А как Краевский ее целовал! Так бережно и нежно, будто она тонкостенный стеклянный сосуд, который может пойти трещинками и рассыпаться при неосторожном прикосновении. И губы у него такие… сладкие, такие… Кристина не додумала эту мысль до конца, потому что по всему ее телу прошла горячая волна и запылали щеки от прихлынувшей к ним крови. А Танька-то какова? Как мгновенно сориентировалась! Подруга называется! Прыг-скок на ее еще не до конца остывшее место! И что же делать? Вот так запросто отдать Игоря Таньке? С какой это стати? Да и вообще, Краевский влюблен в нее, Кристину! Да ей стоит только посмотреть на него поласковей! Она сегодня же зайдет к нему домой, как приходила уже неоднократно. Если нужно, она может даже попросить прощения, свести все дело к не очень умной шутке. И тогда она уже обязательно войдет в их квартиру, и примирение их будет таким… таким… Кристина еле сдержала сладострастный вздох и даже незаметно дотронулась рукой до живота, из которого, как оказалось, и исходили горячие волны. Ох, до чего же ей сейчас не до синусов и косинусов…
* * *Танька Казакова прилипла к Игорю намертво, и даже домой после школы они шли вместе. Игорю ничего не надо было говорить, потому что Танька по-прежнему щебетала о всякой ерунде, не умолкая ни на минуту. Наверно ей казалось, что если она замолчит, то он непременно спросит, чего она к нему привязалась, и ей придется как-то объяснять свой неожиданно появившийся к нему интерес. Казакова жила в здании, которое стояло сразу за домом Краевских. Игорь, подойдя к своему подъезду, намеревался сухо попрощаться с Танькой, но она продолжала рассказывать о каком-то фильме, который совершенно его не интересовал. Он через минуту непременно заткнул бы ее фонтан дружеским «Пока!», если бы не увидел Кристину, решительным шагом идущую то ли к ним с Танькой, то ли к себе домой, ведь она жила напротив дома Казаковой. Не долго думая, Игорь взял Таньку за руку и потянул за собой в подъезд. Та и не собиралась сопротивляться. Уже в лифте Краевский резко прижал девушку к себе и впился в ее губы своими. Теперь он уже ученый! Нечего с ними цацкаться и разводить китайские церемонии! Только сила и натиск! А потом эту Таньку можно выбросить вон, как отработанный шлак! Так поступили с ним, и он теперь будет поступать только так!
Казакова тоже церемоний не разводила. Она в ответ так же крепко прижималась к Краевскому и страстно отвечала на его поцелуи. Игорь чуть ли не на ощупь открыл дверь, потому что продолжал целоваться с Танькой. В коридоре они сбросили верхнюю одежду на пол и опять страстно обнялись.
Игорь очнулся неожиданно, когда вдруг ненароком наткнулся взглядом на расширившиеся от ужаса глаза Казаковой. Они лежали на ковре его комнаты. Танькины джинсы были расстегнуты и спущены, а он путался в своих. Игорю вдруг стало невыносимо стыдно и жутко, почти как Таньке от того, что он сейчас собирался сделать. Он натянул джинсы и, тяжело дыша, сел на ковер спиной к распростертой однокласснице. Неужели он не сможет быть жестким и циничным? Но разве не он мечтал о мести?! Очень подходящий случай! И чего остановился? Может, продолжить? Нет… все-таки он не насильник… Танька за его спиной зашевелилась, но он даже не повернул к ней головы. Если она сейчас по-тихому уйдет, это будет лучше для них обоих.
Он ждал довольно долго, но за спиной не раздавалось ни звука. Игорь, неприязненно скривившись, вынужден был повернуться. Танька сидела на ковре с уже натянутыми, но так и не застегнутыми до конца джинсами и смотрела на него непонятным взглядом.
– Ну и что? – спросил он, чтобы хоть что-нибудь спросить.
