сыр с хлебом и допил чай. Потом принес из спальни покрывало – у Озерова номер был шикарный, двухкомнатный! – и укрыл начальника. Тот даже не пошевелился, как будто находился в обмороке.
– Тут ведь какая фишка, Максим Викторович, – сказал Федя спящему начальнику. – Тут такая фишка, или этот ваш Вельзевул совсем без башки, или, напротив, настолько умный, что не нам с ним тягаться!.. Вот скажите мне, Максим Викторович, дорогой, зачем он Лялю-то хотел спалить? Исходя из каких соображений? Из личной неприязни, что ли? Или, может, он пироман? Любит все поджигать?
Федя походил по комнате. Максим спал.
– Молчите? То-то и оно, что нечего сказать. Ну, ключи от сейфа подкинуть – еще понятно зачем. Чтобы на нее навести, она, мол, директорские деньги свистнула. Хорошо, допустим. А жечь ее зачем? Да еще заживо?! – Тут его передернуло. – Или она в чем-то замешана? Или что-то видела? Или…
У всех преступлений в мире есть, как известно, всего три мотива: любовь, она же ненависть и страсть; деньги, туда же наследство, подложные векселя и всякое такое; и попытка скрыть предыдущее ужасное преступление.
К какому из перечисленных мотивов относится попытка убийства Ляли Вершининой?.. Любовь и страсть – нет, не годится! Это у Ляли любовь и страсть к местному… тенору.
Бабушка рассказывала, что в пятидесятые годы в Москве все почему-то сходили с ума по тенорам. Теноры были кумирами целого поколения девушек!.. Девушки караулили теноров у театральных подъездов и у дверей квартир, забрасывали их букетами, падали в обморок, если тенор случайно взглядывал на одну из них, и визжали на премьерах. Куда там нынешним кумирам, которые все на популярность жалуются, говорила бабушка, усмехаясь. В наше время тенор по улице не мог пройти, его или на руках несли, или обращали в бегство! Бывало, тенор от поклонниц в милицейский «стакан» заскакивал и запирался в нем – были такие стеклянные милицейские будки на высоком основании, их «стаканами» называли!
Почему-то артист Роман Земсков представлялся Феде именно таким тенором. Вот он несется по улице Рождественской, а за ним следом летит целая толпа восторженных девиц!.. Значит, любовь ни при чем – Ляля не пыталась убить тенора за то, что он ее бросил, ее саму пытались убить неизвестно за что. Деньги? Какие у Ляли могут быть деньги?..
– Деньги, – вслух произнес Федя Величковский, спохватился и посмотрел на спящего шефа. Тот даже не пошевелился. – Деньги!..
Секундочку. Секундочку. Будем рассуждать логически. Самое главное, пройти путь от финала к началу и нигде не сбиться.
…А что, если деньги из директорского сейфа взяла действительно Ляля?! Почему мы не рассматриваем такую возможность? Потому что Ляля Вершинина нам нравится и мы ей сочувствуем? Мы не должны никому сочувствовать, мы должны пройти путь от финала к началу, и станет ясно, кто совершил преступление. Допустим, Ляля взяла деньги и спрятала ключи у себя в кабинете – да, не слишком умно, но так бывает. Даже закоренелые преступники делают глупости, Ляля же преступник не закоренелый, а начинающий!.. Она взяла деньги, и тот, другой человек об этом знал. И решил забрать их себе. Для этого ему было нужно – всего ничего! – убить Лялю, и он попытался это сделать.
Так могло быть?..
– Вполне, – сам себе ответил Федя. – Вполне!..
Он повесил на шею бинокль, прихватил журнал «Элитная недвижимость», вышел в коридор и аккуратно захлопнул за собой дверь.
Он топтался возле универа довольно долго и замерз как собака. Снег перестал валить, и сразу сильно похолодало. Федя хотел было зайти в вестибюль, но его не пустили – потребовали пропуск или студенческий билет. Тогда он решил засесть в кафе напротив – если устроиться у окна, отлично видно вход, – но кафе оказалось закрыто. Как это так, среди бела дня кафе не работает! И даже никакого объявления нет!.. Из соседнего кафе входа не видно, но там Федя наскоро выпил чаю. Чай был невкусный и слабый – отец такой называл «Кронштадт видно»! – зато горячий, и Федя смог продержаться на улице еще какое-то время. Он прыгал сначала на обеих ногах по десять раз, потом на левой – пятнадцать и столько же на правой, потом опять на обеих. Потом он решил бегать в университетском скверике, но там от него шарахались барышни-студентки, а юноши-студенты ржали и отпускали в спину всякие замечания, и Федя бегать перестал. Он был свободным и раскрепощенным человеком, но все же терпеть не мог, когда над ним смеются.
