Позволили инструмент взять. Уже хорошо...
--------------
...Копали повыше от воды, песок шел легко, только лопаты о камни иногда звякали. Один из узбеков помогал землю отгребать, другой на корточках сидел, заворожено уставившись на водную гладь. Может, столько воды не видел, может, не в себе человек. Работая лопатой, Петро подумал, что многие из команды не в себе: словно дергает их що-то - замрут вдруг, головой контужено вертят...
От "кухни" командные возгласы долетали, дымком тянуло - обед там готовили.
Могилку вырыли, девки вновь носами захлюпали.
- Вы бы униформ сняли. Пригодится, - посоветовал Петро.
- Неприлично голой хоронить, - заупрямилась Машка.
Ну, неприлично так неприлично. Положили в яму легкое тело, полосатой шапочкой лицо прикрыли. Андре "саперкой" песок осторожно сдвинул. Прикопали, послушали как фрау Матильда молитву читает. Социал, все говоривший что "атеисте", тоже стоял, слушал. Вроде нормальный человек, хоть и германец. Сейчас делиться на "нормальных" да "дурных", ох, как придется.
- Э, фриссен[14] идете, чи ни? - позвал от костра энергичный Кащец.
Петро неспешно ел кашу с мясом, жмурился на солнце, да помалкивал. Собственно, Кащец и так за всю команду разглагольствовал. И как надо жить объяснил, и где лагерь ставить, и о разведке осторожной поведал. Ну и насчет "ордунга" непреложного. Миску новый капо себе отдельную заимел, остальным по посудине на четыре рыла досталось. С ложками тоже не особо богато - по кругу шли. Петро брал от Андре, передавал Машке, потом ложка доставалась австриячке - та, видать, разумом где-то на Акне застряла - смотрела в никуда, но зачерпывала и жевала исправно, только прозрачные ушки шевелились.
...Остров это был... Длинный, с мысами-загогулинами, глазами-озерами, зарослями кустарника, названия которого никто не знал. Возвышенностей мало, крупных деревьев вообще нет - с десяток пней, довольно свежих, пильных, и всё. Берега озера, или пресного моря все ж виднелись: днем вполне разглядишь не только вершины горные, на иглы Акна вовсе непохожие, но даже сосновый лес на берегу. Но далековато...
...Темнело неспешно, островитяне мелкого хвороста насобирали, ужин готовили. А когда Луна в небе появилась, начала команда "Versuchen" с ума сходить...
...Первым узбек завыл. Смотрел в небо, где два глаза-месяца разгорались, и вел тонкое бесконечное "иииииииииииии!". Народ сбился в кучу, отполз подальше. Земляк попрыгал рядом с безумцем, тоже отскочил. Закрыла лицо руками голландка, тоже кричать принялась. Кащец топором грозил, Тонька за капо цеплялась, зубами клацала. Потом чуть ли не все орали, к песку пригибаясь, с ужасом вверх глядя... Темнело небо, смотрела разноглазая двойная Луна на людишек сумасшедших, звезд становилось все больше, и скользили они, кажется, все быстрее, черный бархат вспороть грозили.
Петро понял, что и сам сейчас заорет. Андре зубы скалил, в "саперку" двумя руками вцепился: сейчас зубами черенок грызанет. Машка-землячка голову локтями прикрыла, по песку елозила, словно зарыться в него пытаясь. Нужно было что-то делать, пока все сглузду не съехали.
Грабчак, пошатываясь, доковылял до пожитков, подхватил котел. Прошел мимо Сары - сутулая еврейка сидела, плотно зажав ладонями уши, смотрела на воющих человеков широко распахнутыми глазами, но, вроде бы, в рассудке оставалась. Петро зачерпнул воды, вернулся к своим и окатил Машку. Девка взвизгнула, лысо-ежистую голову из ямки выдернула:
- Охренел, хохол вонючий?!
- Панику отставь, дурка!
