Ермоленко наконец повернул свою голову от грязно-серых полей к Жене. Глаза его смотрели на нее просительно и настороженно. Она ответила ему таким же пугливым взглядом.
– Ты не помнишь, что написала на той нашей детской открытке, которую мы разрезали на части? – спросил он.
Если бы он задал ей этот вопрос какой-нибудь час назад, она ответила бы, что не помнит. Но сейчас уже бессмысленно было это скрывать, и Женя ответила:
– Я написала, что люблю тебя.
– С тех пор прошло столько лет, – дрогнувшим голосом отозвался Ермоленко.
– А будто и немного, – ответила Женя.
Он нагнул к ней свою красивую голову и поцеловал в губы. И для бедной Жени в этот момент потеряло значение все: и некрасивая ссора с Сергеем, и его лилово-фиолетовый гиацинт, и даже так неожиданно начавшиеся половые упражнения несовершеннолетнего сына. Всю жизнь ждавшая «алые паруса» Ассоль получила поцелуй капитана Грея, всю жизнь копошившаяся по дому Золушка обрела своего принца! Какие пустяки этот грязный полуснег-полудождь за окном машины! Ну и пусть вместо морского простора или бального зала перед глазами всего-навсего осклизлые поля «ЗАО Племхоза имени Тельмана»! Золушка нисколько не расстраивается от того, что вместо запаха роз голову кружит приторный ванильный аромат качающейся у лобового стекла елочки!
А потом они поехали на улицу Ижорского Батальона в однокомнатную квартиру Саши. Женя старалась не думать о том, что будет завтра. Для нее существовал только этот вечер, эта ночь и любимый мужчина, которого она ждала всю жизнь.
Утром ее разбудил звонок собственного мобильника. Женя осторожно выползла из-под Сашиной руки и поднесла трубку к уху. Звонил Сергей.
– Ты где? На работе? – встревоженным голосом спросил он.
– Где ж еще! – ответила Женя, посмотрела на настенные часы и похолодела: она опоздала на завод совершенно безнадежно.
– Домой вернешься или… – Голос Сергея в трубке стал еле слышен.
– Или что?
– Или… что мне сказать Игорю? Я и так весь изоврался. Он смотрит на меня, как на ненормального…
– Я приду, – сказала Женя и отключилась.
Она повернулась к Саше. Он, конечно же, не спал. Светлые ресницы подрагивали, губы слегка улыбались. Лицо было таким умиротворенным, что Женя тоже невольно улыбнулась, несмотря на невеселые мысли о Сергее и Игоре. Она провела рукой по его щеке. Он прижал ее руку к своим губам и поцеловал, все так же не открывая глаз.
– Почему ты на меня не смотришь? – спросила она.
– Боюсь, – ответил Саша.
– Чего?
– Вдруг я открою глаза, а ты исчезнешь. Вдруг ты – только плод моего расстроенного воображения…
– Вообще-то мне уже давно пора было исчезнуть. Представляешь, я опоздала на работу!
– Наплюй на нее, – сказал он и открыл глаза.
Женя в очередной раз поразилась их серому цвету и глубине.
– А ты разве безработный? – спросила она. – Тебе на службу не надо?
– Надо. Только мне повезло: я сам себе командир. Могу и закосить слегка. День у меня ненормированный. Отработаю после. Я люблю свою работу, но в данный момент она уж точно не волк, в лес не убежит. Ничего срочного…
Он привстал, обнял ее, легко повалил на постель и шепнул в ухо:
– Женя, не уходи… Я умру без тебя, мои подчиненные лишатся начальника, и вообще вся «Электросила» встанет.
Она замерла, счастливо поеживаясь от его быстрых и частых поцелуев. Потом нашарила возле себя мобильник, набрала номер начальницы и, смущаясь под пристальным взглядом Александра, попросила оформить ей день за свой счет по семейным обстоятельствам. Начальница согласилась без лишних слов и расспросов, поскольку инженер высшей категории Евгения Краевская позволяла себе подобное не часто. Но вместо того чтобы обрадоваться, что все так хорошо устроилось, Женя погрустнела.