Он прятал в воротник куртки холоднющий нос, шмыгал им, совал в карманы руки и изо всех сил там, в карманах, сжимал и разжимал пальцы, чтоб согрелись хоть немного, а Василиса все не шла!.. Когда у него застучали зубы, он приказал себе расслабиться. Отец всегда говорил, что, если начинается дрожь, непременно нужно дать себе команду не трястись и расслабить мышцы. Федя стал сосредоточенно расслаблять мышцы, но зубы все стучали.
Когда Василиса появилась, он был совершенно синий.
– Федя! – изумилась она и оглянулась на девчонок, с которыми вышла.
– З-здрасти, – поздоровался он с девчонками. Они смотрели во все глаза. – Я тут весь обледенел, пока дождался!
– Мы же с тобой договаривались… в театре, – она опять оглянулась.
Федя взял ее за руку и потащил за собой.
– До театра я не доживу, и так окоченение наблюдается! У тебя нет с собой примуса или спиртовки? Мы бы набрали снега, растопили его на огне и выпили немного горячей воды!
– Нет примуса! – весело сказала Василиса.
– А шапки? Запасной? Ты не носишь с собой запасную шапку?
– Василек, а какая у нас завтра первая пара?
Они остановились и оглянулись. На них с жадным любопытством взирали три запыхавшиеся красавицы – очевидно, еле догнали, чтобы спросить про первую пару!
– Завтра? – не сразу сообразила Василиса. – А, завтра французский!..
– Это твой новый знакомый? Познакомь!
Они рассматривали его, нисколько не стесняясь, меряли его взглядами, кажется, едва удерживаясь, чтобы не пощупать.
– Федор Величковский, командированный из Москвы чиновник по особым поручениям, – представился Федя по всей форме и подтолкнул Василису. – Пошли быстрей, а?
– Вы давно… знакомы, Вася?
– С пеленок! – сообщил Федя и взял Василису за руку. – Мы росли в одном дворе, а сейчас вместе ходим на рыбалку. Подледную. Бежим, а то всю рыбу разберут.
– На… какую рыбалку? – опешили барышни и переглянулись.
– Он шутит! – на ходу прокричала увлекаемая Федором Василиса. – Пока, девчонки, до завтра!..
Бегом они пустились вниз по улице.
– Почему мы бежим? – задыхаясь, спросила Василиса в конце концов.
– Мы греемся! Мы замерзли очень!
Она притормозила.
– Федя, зачем ты меня ждал?
Он пробежал вперед, заметил, что она отстала, и вернулся.
– Я тебя ждал, чтобы дождаться и вместе поехать в театр. Или к Софочке. Мы же собирались спросить у нее про коробку!.. И вообще мне нужно с тобой поговорить.
– А Максим Викторович? Нашелся?
– Нашелся, – сказал Федя. – Дело запутывается с каждой минутой.
– Ну? Давай рассказывай!..
– Я тебя ждал, чтобы дождаться и вместе поехать в театр. Или к Софочке. Мы же собирались спросить у нее про коробку!.. И вообще мне нужно с тобой поговорить.
– А Максим Викторович? Нашелся?
– Нашелся, – сказал Федя. – Дело запутывается с каждой минутой.
– Ну? Давай рассказывай!..
– Дом Ляли Вершининой подожгли, – тихо сообщил Федя, нагнувшись к Василисиному уху. – Она жива, но это чистая случайность! Если бы не мой шеф, сгорела бы в собственном доме. Он ее спас. И еще сосед, который с нами в самый первый день в ложе сидел.
Василиса охнула и замерла, глядя ему в лицо.
– Шеф пришел утром весь обожженный – руки, ноги. Сейчас спит.
– Кто поджег Лялин дом?! Зачем?!
– Мы не знаем. Только ее сначала опоили то ли снотворным, то ли еще чем-то. Она так говорит. То есть шеф сказал, что она так говорит, я Лялю не видел.