Машка отряхивала ежик волос от песка и пшена: котел вымыли дурно, зато студеной водицы он с избытком вмещал. Андре сам собой в разум пришел, сбегал за водой, пытался поить австриячку, та отбивалась, обратно под ватник голову прятала. Но не визжала, просто трусилась всем телом. Петро принес еще водицы, кивнул французу, тот задрал Анкин ватник - вода осторожно полилась на девчачью голову - та зафыркала, затрясла ушами-льдинками.
Вой унялся: узбек убежал куда-то во тьму, остальные охрипли, в себя пришли или вода помогла. Вот к голландке поздно подошли - вроде и сидела та молча, от мира ладонями заслоняясь, а оказалось, кровь на песок капает - выдавила девка себе глаза. Бинтовать кровавые дыры пытались, слепая все молчала. Умерла под утро. А узбек всю ночь выл. Ходили искать - убегал по низким зарослям, в воду бросался и снова выл с дальнего мыса. Плюнули, в лагерь вернулись, выставив двух часовых, спать легли.
Узбек так и сгинул. Может и к лучшему: держать умалишенных негде, если вязать, так и веревки всего с два метра имеется. К тому же, почти у всех с головой не совсем гут.
Кащец в лагере командовал, друзья сказали, что рыбу идут ловить - никто не возражал.
- Так що те месяцы? - бурчал Петро, подвязывая к короткой расплетенной бечевке крючок. - Може, в рацион що накидали? Помутнение хирна[15]?
- Но. Это ты твердый. Кожный. Найн паник.
На "твердокожего" Петро не обиделся. Тут все жизнь с кожами работаешь, отчего ж самому не затвердеть? Да и не должен комсомолец приступам религиозных страха поддаваться. Ладно, может и не религиозных, но все равно не должен.
Нацепили улитку, пока не клевало. Надо бы удилище толковое найти. Да и вообще как-то толково осмотреться. Солнце пригревает, размаривает, но ведь нужно о деле думать.
- Кому, мы, Андрий, доверять коннен[16]?
- То вопрос. Социал, Арсен... так?
- Социал - гут. Арсен... хм...
- Он - юде.
- Тоже помозгуем. Гут, помозгуем. Из мадмуазелей? Машка стерво, но своя. Тетка Мотя, Сарка-иудейка...
- Анни, - ухмыляясь, подсказал француз.
- Що ты смехаешься? - рассердился Петро.
К бережку явился капо в сопровождении Тоньки-киевлянки. Кащец огляделся начальственно, положил на китель топор, начальственно погрозил рыболовам - не подсматривать! Принялись раздеваться, Тонька, повизгивая, полезла в воду. Петро машинально глянул, замер...
- Що? Богато шлюхости? - поинтересовался Андре.
Грабчак опомнился, перевел взгляд на леску. Осмыслив, спросил:
- Слухай, а ты давно трусы видел?
- Труса? Найн, округ смиливцы и храбривцы.
- Нихт храбрость. Трусы, одежка, фирштейн?
Понятно, с трусами в шталаге напряженно было. Кальсоны еще выменять можно, но трусы... Француз кинул беглый взгляд на купающихся: вода даже в полдень студена, глубоко не вошли, бесстыже стояли по колено, головы себе золой терли. Тонька для заключенной выглядела ничего, - видать, не врала что недавно в лагере, мослы из-под кожи еще не так выперли, хотя бледна как покойница. Кащеченко, как все в шталаге, на воздухе вдоволь наработался - спина коричневая от загара. И ноги смуглые, если на ладонь от колена и ниже смотреть. Повыше бледный.
Андре шепотом выругался.
- Може, цуфаль[17]? - предположил Петро. - Всяко бывает.
- Якой цуфаль, флюштен[18] треба. А шпик песок скормить с их шлюха.
- Не спеши, приглядимся.
Тонька, игриво взвизгивая, погрузилась, поплыла, высоко голову запрокидывая. Кащец что-то сказал, ответить девка не успела - исчезла. Капо замер...
Миг тишины, потом вода взбурлила, мелькнула задранная Тонькина нога, что-то широкое, серебристое, на огромный рыбий хвост похожее. Кащец кинулся к берегу...