– Ты мне очень нравишься, Игорь, – прошелестела Танька. – И если бы ты сказал мне хоть одно ласковое слово, то я бы… я бы… пожалуйста… что хочешь, но…
– Слушай, Казакова, – перебил ее он, – а если я завтра опять приду в школу в своих «пенсне», как трогательно называет мои очки Кравцов, то, может, ты еще и поцелуешься со мной прилюдно, а?
– Я не хочу прилюдно, – сказала Танька и опять обвила своими руками его шею. – Я хочу, чтобы мы только вдвоем…
При этих словах Игорь отшвырнул ее от себя. Слыхал он уже про «только вдвоем»! Хорошо, что еще не у мусоропровода он получает очередную порцию пошлого вранья! Он как раз хотел сказать этой дуре, чтобы она убиралась вон, но Танька опять еле слышно прошептала:
– Ты же получил мое письмо в Валентинов день. Я видела…
Казаковой так нравился новый имидж Краевского, что сейчас ей уже казалось: то письмо она писала вовсе не в шутку. Он уже и тогда ей нравился. И всегда нравился, невзирая на уродливые очки. И инженером Гариным она называла его любовно и ласково. Да что там говорить, он ведь еще и не снял очки, а она в кабинке школьного туалета уже просила Кристинку отказаться от него. Значит, какое-то чувство к нему уже рождалось в ней…
– Какое еще письмо? – осторожно спросил Краевский.
– Такое… о любви… там рядом наши ребята толкались и лейку чуть не опрокинули… кое-что расплылось, но я была не в силах написать еще одно… такое же…
Пораженный Краевский молчал. Он действительно получил листок в клетку с расплывшимися буквами. Танька, конечно, могла видеть, как ему в руки сунули это письмо, но, если бы писала его не она, то не знала бы, как оно выглядело.
– Скажешь, что это ты звонила потом и молчала в трубку? – мрачно спросил он.
Казакова действительно звонила, чтобы розыгрыш обрел классически законченную форму. Ей даже хотелось подхихикнуть в конце, но что-то удержало ее тогда. Может быть, предчувствие того, что шутка не такая уж шутка? Теперь-то окончательно ясно, что ей не до розыгрышей… Таня закрыла лицо руками и совершенно искренне расплакалась.
Краевский смотрел на плачущую девушку и не мог понять, верит он ей или нет. Верить и хотелось, и не хотелось одновременно.
– Ну, ладно, Тань… не плачь – сказал он. – Не стою я этого… честное слово…
– Стоишь… стоишь… – всхлипывала Казакова и неожиданно для себя и опять-таки совершенно искренне закончила: – Я люблю тебя, Игорь… клянусь…
Она выцарапала бы глаза всякому, кто сказал бы, что это неправда, что еще вчера она ни о чем серьезном не думала. Не думала даже тогда, когда звонила ему на неделе, чтобы передать домашние задания. Все это было давно, в далеком прошлом, о котором не стоит и вспоминать. Сегодня она уже любила его изо всех сил. Сегодня наступил совершенно новый день, новая эпоха. Эпоха ее любви…
Краевский подвинулся к ней и осторожно дотронулся до ее спутанных светлых волос. Таня вздрогнула и замерла. Он оторвал ее руки от лица и начал целовать в мокрые щеки, так же нежно и бережно, как целовал Кристину. Сквозь сомкнутые веки девушки продолжали бежать слезы. Игорь прижал ее к себе и, поглаживая по волосам, уверенно сказал:
– Все будет хорошо, Таня… вот увидишь… у нас с тобой все будет хорошо…
* * *После вечера, который она провела у старой дворовой подруги Галки, у Жени все разладилось с мужем. Из отношений исчезли гармония и доверительность. Жене казалось, что Сергей подозревает ее в измене, хотя она ничего такого не совершала. Но неотвязные мысли о Ермоленко казались ей преступными, и потому Женя считала, что у мужа есть основания ей не доверять. Сергей стал чаще задерживаться на работе, а дома мрачно сидел в кресле, уставившись в недавно купленный навороченный «LG». Он даже покинул свое насиженное место в кухне у маленького, подвешенного к стене телевизора. По ночам они еще сплетались в единое целое, но Женя по-прежнему представляла с собой Александра, а о чем думал Сергей, ей было и вовсе неизвестно.
