Видите, они считают, что лошадь — главное, а люди уже потом…
Я открою вам один маленький секрет. В детстве я мечтал о путешествиях. Правда, не знал, что можно путешествовать, закончив географический факультет МГУ. Я не думал, что смогу куда-то сплавать, чего-то повидать… Но побывал и на Канарских островах, и даже на Таити. На Таити был уникальный случай. Я спросил: «А действительно, что к вам заходят советские корабли?» — Мне сказали: «Да, заходят. Например «Шота Руставели».
Я был в порту, когда заходил «Шота Руставели». Он на весь порт ревел моим голосом через самый большой громкоговоритель:
Странно это было слышать за десятки тысяч километров от Родины. Вот такие бывают истории…
В Одессе на толчке я видел человека, который стоял за такими громадными стопками пленок, что его почти не было видно. Он был без кепки, такой, нормальный… Я спросил у него, почему так дорого стоят ленты. Он ответил: «Проходи отсюда!» А когда он узнал меня — а мои фотографии были на этих пленках, — он мне предложил 10%, если я спою несколько новых песен. На его пленках из тридцати вещей пять пел я, а остальные двадцать пять — какой-то другой человек.
Иногда считают мои песни простыми. Но это — кажущаяся простота. Это отобранная, отработанная простота формы. Создается впечатление, что «мол, и я так могу». — А я этого и пытаюсь добиться. Большинство ребят, которые занимаются авторской песней, пытаются добиться упрощенности формы в своих вещах. Но бывает простота хуже воровства. Я это часто вижу в эстрадных песнях. Авторская песня имеет право на существование. А мы почему-то только иностранных авторов привлекаем. Говорим: «Ох, какой он! Сам все сочиняет, пишет! Певец протеста!» Например: Дин Рид уже двадцать лет как певец протеста. Я не знаю, против чего он протестует. Но его как ни покажут — он все время певец протеста. Сейчас он ездит, поет по Сибири…
Почему я писал блатные песни?! — Это ведь песни не о тюрьмах и не о заключенных. Но для меня в то время был наиболее понятен такой вид страданий: человек лишен свободы, своих близких, друзей… Эти песни очень помогли мне в поисках формы, в отработке нормальной человеческой интонации. А вы считаете, что об этом совсем не надо писать?!
Здравствуйте, врачи, их друзья и родственники! Мне снова удалось с вами повидаться. Один раз у нас не получилось, потому что я был без голоса. В этом прекрасном институте — институте Вишневского — я был пациентом целую неделю. Даже отпускать меня не хотели.
Роилось много мыслей в голове, чтобы написать что-нибудь. Я хотел написать песню про врачей, про сестер ночных и дневных. Это на подходе. Пока есть одно четверостишье. Когда мне было совсем плохо, придумалось такое:
Это, вероятно, будет припевом. Но история здоровья тоже существует. Поэтому мы с вами и видимся…
То, что моя аудитория так расширилась, сделали магнитофоны, в основном, японские, и черный рынок в Одессе.
Почему вы не пустили в зал солдат?
Солдаты были на прошлом выступлении. Было две тысячи человек. А вообще, вы меня спрашиваете не по адресу. Я даже не знал, что солдат не пустили. Я ведь не стою на контроле. Или вы думаете, что я не хочу петь солдатам? — Тогда вы глубоко ошибаетесь. Это моя публика: солдаты, студенты, матросы… Я с удовольствием пою для солдат — у них трудная служба.
Расскажите, как создавалась песня «Порвали парус».
Это был эксперимент. Я хотел попробовать, как будет звучать песня, если нет сюжета. Почти все мои песни — сюжетные. Я хотел посмотреть, можно ли на одном настроении зажечь зал. Песня «Парус» — это набор беспокойных фраз.
Расскажите, пожалуйста, как была написана песня «Парус»?»
Я никогда не рассказываю, как была написана песня. Это глупо. Я просто пою. Я слышал, как выступают всякие барды, менестрели. Я себя к их числу не отношу. Они рассказывают: «Я сидел на берегу, проносилась волна, такой отблеск, и я подумал, и вот…» Нет, я так не пишу песни. У меня вертится какая-то мелодия, какое-то настроение. Иногда получается смешно, иногда — грустно. Иногда — ритмично, иногда — не очень. А под каким впечатлением написана песня — объяснить невозможно.
Пробовали ли вы себя в комических ролях?