Петро осознал, что они с французом уже метрах в десяти от кромки воды, и все пятятся, правда, удилище в руке осталось. Голый Кащец, с топором в руках, топтался и приседал, всматривался в воду - поверхность озера была спокойна.
- Тут рыбалить с оглядкой треба - прошептал Грабчак, чувствуя как сердце колотиться где-то под горлом.
Вечер выдался теплым, озеро лежало безмятежно-спокойное, на западе облака розовели. Друзья сопроводили Машку, помогли котел вымыть. На воду поглядывали - Кащец клялся, что водяной на них набросился, но понятно: в водах рыба типа акулы или вообще крокодил необъяснимый. Набрали котел, вернулись к костру. Сидел "Versuchen", в молчании...
Обе луны уже всплыли в темнеющее небо, но было не так жутко. Вот когда густая тьма подступила, заныли люди. Петро окатывал забившихся в конвульсиях товарищей водой, бегал к берегу котел наполнять. Да что ж за дурь такая?! Крокодила опасаются, но в меру, а звезды и лунные "глаза" их до падучей доводят. Алжирец язык себе прокусил, кровью брызгал. Зарема голосила безостановочно, Кащец топором им грозил, если не заткнуться. Узбек головой о песок бился - пришлось связать. К середине ночи вроде бы обессилили, поутихли.
Утром оказалось, что двое повесились. Петро и не думал, что так бывает: камень по грудь человека, веревка короткая, на пару петель и перекид через валун едва хватает. Изловчились, однако. Песок изрыли ногами, помучились, но справились. Узбек себя за колени держал, румынка спокойно обвисла...
Пополнилось песчаное кладбище. Днем удалось пару рыбок выудить, решили консервы экономить, крупяную уху варить. Кащец был мрачен, но с фрау Матильдой заговаривал, намеки делал.
После обеда, охраняя мойку посуды, друзья осторожно с девчонками и Арсеном поговорили. Дагестанец-еврей, несмотря на свою зачуханность, проявил храбрость и, вооружившись каменюками, тоже крокодила сторожил. Ситуацию все трое восприняли правильно, Машка сказал, что капо ей с первого взгляда ясен был, но нужно, конечно, проверить. Анни и Арсен подтвердили, что приглядывать будут.
После обеда, охраняя мойку посуды, друзья осторожно с девчонками и Арсеном поговорили. Дагестанец-еврей, несмотря на свою зачуханность, проявил храбрость и, вооружившись каменюками, тоже крокодила сторожил. Ситуацию все трое восприняли правильно, Машка сказал, что капо ей с первого взгляда ясен был, но нужно, конечно, проверить. Анни и Арсен подтвердили, что приглядывать будут.
Но приглядывать не пришлось. В сумерках капо момент выбрал и фрау Матильду в кусты увлек. Через мгновенье оттуда треск веток донесся, ор-мат, немецкий и обычный. Островитяне пошли разбираться.
Костистая фрау Матильда сидела на груди капо и орала в том смысле, что она вдова, человек верующий и не позволит всяким там херам протухшим бесстыдство творить. Кащец пытался вывернуться, но вдова не только уйму немецкой ругани знала, но и вмять мужчину умела не хуже якоря. Анни и француз стали говорить, что нужно успокоиться, немка, фыркая, поднялась. Освобожденный Кащец вскочил, молча выхватил из-под кителя кинжал. Оружия утаенного и такой прыти от капо никто не ожидал, фрау Матильда, взвизгнув, едва успела за поляка спрятаться.
- Що творишь? - закричал Петро. - Остынь, дурень!
- Да вы... я вас... вы хто?! - рычал капо. - Плесень пробирочная, все одно вас на кровь... Я старшим здесь, и та сука...
Фрау Матильда из-за спины поляка крикнула про вонючий русский жоп. Кащец зарычал, ткнул кинжалом поляка, отшвырнул в сторону... Фрау Матильда, голося, попятилась...
На капо навалились все разом: Петро руку с кинжалом выворачивал, Андре гада по почкам двинул, Машка зубами в шею вцепилась, эфиопка, Арсен и Анька на ногах провокатора повисли. Повалились на песок всей кучей визжащей, Алжир двинул капо по зубам. Выворачивая из пальцев фашистского пса кинжал, Петро пропыхтел Социалу, держащему вторую руку врага:
- Не ломай. Он сказать должен.