– Но она… точно жива?
Федя покивал. Они шли по улице очень быстро, почти бежали. Встречные, на которых они натыкались, шарахались, отступали и смотрели им вслед – они ничего не замечали.
– Что, если Ляля утащила деньги из директорского сейфа? А кто-то об этом знал! И решил деньги забрать, а ее убить?.. Такое возможно?
– Кто-то из наших? – спросила Василиса, и губы у нее предательски повело. Она стиснула их крепко-крепко.
– Не вздумай зареветь, – предупредил Федя.
Она помотала головой – нет, конечно, не станет она реветь!..
– А Юриваныч знает? Что Ляля… что у Ляли… несчастье?
Федя пожал плечами.
Они добежали до театра – Федя отдувался и шарфом вытирал пот со лба, так ему было жарко, невозможно просто. Куртку с мордой льва на спине он стянул еще на крыльце. В коридоре первого этажа им навстречу попались Валерия Дорожкина – звезда и Роман Земсков – тенор. Она шла впереди и что-то негромко говорила через плечо, а он улыбался и был похож на пажа.
– Послушайте, а где наш столичный режиссер? – издалека начала Валерия, завидев их. – Или мы уже не играем спектакль для радио?
– Играем, играем! – бодро сказал Федя. – Юрий Иванович на месте?
– Понятия не имею, – ответила Валерия. Василису она не замечала, как будто и не было ее тут. Роман уставился на доску приказов и что-то там читал очень внимательно.
– Теперь вы с нами будете репетировать, Федор? Заставите еще раз читать пьесу, которую мы сто раз играли, как будто мы художественная самодеятельность при заводе? – спросила прима.
Хлопнула тяжелая входная дверь, по коридору прошел сквозняк, и появилась незнакомая женщина в темном бесформенном пальто и черном деревенском платке. Торжественный вахтер дядя Вася встал за своей конторкой и поклонился ей.
– Здравствуйте, – прошелестела женщина. – Можно я пройду?
Дядя Вася закивал и сделал приглашающий жест.
Валерия Дорожкина внезапно куда-то исчезла. Федя не понял куда, из коридора было решительно некуда деться! Он даже головой по сторонам покрутил – нет Валерии, растворилась, дематериализовалась!.. Роман продолжал изучать доску приказов, потом повернулся и пошел в ту сторону, откуда они только что пришли вместе с исчезнувшей Валерией.
…Чудеса какие-то.
– Дядя Вася, кто это? – шепотом спросила Василиса у вахтера. Тот махнул рукой.
– Лариса Николаевна, кто ж еще!.. К Юриванычу, он утречком упреждал, что приедет она. Ох, грехи наши тяжкие…
Федя поймал Василису за подол куртки и придержал, пока женщина не скрылась за поворотом коридора.
– Кто она такая?
– Жена Виталия Васильевича. Как это я ее не узнала?.. Она всегда на все премьеры и на праздники в театре…
Федя кинулся почти бегом и на лестнице позвал громко:
– Лариса Николаевна!
Василиса замерла. Женщина обернулась.
– Меня зовут Федор Величковский, я из Москвы. Я… журналист и хочу написать о вашем муже и его работах. Вы сможете мне… рассказать?
Лариса Николаевна вздохнула, разглядывая Федю. Василиса была уверена, что она сейчас прогонит его, закричит, заплачет, и выйдет безобразная сцена. Но ничего такого не произошло.
– Отчего же не рассказать, – как бы раздумывая, проговорила она. – Расскажу. Только прямо сейчас мне к директору надо.
– Мы вас проводим!
Она улыбнулась. У нее была очень хорошая улыбка и молодые белые зубы.
– Да я и сама дорогу знаю. Но если хотите, проводите.
– Федя, – прошипела Василиса, – я не пойду к директору!..
Но ему некогда было возиться с ней. Он взял ее за руку и не отпускал. В приемной толпились какие-то люди, дверь в кабинет Юриваныча оказалась распахнута настежь, и слышно было, как он там разговаривает, довольно громко.
Федя помог вдове снять пальто – все в приемной затихли и смотрели, не отрываясь. Он пропустил Ларису Николаевну в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Василиса осталась в приемной.
Юрий Иванович наскоро попрощался, бросил телефонную трубку, выбрался из-за стола и обнял жену Верховенцева. То есть вдову Верховенцева.