Пробовал. Я играл комические роли. В кино начинал сниматься в комедийных ролях. И только в театре я начал играть роли серьезные: Гамлета, Галилея, Хлопушу, Свидригайлова… Но и там играю гротесковые, сатирические роли. В спектакле «Десять дней, которые потрясли мир» играю Керенского в гротесковом, буффонадном, полуцирковом ключе…
Кто-то крикнул: «Спойте любимую!» — А у меня все любимые. Иначе бы я их не писал. Ведь меня никто не заставляет писать…
А сколько времени сейчас? Я понимаю, что рано. Десять? A-а, «Полонез Огинского». Это такой анекдот. Стоят два пьяных у столба. Один другого спрашивает: «Вася… Сколько сейчас времени?..» Другой отвечает: «Не знаю…» А из громкоговорителя на столбе в это время: «Передаем полонез Огинского!» — Вась! Слышишь! Пол-одиннадцатого! Пора идти!
Давай новое!
Я не могу каждый день новое. А что, я все старое пел, что ли? Я уверен, что ты не знаешь трех или четырех вещей, которые я сегодня спел, потому что я их никогда не пел. А каждый день новое я петь не могу. Вот у тебя на производстве есть норма, а я приду к тебе и скажу: «Сделай в десять раз больше!» — Ты сделаешь, нет? Если заплатят, наверное сделаешь. А я, даже если заплатят, не могу. У меня все от вдохновения зависит. Я бы с удовольствием каждый день по двадцать новых вещей пел, но, к сожалению, так не пишется.
У меня очень много друзей среди моряков. Это одна из самых уважаемых мною профессий. Я часто встречаю приход моих друзей в порт. И пока разгружают сухогруз или танкер, мы «загружаемся». Я внесен в судовую роль. Несколько дней мы сидим в каюте у моих друзей. Потом они снова уходят — несколько месяцев без берега. А я остаюсь на суше.
Михаил Анчаров — до того, как он начал писать для телевидения «Соседи по квартире» или, там, «Жильцы по дому», я уж не помню, по-моему, там двадцать восемь серий, — он писал песни. Песни были очень хорошие. Правда, названия длинные. Я очень люблю его песни, особенно про Благушу, про благушенского атамана. У него есть баллада о парашютистах. Он, по-моему, прошел войну. Человек, достойный уважения…
Совсем недавно вышла пластинка военных моих песен. Там были песни из фильмов «Я родом из детства», «Война под крышами», «Сыновья уходят в бой». У этой пластинки длинная история. Я давно написал эти песни. Они прозвучали в картинах. А на студии долго думали, выпускать ее или не выпускать. Было много разговоров на всяких уровнях. Наконец решили выпускать. Выпустили, а потом приостановили. А в это время попросили записать вторую пластинку. Я ее тоже сделал с оркестром. И она уже год лежит и почему-то не выходит. Ну, дело хозяйское. Хотя я думаю, что безхозяйское. Если люди на магнитофон переписывают, значит, хотят слушать. А кто-то там решает, что это не нужно народу…
Я подбирался долго к одной гитаре. Хотел ее купить. Это очень ценная гитара. Ее делал австрийский мастер сто пятьдесят лет тому назад. Потом ее купили князья Гагарины. Потом — актер Блюменталь Тамарин и подарил Дикову. Эта гитара висела у вдовы лет одиннадцать. Она ее не трогала как реликвию. На ней никто не играл. Эта вдова поехала как-то в какую-то компанию, услышала мои песни лагерные… Ей страшно понравилось, потому что она сама сидела четыре года в лагерях, ей было все знакомо. Она поплакала и сказала: «Приведите!»
Я пришел. Естественно, с нехорошей целью. Спел несколько песен и потом говорю: «Вы знаете, мне эта гитара очень нравится!»
Она говорит: «Я думаю, что Алексей Евгеньевич не расстроился бы!» И продала мне эту гитару. Вот она у меня. Гитара князей Гагариных. Что в ней прекрасного?! — Такая вот изогнутая спинка, как у скрипки. Так сейчас гитар не делают…
Гитара — она совсем почти кончается. Ее сделал человек, который недавно умер. Фамилия его Шуляковский. Это последний мастер, который своими руками от начала до конца делал гитары. Сейчас таких нет. Сейчас, как только мастер имя приобрел, держит «негров», чтобы они работали. А эта гитара сделана мастером от начала до конца. К сожалению, палисандр начал отслаиваться. Я все время вынужден ее подделывать…
Из разговоров со слушателями
Из разговоров со слушателями
Расскажите, пожалуйста, кратко о себе.