– Я делаю что-то не то, – убежденно сказала она.
– То… – выдохнул он и опять поцеловал ее в шею.
Женя обняла его, запретив себе на время выпрошенного за свой счет дня думать о чем-либо другом, кроме того, что сейчас происходило между ней и Сашей. Ничего более жгучего и неистового с ней не было никогда. Может быть, Сашины ласки доводили ее до такого исступления, потому что она чувствовала, что не имеет на них права. Ощущение вины перед мужем и сыном добавляло горечи в сладость и делало терпкими, будто отравленными, поцелуи Ермоленко. Ей одновременно хотелось и плакать, и петь, и хрестоматийно броситься под поезд после того, как…
После очередного «того, как» Женя пошла в душ. В синем пластиковом стаканчике на стеклянной полочке у зеркала стояли две зубные щетки. Вчера вечером она была в таком странном взвешенном состоянии, что этого не заметила. А вот на полочке еще и заколка… Можно, конечно, предположить, что Ермоленко любит чистить зубы двумя щетками: одной – начерно, другой – набело. Но вряд ли он использует в своем туалете женские заколки. И этот халат на крючке. Он темно-синий и может подойти мужчине, но… какой-то слишком маленький…
Все ясно. У Саши есть женщина, причем постоянная, для которой всегда наготове зубная щетка и халат. Женю захлестнула волна такой горючей ревности, что, будь у нее в руках ножницы, она изрезала бы этот халат в клочья. Чтобы как-то разрядиться, она сломала пластиковую заколку и бросила обломки под ванну. Да что же это такое?! Она, Женя, пошла на такое… на такое… что не знаешь, как и расхлебать, а тут еще какие-то бабы бывают, в душе моются, в синие халаты наряжаются, а по утрам еще и зубы чистят, как у себя дома. У Ермоленко наверняка не квартира, а проходной двор. Может быть, эти женские вещи – вообще общие, дежурные! Для любой и всякой… И она, Женя, – любая и всякая… Та, которая на данный момент подвернулась… А она-то, дурища, растаяла и растеклась, как варенье по блюдечку.
А что если надеть этот халат и выйти в нем к Ермоленко? Женя сняла халат с крючка и поднесла его ворсистую ткань к носу. Слегка пахнет духами. Чужими и неприятными. Нет, она не сможет надеть одежду другой женщины. Это все равно что натянуть ее кожу… зацелованную Сашей… Женя всхлипнула и пустила воду, чтобы Ермоленко ненароком не услышал ее рыданий. Она сама во всем виновата. Она сама до умопомрачения хотела его объятий, а теперь зачем-то льет слезы. Глупо думать, что у сорокалетнего Саши до нее не было женщин. А если какая-то из них забыла свой халат, так что же… Ей-то какое дело до этого? Она и сама та еще особа! Ночь провела с Сашей, а «после работы» собирается вернуться домой… Какой ужас! И зачем она это устроила? Это все не для нее. Ложь не для нее. Измены…
Под прохладными струями Женя немного успокоилась. Вышла из ванной, улыбаясь, и, вместо того чтобы уйти, снова обняла Ермоленко. К горечи вины перед семьей прибавилось еще более распаляющее ее душу чувство ревности к владелице зубной щетки, синего халата и заколки. Она сейчас так поцелует Сашу, что он забудет и думать про всякие заколки! Она станет для него самой главной женщиной на свете! Он сам разрежет ножницами чужой халат, сломает лишнюю зубную щетку и выбросит ее обломки под ванну, поближе к заколке!
– Когда мы снова увидимся? – спросил Саша, подавая Жене дубленку.
– Не знаю, – ответила она.
– Почему?
– У меня семья.
– И что же ты скажешь в семье?
– Не знаю…
– Я довезу тебя.
– Нет.
– Провожу?
– Нет.