– Молодец, что пришла, – сказал он, близко глядя ей в лицо. – Ты вообще дома не сиди, не сиди! Ты в театр приходи, я тебе тут дело в два счета найду.
– Не хочу я в театр, Юра. Ты же все знаешь.
Юриваныч горестно покивал. Федю они не замечали.
– Ты присядь, присядь. Вот сюда. Может, чайку попьешь? У нас Ленка такой чай заваривает, с имбирем! Говорят, он сил прибавляет, но у меня только сердцебиение от него. Попьешь?.. Или коньячку лучше?
– Юр, ну что ты? Я его терпеть не могу, коньяк этот, с самой юности.
– Да знаю, знаю я!.. Тогда чаю! Феденька, родимый, скажи в приемной, чтобы чайку нам погорячее. Скажешь?..
Федя кивнул. Оказывается, все они замечали!..
В приемной Федя сказал про чай, подумал и вернуться в кабинет все же не решился, хотя ему очень хотелось послушать, о чем станут говорить директор и вдова режиссера. Он приткнулся на стул возле окна, написал длинную эсэмэску матери, потом – короткую – отцу и напоследок смешную брату и сунул телефон в наколенный карман безразмерных брезентовых штанищ. Василисы не было, ушла, конечно, вообще все разошлись, остались только секретарша и полная дама с высокой прической. Дама куталась в пуховую шаль, и от одного взгляда на эту шаль Федю неудержимо тянуло чихать.
– …так мне ее жаль, так жаль бедняжку!.. Остаться на пятом десятке у разбитого корыта!
– Ничего, на работу пойдет.
– На какую работу? Кто ей даст работу? Она всю жизнь за мужем прожила! А ведь была когда-то неплохая артистка. Помнишь, у Германа снималась! Как фильм-то назывался?
– Нет, не скажу, не вспомню.
– А сейчас! Кому она нужна?
Федя почесал нос, чтобы не чихнуть.
– Может, Юриваныч придумает что-нибудь.
– Ах, что он может придумать! – Дама в шали закатила глаза. – На твое место ее посадит? Или, может, на мое, в бухгалтерию?
– А наследство? Наверняка что-то осталось.
– У кого?! У Виталия?! Да что ты, Леночка, он все, что имел, тратил на эту свою!.. И ведь столько лет! Где там остаться, небось одни долги.
– Да, да, это я не подумала…
Феде было неловко, стыдно, но он продолжал смотреть в окно на Большую Покровку и старые липы в снегу и слушать, стараясь ничего не пропустить.
Он был уверен, что вдова режиссера пробудет в кабинете долго, и настроился на длительное сидение, но дверь неожиданно распахнулась, дамы отшатнулись друг от друга, как застигнутые врасплох, и на пороге показались Лариса Николаевна и Юриваныч. Он провожал ее.
Федя вскочил.
– Ты в любую минуту и мне, и Тане!.. И приходи хоть каждый день!
– Хорошо, Юра, спасибо. Ты не провожай меня, не нужно. Я не хочу.
– Вот молодой человек проводит.
– Я провожу, – с готовностью согласился Федя.
Лариса Николаевна посмотрела на него, хотела что-то сказать, но не стала. На ходу натягивая куртку, Федя следом за ней спустился по лестнице, придержал тяжелую дверь, соображая, куда именно он должен ее проводить – до остановки или, может, до дома?..
– Вон моя машина, – сказала вдова режиссера и показала куда-то рукой. – Дальше можно не провожать.
– Поговорите со мной, – попросил Федя серьезно.
– Прямо сейчас?
– В любое время.
Она вдруг опять улыбнулась.
– Ну, давайте сейчас. Чем сейчас хуже, чем потом? Ничем не хуже, правда?
Он кивнул. Машина его удивила – это был не новый, но очень солидный английский внедорожник на широких устойчивых колесах. Вдова в черном деревенском платке и мятом пальто открыла Феде дверь, уселась на водительское место и завела мотор.
– Вы ведь никакой не журналист и писать о Виталии Васильевиче ничего не станете?
– Я сценарист, – признался Федя, – работаю на «Российском радио». Делаю радиопостановки. Мы приехали…
– Я знаю, – перебила Лариса Николаевна. – Вы приехали записывать «Дуэль». Между прочим, отличный спектакль. В нашем театре почти все спектакли отличные.