Ну как ответить на этот вопрос?! — Я не скажу, что у меня такая содержательная жизнь была, что понадобится много времени. Просто вспомнил один случай. Во время экзаменов в школе-студии Художественного театра я, стоя в коридоре, от своего товарища получил записку с просьбой прислать шпаргалку. В ней было написано: «Пришли краткое содержание «Дон Кихота».
У нас у всех к Володе вопрос чисто психологического свойства. Когда человек сразу и поэт, и композитор, и певец, когда слагается песня, что идет вперед: музыка, слова, мелодия?
Ни музыка, ни слова и не мелодия. Я просто ритм подбираю сначала. Просто ритм на гитаре. Ритм. Когда ритм точно есть, потом уже слова. Трудно сказать, как они получаются. Песни рождаются очень странно. Иногда ходишь и болеешь песней неделю, две. А потом сел и записал ее минут за десять. Зарифмовал просто. Иногда бывает, даже когда садишься писать, знаешь только, про что. А конкретного ничего. Тогда очень долгий процесс, на бумаге коверкаешь, царапаешь. Так что песни пишутся по-разному. Но я вначале ритм подбираю. Вот услышу ритм — и могу написать текст.
Володя, а с чего все началось, как развивалось?
Я первую песню написал в Ленинграде пять лет тому назад. Однажды летом я ехал в автобусе и увидел впереди себя человека. У него была распахнута рубаха, а на груди — татуировка. Красивая женщина нарисована. А внизу было написано: «Люба! Я тебя не забуду!» И я написал такую песню, которая называется «Татуировка». Правда, вместо Любы для рифмы подставил Валя. Мне почему-то захотелось написать про это. Это была первая песня. А потом я постепенно начал. Я тогда учился играть на гитаре, а чужие песни на гитаре труднее разучивать, и я начал писать свои. И так потихоньку дошел до этой жизни.
В чем сходство и в чем различие твоих песен и песен эстрадных?
Различие колоссальное. Мы хотим сделать программу из моих песен, еще несколько человек. Но пока это не получается. Люди привыкли считать, что профессионалы надежнее. Песни, которые мы поем, самодеятельные песни, они в основном играются. Это песни, в которых слушается текст, воспринимается содержание. Большинство эстрадных песен не несут информации. Их нельзя играть. Они просто про то, что небо, солнце…
Впрочем, на эстраде есть и интересные по содержанию песни. Певцы в последнее время стали обращаться к Кукину, к Жене Клячкину с просьбой написать для них песни. Они тоже хотят петь песни с содержанием, чтобы там что-то происходило, песни-новеллы.
Есть еще песни настроенческие. В самой песне ничего не происходит, но она создает настроение. Я и за такие песни. Они присутствуют на эстраде, но, к сожалению, очень мало.
Володя, насколько мне известно, у тебя был опыт сотрудничества с профессиональным композитором. «На Тихорецкую состав отправится»…
Это ошибка. Дело в том, что «На Тихорецкую состав отправится» и текст, и музыка не мои. Вернее, музыку я немножечко переделал, но сочинил ее Таривердиев. А текст написал Львовский. Но эту песню я пою и она легла на мой голос, ассоциируется со мной.
Мне кажется, что песня «Скалолазка» с ритмом и мелодией чисто блатного — я не боюсь этого слова — уклона. Интересно, что думают остальные о песнях Высоцкого?
Прекрасно, что есть много мнений по этому поводу. Много записок пришло: это блатное или не блатное. Я никогда не имел отношения к лагерям, срока у меня не было. Но почему-то пишется так. Если вы считаете, что «Скалолазка» — блатная, ну, Бог с ней, пускай она будет блатная. Она в фильме, я ее пою в картине. Я играю очень простого парня. Это простая мелодия, нарочито примитивная. Если вы обратили внимание, сложных мелодий у меня вообще нет — я не композитор.
А блатного в ней ничего нет. Вы просто не знаете блатных песен.
Пишете ли вы лирические песни?
Я не пишу лирических песен. Вернее, у меня лирика гражданская. А песенки про то, что «солнышко светит, а ты уйдешь» или «ты случайно побежал за поворот» — такого я действительно не пишу.
Есть ли у вас творческое кредо?