Однажды Женя пришла с работы раньше времени. В старом здании завода, где находилось ее бюро, взялись травить тараканов. Сотрудников с обеда распустили по домам, дабы они случайно не вымерли вместо удивительно живучих насекомых. Дома Женя застала растерянного полуодетого Игоря, который своим телом пытался закрыть проход к себе в комнату. Она вовсе не собиралась туда заходить, но сын выглядел настолько странно, что, отодвинув его с дороги властной рукой, Женя заглянула в дверь. На раскинутом диване, завернувшись в покрывало, сжалась в комок светловолосая девушка. Ее ореховые глаза смотрели на Женю с ужасом приговоренной к смерти.
Ничего не сказав ни Игорю, ни девчонке, Женя прошла в другую комнату и опустилась на диван, не снимая дубленки и сапог. Да и какие могут быть сапоги, когда ее уютный домашний мир рушился.
Сначала из комнаты Игоря, а потом из коридора некоторое время до нее доносились сдавленный шепот и какие-то шелестящие звуки. После хлопка входной двери в гостиную зашел Игорь, одетый и застегнутый по всем правилам. Женя вопросительно уставилась на сына.
– Мама, я люблю ее, – сказал Игорь.
– Кто она? – спросила Женя, хотя это не имело существенного значения.
– Моя одноклассница, Таня… Таня Казакова. Ты ее знаешь.
– Мама, я люблю ее, – сказал Игорь.
– Кто она? – спросила Женя, хотя это не имело существенного значения.
– Моя одноклассница, Таня… Таня Казакова. Ты ее знаешь.
Конечно же, она знает Таню Казакову. Еще бы ей ее не знать, если она учится с Игорем с первого класса.
– Ну… и чем же вы занимались? – опять задала бессмысленный вопрос Женя.
– Я люблю ее, – повторил Игорь, и его глаза жестко блеснули новыми линзами.
Женя поняла, что в настоящий момент одноклассница Таня Казакова является для сына самым главным в жизни, и ему, скорее всего, совершенно наплевать, что Женя скажет на их счет. Но промолчать она не смогла, а потому сказала то, что была обязана сказать как мать:
– Вам только семнадцать лет.
– Мне в мае будет восемнадцать, – мгновенно среагировал Игорь.
– А Тане?
– А Тане… в декабре.
– Вот видишь!
– Что я должен видеть? – взвился сын.
– Вы несовершеннолетние!
– И что!!! – В голосе Игоря Женя явственно уловила новые для себя металлические нотки.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы испортили друг другу жизнь, – сказала она.
– Как мы можем испортить, если любим друг друга?! – запальчиво выкрикнул Игорь.
– От любви… такой, как у вас… иногда случаются дети…Ты в курсе?
– Я женюсь!
– Глупо… впереди целая жизнь, – устало вздохнув, сказала Женя. – Вам обоим надо учиться. А чтобы содержать семью, нужны деньги.
– А ты? Сколько тебе было лет, когда ты меня родила?
– Честно говоря, немного, – улыбнулась Женя, и сын, чутко уловив изменение в ее настроении, опустился рядом и принялся снимать с ее ног сапоги. Она сбросила ему на руки еще и дубленку, сказав в заключение: – Но именно потому я и хотела бы, чтобы вы это сделали как можно позже.
Теперь у Жени был предлог поговорить с Сергеем. Накормив его ужином и вымыв посуду, она бесцеремонно выключила телевизор, который за едой муж включал, чтобы смотреть на экран, а не в глаза жене. Сергей непонимающе взглянул на Женю.