– Как-то, это не…
– Мне так лучше.
– Ну… как знаешь…
Оставшись одна на лестничной площадке, Женя поняла, что Саша не станет резать ножницами синий халат. Возможно, его владелица будет скрашивать ночи этого холостого мужчины в отсутствие Жени. Как же все это гнусно! И она сама – гнусная, мерзкая прелюбодейка!
* * *– Ты была у него? – спросил Сергей, как только Женя переступила порог квартиры.
«Неужели и он не ходил сегодня на работу?» – подумала она, бросив быстрый взгляд на часы, и ответила:
– Да, я была у него.
– И в тот раз тоже?
– Нет. Тогда я действительно была у Галки, – сказала Женя, сняла дубленку и повесила ее в шкаф. Сразу защемило сердце от обыденности и привычности собственных действий и окружающих ее вещей. – И если бы ты не сделал того, что сделал… я никогда бы к нему не пошла…
– Никогда?
– Ну… не знаю… Скорее всего, не пошла бы.
– Ты его любишь?
– Не знаю…
Они помолчали. Сергей стоял, скрестив руки на груди, будто отгораживаясь от нее, потом безвольно опустил их вниз и сдавленно произнес:
– Прости меня, Женя…
– Конечно, – односложно ответила она, прошла в кухню и села за стол, уронив голову на руки.
– И как же мы будем жить дальше? – спросил Сергей, усаживаясь на свое любимое место напротив нее.
Она пожала плечами и сквозь сомкнутые руки прошептала:
– Как раньше. Но если хочешь, можешь со мной развестись.
– А с Игорем? С Игорем ты тоже разведешься? – крикнул Сергей и так стукнул по столу кулаком, что громко булькнул водой стоящий на нем электрочайник.
– И как же мы будем жить дальше? – спросил Сергей, усаживаясь на свое любимое место напротив нее.
Она пожала плечами и сквозь сомкнутые руки прошептала:
– Как раньше. Но если хочешь, можешь со мной развестись.
– А с Игорем? С Игорем ты тоже разведешься? – крикнул Сергей и так стукнул по столу кулаком, что громко булькнул водой стоящий на нем электрочайник.
– Не говори ерунды. Игорь уже взрослый.
– Думаешь, взрослому Игорю все… это… понравится?
– Думаю, не понравится. Но ведь и Игоря не очень смутило то, что мне не понравилась его голая возлюбленная в моем доме!
– Значит… все? – незнакомым голосом спросил Сергей.
Женя подняла на него глаза и ответила:
– Как скажешь, так и будет.
– То есть ты предлагаешь мне терпеть твои приходы и уходы?
Вид растерянного жалкого Сергея почему-то разозлил Женю.
– Ты мог всего этого не допустить, но, вместо того чтобы поверить мне, дал… оплеуху! Предлагаешь забыть это, да?! – крикнула она.
– Н-но… ты же сказала, что прощаешь…
– А что мне остается делать?
– Женя! – Сергей вдруг взял ее за руку и заговорил горячо и страстно, как в юности: – Я люблю тебя… Ты знаешь… Я потому и ударил, что не вынес… Прости! Прости! Мы столько лет прожили, как говорится, душа в душу! Ты только вспомни! Мы же всех друзей распугали своей любовью! Нам никто не нужен был, кроме друг друга! Как же все может исчезнуть в один миг только оттого, что ты встретила какую-то там детскую любовь?!
– Она на день твоей пощечины была детской любовью… А этой ночью, Сережа, я с ним спала.
– И что? Испытала неземные ощущения? Разве тебе со мной было плохо?
– Хорошо.
– Ну вот…
– А с ним – невероятно хорошо… фантастически… – Женя посмотрела на мужа вмиг повлажневшими счастливыми глазами, но Сергей расхохотался ей в лицо:
– Женька! Дуреха! Неужели ты не понимаешь, что это только на новенького – невероятно и фантастически, а привыкнешь – все станет таким же обыденным и проходить будет, как у всех, между ужином и футболом… или любимым твоим сериалом?!