- Гут...
Но гут не получилось, упало в возню еще одно тело, мелькнула рука с зажатым камнем, стукнуло-хрястнуло, и на нос Грабчаку брызнуло теплым...
"Versuchen", отдуваясь, расцепилась и поднялась. Капо лежал на песке, пальцы рук еще подрагивали, но що-то толковое рассказать с пробитым черепом Кащеченко едва ли мог.
- Ты що? - спросил донельзя расстроенный Петро. - Он же говорить должен.
Сарка пожала сутулыми плечами и бросила камень:
- Капо. Сволочь. Разве таким жить нужно?
...Поляк умирал трудно - воспалился у него живот прорезанный, намучился парень. Девки ухаживали, пока в песок пшек не лег. Кладбище уже порядочное выросло.
Вжились в остров остатки "Versuchen". Быт наладился, без нового капо обошлись - "демократиш" решали или если по нормальному сказать, общими собраниями. Немецкий штык носил дневальный наблюдатель, ночи народ перестали пугать, разведку регулярно приводили, рыбу ловили и перловок собирали. С крокодилами выяснилось - не ящеры, а странные твари вроде мавок-русалок. Судя по сиськам, вполне женского полу, но кровожадные и наглые. Петро одной такой топором с берега пригрозил, так та тварюга, скалясь, что-то вроде бурульки[19] в ответ скрутила.
В общем и целом, задача стояла одна: переправиться на большой берег. Идея имелась единственная и всем понятная: сделать плот или лодку. От сисястых мокриц на плаву удастся отбиться - они, вроде, невооруженные. Дело было за малым: стройматериал отыскать...
Месяц прошел, другой. Ночи стали прохладнее. С едой особых проблем не было: рыба ловилась исправно, крупу в уху только для вкуса добавляли, консервы экономились. Трижды в день патрулировали берег, собирая все деревянное, выброшенное озером. Повезло с цельным стволом: крепким, даже с корнями. Еще имелись в наличии толстые ветки и стволик молодой сосенки. Друзья рискнули, на маленький соседний островок сплавали. Оружие наготове держали, но мавки-мокрицы не тронули. Зато подтвердилось, что дольше пяти минут плыть никак нельзя - вода ледяная. У Андре ступню на полпути свело - едва выволок друга Грабчак. Воды наглотались, добыли длинную ветку и массивный сук - но що толку? Слезы одни.
Вечером сидели у костра и Социал сказал то, о чем все думали:
- Вернутся за нами. Скоро.
Молчала "Versuchen". Петро чувствовал, как подрагивает сидящая рядом Анька. Сердечна она, деликатна, но закалилась, слезу уже не пускала. Фрау Матильда еще тем политруком была, умела настроить, личный пример подать.
Помолчали, потом Андре сказал:
- Мобилизацион треба. Полный. Мозг и денкен[20].
--------------------
Мобилизовались. На мозгах, понятно, не поплывешь, но хоть що-то сделать можно. Андре называл проект "пирогой", а по сути, бревно с противовесом-балансиром получалось. Алжирец с татаркой веревки из тряпок вязали, Петро с другом "крейсер" строили - с перемычками хлопот хватало. Социал на руки не очень способный, зато в математике-физике смыслящий, наблюдал, лучший курс высчитывал. Дело сложное, от ветра многое зависело. Остальные хозяйственной работой занимались, ну и к главному собранию личные тезисы готовили.
... Парус из мешковины сделали, но использовать его было сложно - мачты-то нет. Петро пытался растянуть полотнище и так и этак - ерунда получалась.
- Хер с им. Полатко буде, - сказал Андре, подгребавший большой лопатой.
Арсенчик, сидевший на носовой части пироги с "саперкой", уже дрожал. Оно и верно: десять минут на плаву и опущенные в воду ноги льдышками становились.
- Поворачиваем.
Завернули к портовой бухточке, Петро энергично подгребал ладонями, но по скорости бревно бревном и оставалось. Эх, надо было нос все-ж заострять. Сантиметры палубы сэкономили, а толку...