Есть ли у меня творческое кредо? Про это лучше не говорить. Надо слушать мои песни и самостоятельно делать какие-то выводы. Если бы я мог сформулировать, чего я хочу и о чем я думаю, я бы не писал песен. Я бы просто написал на бумажке несколько строк. Дескать, я считаю, что должно быть так, так, так, так и так. И на этом бы закончил. А я пишу песни и тексты. Рассказывать о моем кредо надо столько, сколько эти песни будут звучать. У меня шестьсот песен. Я думаю, что они будут звучать пару суток.
Почему так мало продается ваших пластинок?
На этот вопрос я не могу ответить. За десять лет четыре моих пластинки вышли большими тиражами. Но их было всего четыре. Вероятно, жанр новый для нас, непривычный.
Владимир Семенович. Сколько вообще песен вы написали? Вы не считали?
Нет, но думаю, что несколько сотен.
Мы прикидывали, что это гораздо больше, чем несколько.
Очень многие песни мне приписываются. Есть много подделок. Кое-какие из них я слышал. Их можно отличить потому, что они сделаны очень грубо. Псевдопростота во всех этих песнях. Просто рифмованные какие-то выкрики.
Пушкин сказал по этому поводу: «От плохих стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаться, и сил нет отказаться!»
Но, к сожалению, хороших подделок я не встречал.
У нас говорят: «ранний Высоцкий». Может быть, это большей частью подделка?
Нет! Ну что вы! Почему! Мои ранние песни можно как угодно назвать. Их называют блатными, дворовыми…
Но я считаю, что это традиция городского романса. Он куда-то ушел, был забыт. А когда я начал писать, я писал в традициях городского романса. Это — очень точная мысль в песне в очень упрощенной форме. Не упрощенной — простота хуже воровства, — а в доверительной форме, в форме разговорной речи, в форме беседы. Это довольно сложно.
Я вам должен сказать, что первые песни, которые я писал, очень помогли мне и дальше, когда я усложнил и расширил круг идей. Я оставил от первых песен форму. Первые песни помогли мне в поисках формы.
Верно ли, что во Франции вышел диск с вашими песнями? Планируете ли выход такого диска у нас?
Во Франции вышел диск с моими песнями.
Предполагается ли у нас?! — Ну, сие от меня не зависит. Я записал. Не один, а два больших диска.
Имеют ли смысл пластинки, которые издаются там и не доходят сюда?
Они очень доходят и доходят именно сюда. Безусловно, они малоинтересны французам, но не настолько мало, как вы думаете. Они интересны некоторым людям, которые вообще интересуются искусством, Россией. Они их беспокоят, волнуют и интересуют так же, как и нас. Поэтому они просят переводов слово в слово.
Правда, многого они не понимают. Они не могут понять, почему человек так тратится даже в маленьком зале. Я ведь одинаково пою и в маленькой компании, и в гигантском зале. Для них трудно понять, почему человек с набухшими жилами сидит дома перед несколькими людьми, что его так беспокоит. И даже когда им переводишь, многое до них не доходит. Они не знают этих проблем. Вернее, эти проблемы их не волнуют. Они не понимают, зачем песне заниматься этими проблемами. Не только песне. Вообще поэзии. Она должна заниматься прекрасным.
Вы исполняете когда-нибудь на одну и ту же музыку новый текст?
Один раз и то не до конца. Это «Лучше гор могут быть только горы» и «Корабли постоят». Но в одной есть припев, в другой — нет.
Какой город вы вызываете, «набирая вечное 07»?
Много городов. И всегда с нетерпением. Вы звоните в другой город только тогда, когда вам очень нужно.
Вы когда-нибудь были спортсменом?
Я много занимался, когда был помоложе. Занимался боксом, занимался акробатикой, занимался другими видами спорта. Когда я стал актером, то стал заниматься спортом для сцены. В нашем театре приходится делать всякие акробатические номера. У нас театр синтетический. У нас работают люди даже из циркового училища. Когда было нужно для спектакля, мы клали маты и ходили по проволоке.
Еще я стал заниматься спортом в связи с песнями. Я очень серьезно отношусь к спортивным проблемам и пою песни о спорте. В спорте есть большая драматургия. Там есть столкновение всегда. Кто-то хочет выиграть, кто-то не хочет проиграть. В этом есть парадокс, потому что выиграть может только один. Поэтому я написал несколько спортивных песен.