– Может, ты и прав, – задумчиво сказала Женя.
– Конечно, я прав. И вообще, еще неизвестно, понравишься ли ты ему в халате… с запахом кухни в волосах или, скажем, больная… А я тебя всякую люблю. Мне все равно, какая ты. Я тысячу раз доказывал тебе это! И потом, Игорь! Он, конечно, взрослый, но не настолько, насколько воображает! Он всего лишь школьник! И ему летом предстоит операция!
– Я знаю, Сережа. Ты во всем прав, но…
– Убью его… – тихо сказал Сергей.
Если бы он это прокричал, Женя, наверно, улыбнулась бы. Но муж сказал это так просто и без надрыва, будто и впрямь готов был это сделать.
– Брось… – прошептала она. – Я тебя возненавижу, если ты его…
– А какая мне разница: не любишь – ненавидишь! Один черт!
* * *Кристина, что называется, кусала локти. Ее лучшая подруга Танька Казакова, с которой они дружили с тех самых пор, как Кирьяновы переехали из Питера в Колпино, умудрилась так натянуть ей нос, что хоть из дома его теперь не показывай! Танька всюду ходила с Краевским за ручку. Они обнимались прилюдно и целовались во всяких укромных уголках школы. Глядя на их отрешенные от земных забот лица, Кристина подозревала, что в своих отношениях они зашли гораздо дальше поцелуев.
Кристина пыталась воззвать к Танькиной совести, но та припоминала ей разговор в кабинке школьного туалета, когда она сама сдуру отказалась от Краевского. Кристина пыталась внушить Казаковой, что та тогда неправильно ее поняла, но подруге было все равно. Она смотрела на Кристину идиотским взглядом влюбленной самки и бубнила только одно: как будет здорово, когда они с Игорем поженятся, и случится это непременно сразу после выпускного вечера.
– Вы же несовершеннолетние! – пыталась образумить ее Кристина.
– Это не имеет принципиального значения, – отвечала ей Танька.
– То есть ты хочешь сказать, что…
– Я хочу сказать, что пойду на все, чтобы нас расписали.
– А как же институт?
– Да плевать мне на институт, когда такая любовь!
– А он?
– А что он?
– Ему-то уж точно надо учиться, а то, – вспомнила очень важный аргумент Кристина, – загремит в армию!
– Какая армия, когда у него ужасное зрение! – напоминала ей Танька.
– Ну…все равно, – не сдавалась Кирьянова, – мужчина должен выучиться!
– Пусть себе учится, разве я против? – Ничто не могло смутить счастливую Казакову.
– А деньги? Кто будет зарабатывать? Семью же надо на что-то содержать?
– Ну ты, Кристинка, прямо как мать родная! Устроимся как-нибудь! Ты, главное, за нас не переживай! – беспечно смеялась Танька, целовала подругу в щеку и убегала на свидание к Игорю.
Кристина не могла допустить, чтобы этот кошмар продолжался и далее. Шуструю Таньку надо нейтрализовать. Краевский не должен достаться ей. Кирьянова плохо спала ночами. Ей снился Игорь в своих чудовищных очках, но во сне они вовсе не были ей противны. Они по-прежнему целовались с ним среди огромного множества полосатых кошек, и Кристина говорила им, что когда они с Игорем поженятся, то обязательно всех до единой возьмут к себе домой. Полосатые твари хитро щурились, а количество их с каждым сном все прибывало и прибывало.
В конце концов изнуренная кошачьими снами Кристина вспомнила про Валерку Кравцова, которому Танька Казакова всегда нравилась и который нынче странно бездействовал.
– И сколько ты будешь это терпеть? – спросила она однажды Валерку.
– Что именно? – спросил он.
– Сколько будешь терпеть, что с твоей любимой девушкой на виду у всех обнимается какой-то Краевский?
– А что я могу сделать? – растерялся Кравцов.