- Ничего, прорвемся.
Собственно, корабль готов, нужно решаться.
...Причалили, вытолкали пирогу на песок.
- Пошли, чаю глотнем, - приплясывал замерший Арсен.
- Та идите, - Петро пытался просунуть палец под веревку, скрепляющую распорку балансира - надо бы еще одну палку-закрутку вставить. Не дай бог, ослабнет в пути...
Повозился, вставил закрутку, вытер руки - прохладно, однако. По всему видать, осень пришла. Дожить бы до льда, уйти на большую землю...
Петро оглянулся: к берегу вышла Сарка, держащая под мышкой сложенный мешок.
- Рыбалить или що? - удивился Грабчак. - Снедать же собрались...
Сутулая девка поджала губы и вынула руку из мешка...
...Петро смотрел в ствол нагана. Вот оно що. Прав был Андре, и у баб свой шпик таился. Эх, перебрали ведь все кандидатуры, но не догадались. Ведь мышь сутулая, иудейская, що ей...
- Сдурела? - сыграл под дурня Грабчак. - Не игрушка. Где нашукала?
- Сталкивай, - приказала Сара.
- Що? - недопонял Петро.
- Бревно на воду, живее, - жестко процедила сутулая девка.
Грабчак почуял, что заговорить зубы не выйдет. И получалось, що пристукнут здесь дурного судостроителя, поскольку отдавать пирогу озеру он по-любому не будет. Тьфу, надо было с народом идти чай пить.
- Та не буду лодку портить. Вовсе тоды пропадем, - проворчал Петро, лихорадочно соображая, что толкового можно предпринять.
- Не сдохнете. Заберут вас сегодня-завтра, - злобно прошипела еврейская мышь. - Вы - ценные эксперимент. Бревно столкни, пусть плывет.
- Що? Хто? Нас заберут? - удивлялся и не понимал Петро, пытаясь хоть что-то придумать. Получалось, что кроме лопаты ничего под рукой и нет. Не достать сучку. А насчет лодки она врет: кроме нагана в мешке еще что-то. Наверное, харч прихватила, на островке отсидеться думает. Если с револьвером будет, ее там хрен возьмешь.
Сарка угрожающе наставила наган:
- До трех считаю. Раз...
- Да ты що?! Сама лодку не спустишь. И не можна меня стрелять. Услышат.
Девка бросила узелок мешка, стряхнула с плеч ватник, направила ствол оружия через плотный рукав.
- Заглушит. Два...
Стрельнет. Точно стрельнет. Да що ж такое?! Крыса-стукачка какая-то...
...Камень пролетел мимо плеча Сарки, разбрызгал воду. Девка обернулась, вскидывая револьвер, - Анька-камнеметательница, ойкнув, присела за реденькую защиту кустов. Щас застрелят дурочку. Петро, забыв о лопате, кинулся вперед. Понимал, что не успеет - фашистская иудейка повернулась навстречу, хладнокровно вытянула руку - ствол уже без ватника прямо в грудь. Щелчок курка... осечка. Ага, не вышло...
...Петро сшиб руку с револьвером, Сарка успела еще раз нажать спуск, грохнул выстрел, но пуля ушла в строну озера. Грабчак выкручивал тощее запястье с оружием, девка визжала и норовила укусить. Подбежала Анька, упала на колени, придавила голову голосящей вражины, зачерпнув песка, пихнула в визжащий рот.
- Обережней! - испугался Петро. - Ей говорить треба.
- То до хофликайт[21], - заверила подруга, пихая следующую жменю песка.
Прибежала остальная "Versuchen", наган уже был у Грабчака, шпионка плакала, кашляла и выплевывала песок. Нужно было ее водой отпаивать и срочно допросить.
Не хотела упертая иудейка разговаривать. И черенком лопаты ей грозили, и железом каленым, и иными способами - знали их в избытке, но стерво молчала как камень. Не, разговорить можно, только время это займет. А думалось Грабчаку, що времени-то и нету. Засиделись в отдыхе.