– Нам надо поговорить, – сказала она.
Сергей смешно втянул голову в шею, будто ожидая получить от нее хороший удар по затылку. Женя усмехнулась. Удар он сейчас действительно получит.
– Наш сын живет половой жизнью, – выпалила она, протирая полотенцем совершенно чистый и сухой стол.
– В каком смысле? – растерянно спросил муж, будто в том, что он услышал, мог быть какой-то скрытый смысл.
– В прямом.
– С кем? – окончательно испугался Сергей. По его сумасшедшим глазам Женя поняла, что он представил в качестве партнерши Игоря алкоголичку Тосю, а в качестве любовного алькова – глухое бетонное строение в глубине двора с помойными баками внутри.
– С одноклассницей, – сказала Женя и увидела, что муж с трудом сдержал облегченный выдох. Конечно, если бы у них не было опасений на предмет Тоси, вряд ли Сергей сейчас обрадовался бы ее сообщению. До чего же в этом мире все относительно!
– М-может, это еще н-несерьезно? – прерывающимся от волнения голосом спросил Сергей.
– Куда уж серьезней! Я застала их практически за этим… за самым…
– М-может… это так… просто игры?
– Сережа! Это в наше с тобой время могли быть игры! А сейчас молодежь твой любимый телевизор так просветил, что она ниже своего достоинства считает какие-то там игры. У них все сразу по-настоящему: «Купи презерватив – или засохнешь!»
– Ты думаешь, он купил? – с надеждой в голосе спросил муж.
– Не уверена, потому что он собирается жениться, если что.
– Идиот! – Сергей вскочил и забегал по кухне.
– Вот и скажи ему об этом!
– А ты-то разве не могла сказать ему сразу… как говорится, по горячим следам?
– Я уже сообщила ему все, что думаю по этому вопросу, но ты можешь поговорить с ним еще раз, по-мужски. Ты же отец!
– Отец? – как-то странно спросил Сергей и посмотрел на нее с большим подозрением.
Женя перестала тереть стол и, прижав к груди полотенце, спросила:
– А ты что, никак сомневаешься в этом?
– Честно говоря, последнее время я во всем сомневаюсь, – пробормотал Сергей и отвел глаза.
– Это почему же?
– Потому что недавно в процессе, так сказать, любви ты назвала меня Сашей!
– Не может быть… – прошептала Женя и в изнеможении опустилась на кухонную табуретку.
– И тем не менее я слышал это собственными ушами!
– Почему же не сказал сразу?
– Ага! – сатанински обрадовался Сергей. – Значит, ты не отрицаешь, что у тебя есть еще какой-то Саша?! Кто он? Где ты с ним познакомилась?!
– Нет у меня никакого Саши, – честно ответила Женя, хотя в груди ее все сжалось и напряглось. Ее постыдная тайна все-таки выползла наружу, да еще в такой неподходящий момент. Хотя какой момент можно считать подходящим для этого?
– Врешь!!!
– Нет, не вру. – Женя решила честно во всем признаться и тем очиститься перед мужем. – Понимаешь, я недавно встретила своего знакомого, с которым мы в детстве жили на улице Вокзальной… Помнишь, я тебе рассказывала про свой старый двор и дом показывала?
– Плевать мне на этот дом, – грубо ответил Сергей. – Ты про Сашу лучше расскажи!
– Мне нечего больше рассказывать. Просто я встретила Сашу, и все. Поговорили – разошлись. И ничего больше…
– Женька! Зачем ты мне врешь?! Ты же не умеешь! У тебя же все на лице написано! Ты влюблена в него, да?!
– Нет, Сережа. Я была, конечно, в детстве в него влюблена, потому что вообще все девчонки были в него влюблены. Но когда мы разъезжались из дома на Вокзальной, мне исполнилось всего одиннадцать лет!