– Ну ты даешь! – возмутилась Кристина. – Дуэли, конечно, нынче не слишком распространены, но и без дуэльных пистолетов можно объяснить сопернику, где его место.
– Ты так считаешь? – проронил изумленный таким простым решением мучившего его вопроса Валерка.
– Я уверена в том, что за любовь нужно бороться. А девушки… – На этом месте Кристина даже умудрилась лихо подмигнуть однокласснику. – Они всегда выбирают победителей! Учти это!
Кравцов отошел от Кирьяновой, задумавшись, но полагаться только на него Кристина не могла. Поскольку Танька сегодня уехала с родителями на похороны какого-то родственника, появилась возможность навестить Краевского, как бывало, на дому, не встретившись там с Казаковой.
* * *– Выйдем на «наше место» на пару минут, – многозначительно сказала Кристина Игорю, когда он открыл дверь квартиры.
– Меня тошнит от того места, – зло ответил ей Краевский.
– Тогда разреши мне пройти…
– Зачем?
– Затем, что мне есть что сказать тебе. – Кристина видела, что Игорь совершенно беспардонно собирается захлопнуть перед ее носом дверь, и потому торопливо добавила: – Это касается Тани.
– Говори здесь, – не сдался Краевский.
– Хорошо, – нехотя согласилась она, пожирая глазами необыкновенно похорошевшего юношу. Если бы она не была такой дурой… Если бы имела Танькино чутье… Она бы сейчас целовала эти чудесные бархатные глаза…
– Ты думаешь, твоя Танечка тебя любит? – начала она.
– Не твоего ума дело, – усмехнулся Игорь и опять хотел закрыть дверь.
Кристина поставила на порог ногу в модном сапожке на тонком каблучке.
– Все-таки тебе придется меня выслушать, – сказала она и выпалила одним духом: – Мы с Танькой просто поспорили, что она раскочегарит тебя на секс, понял! Я говорила, что ты не такой, как все, а она утверждала, что такой же самец, как остальные!
– Врешь! – презрительно бросил ей он и легонько пнул ногой все в той же заношенной клетчатой тапке ее изящный сапожок.
– У меня есть доказательства, – сказала Кристина и ноги с порога не убрала.
– Ну!
– Помнишь День влюбленных?
– Ну!
– Ты ведь получил письмо, закапанное слезами, не так ли?
Краевский произнес очередное «Ну!», но оно уже не было таким уверенным и грозным, как первые два.
– Так вот! Это мы с ней вместе сочинили и закапали водой из лейки, которая на окне кабинета математики стоит… чтобы было похоже на слезы по поводу безумной к тебе любви. Что, разве Танечка ничего об этом не говорила?
– Говорила, – ответил Игорь.
Кристина растерялась. Такого поворота она не ожидала. Танька, видать, совсем умом тронулась, если рассказала…
– Зачем ты пришла? – спросил Краевский.
– Ну… чтобы предупредить, что с Танечкой не все так чисто… – пролепетала Кристина.
– А тебе-то что за дело до этого?
– Мне-то… а я… жалею, что так себя повела… Я боялась, что Танька после этого письма будет смеяться надо мной. Не могла же я после той дурацкой лейки признаться, что по-настоящему… люблю тебя… Ты прости меня, Игорь…
Последние слова Кристина произнесла совершенно искренне. Сейчас она была уверена в том, что все происходило именно так, как она рассказывает. Кристина даже не могла себе представить, насколько была не оригинальна и во всем походила на свою подругу. Зато Краевский это заметил. Лицо его пошло малиновыми пятнами. Он что есть силы пихнул ногой Кристинин сапог и все-таки захлопнул перед ее носом дверь. Девушка, вдруг совершенно обессилев, заплакала. Ей казалось, что она сейчас призналась в любви, как Татьяна Ларина, а ее предали! Посмеялись! Выгнали, как какую-нибудь приблудную кошку! Ох уж эти кошки, не зря они бесконечно снились ей последнее время.