– Тогда было одиннадцать, а сейчас тебе… в самый раз! Признайся лучше честно, что, когда ты отправилась будто бы за мясом, ты весь вечер провела с ним!
– Нет! Что ты! Я же говорила, что была у Галки!
– На Вокзальной?
– На Вокзальной!
– К черту Галку! Ты была с ним! – взревел Сергей.
– Нет! – так же громко выкрикнула Женя.
И тогда он вдруг звонко и очень больно ударил ее по щеке. Жене показалось, что звон прокатился по всей квартире, по Тверской улице и даже, возможно, по всему земному шару. Звон стоял в ее ушах и не прекращался, потому что Сергей прав. Она не была с Сашей, но очень хотела быть с ним. А это почти одно и то же.
Женя бросила полотенце на чистый стол и вышла в коридор. Медленно надела сапоги, шапочку. Дубленку с трудом застегнула негнущимися пальцами. Она надеялась, что Сергей выйдет за ней в коридор и все как-нибудь еще утрясется, но муж так и не появился. Она вышла за дверь и постояла возле нее какое-то время. Нет, похоже, он так и не бросится за ней следом. Неужели все кончено? Ей почему-то вспомнился последний его лилово-фиолетовый гиацинт, и она с трудом удержалась от того, чтобы не разрыдаться. Она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Там было мрачно и слякотно. Круг света от фонаря перечеркивал косо летящий то ли мокрый снег, то ли дождь. Женя подумала о том, что пора снимать зимнюю одежду, и ужаснулась тому, о чем думает. Какая разница, в какой одежде быть, когда все в ее жизни рухнуло?
Женя огляделась по сторонам. Мимо проезжала бежевая иномарка. Вроде бы у Ермоленко такая же… Все-таки она плохо разбирается в этих машинах. Кажется, у Саши «BMW», а может, и «Audi» … Из-под колес веером брызнул грязный снег. Женя отпрянула, а бежевая машина затормозила возле нее. Водитель приоткрыл дверь, и она узнала Ермоленко.
– Саша? – удивилась и одновременно не удивилась она. Конечно же, в такой ужасный момент ее жизни он непременно должен был оказаться рядом, потому что идти ей абсолютно некуда. – Что ты здесь делаешь?
– Садись, – сказал он и открыл дверцу пошире. – Промокнешь. Кошмарная погода.
Женя подняла глаза на свои окна. Если бы Сергей смотрел на улицу, она вернулась бы домой, бросилась бы перед ним на колени… Но муж в окне не появился. Она безнадежно покачала головой и села в машину Ермоленко. Некоторое время они молчали, потом он сказал:
– Я тут теперь часто проезжаю.
Она хотела спросить, зачем, но не спросила, и он ответил сам:
– Чтобы тебя увидеть…
Опять можно было бы спросить, зачем, но Женя и на этот раз промолчала.
– Что ты молчишь, Женя? – Он наклонился к ней и заглянул в глаза.
Что она могла ему ответить? Она еще раз посмотрела на свои окна и, так и не увидев за ними Сергея, сказала:
– Поехали.
И они в полном безмолвии сначала выехали к реке, повернули к самому широкому в их городе мосту, похожему на Питерский, выехали на Пролетарскую улицу и принялись кружить по залитому рекламными огнями мокрому городу. Из-под колес по-прежнему летели брызги и комки мокрого снега, а в салоне удушливо пахло ароматической елочкой, которая покачивалась прямо перед Жениным носом.
– Куда мы едем? – наконец спросила она.
– Так… просто катаемся… и все… – ответил Ермоленко и притормозил на самом краю города перед мокрыми полями бывшего совхоза имени Эрнста Тельмана, антифашиста и большого друга советского народа. О самом Тельмане все уже как-то запамятовали и, когда ездили в поселок бывшего совхоза и нынешнего «ЗАО Племхоз» имени того же немецкого подданного за овощами, говорили потом, что капусту покупали в Тельмане, словно в каком-нибудь Комарове или Пупышеве.