– А телефон его?
– Телефон в базе есть.
Мы поднялись по ступенькам в салон, и через три минуты я стал обладателем еще двух номеров – подружки Алены по имени Кристина и по фамилии Попригина и важного человека Михаила Владимировича. Оба номера я, на сей раз не полагаясь на память, занес в базу своего левого мобильника. И телефон этого Михаила Владимировича НЕ совпадал с тем, что я увидел в аппарате, похищенном у убиенного Вячеслава. Был он с московским префиксом. Возможно, это был другой Михаил Владимирович. Или у него имелась как минимум пара телефонов.
– На всякий случай я прошу тебя, – наклонился я на прощание к рецепционистке Кате, – не надо давать никому координаты Кристины. И сменщице своей, пожалуйста, об этом скажи.
Потом я снова подошел к столику, где Зоя вернулась к обработке ноготков грымзы. Последняя подняла на меня глаза и уставилась с удвоенным интересом – в салонах красоты секреты не держатся, и, видимо, маникюрша рассказала клиентке о том, кто я и чем занимаюсь. Наплевав на интерес клиентши, я обратился к девушке:
– Пожалуйста, Зоя, еще раз: уезжай. Немедленно. Прямо сейчас.
* * *Я вернулся к машине, проехал по бульвару вперед, развернулся в районе Маросейки и возвратился к Петровке. Было довольно стремно разъезжать и разгуливать в непосредственной близости от штаб-квартиры московского уголовного розыска, но я исходил из того, что труп Вячеслава обнаружили не далее как два часа назад. Вряд ли сыскари за это время успели меня установить и отправить мои данные в розыск.
В суши-баре на Каретном при моем появлении ударили в гонг и чуть не в пояс поклонились. Однако лица казахов и киргизов, изображавших здесь японцев, выглядели печальными. Посетителей, кроме меня, было не более двух. Золотых рыбок в аквариуме (и поваров, скучавших на открытой взору кухне) имелось явно больше. Заведение очевидно прогорало. Падение рубля делало их бизнес, основанный на морепродуктах, доставляемых за тридевять земель, явно малорентабельным.
Я занял место в дальнем полутемном углу. Подскочившей официантке сделал заказ: роллы и зеленый чай для моего друга-полковника. Мне самому есть совершенно не хотелось. Но кто знает, где мне теперь доведется ужинать? Вдобавок в ИВС и СИЗО меня точно не станут потчевать японской кухней. Поэтому для себя я заказал две пары суши и двойной эспрессо.
Буквально через минуту после того, как закуски подали на доске, с васаби, соевым соусом и маринованным имбирем, появился Перепелкин. Он будто подсматривал, когда все будет готово. Или имел феноменальную чуйку. Скорее, второе – иначе не сделал бы карьеры в столичной полиции. Одет он был в штатское – впрочем, в мундире я его давненько не видывал, чуть не со времен присяги.
Саня пожал мне руку, выразительно глянул на часы. Типа, занятой я человек, времени мне с тобой много терять некогда. Скомандовал: «Давай, рассказывай». С каждым годом и нашей новой встречей Перепелкин все больше набирал в высокомерии и снисходительности.
– Что там с убийством в Марьине? – спросил я.
– Работаем, – пожал плечами мой собеседник. – Больше ничего определенного сказать не могу.
Я всегда думал, что японскую кухню надо вкушать размеренно и неторопливо – но Саня свои роллы, напротив, именно что жрал, другого слова не подберу. Хватал прямо рукой рисовый рыбный колобок, обмакивал его в соус и целиком отправлял в рот. Роллы исчезали с дощечки с пугающей быстротой. При этом Перепелкин явно получал от питания удовольствие, мощно работал челюстями, шумно заглатывал и разве что не урчал.
Стараясь быть экономней в словах, я поведал приятелю о вчерашнем нападении на Зою. И о сегодняшнем убийстве Вячеслава.
По мере того как я продвигался в своем рассказе, лицо Сани делалось все мрачней и, я бы сказал, быковатее. Когда я закончил (это чудесным образом совпало с моментом, когда товарищ полковник завершил свою трапезу), он рявкнул:
– Ну, и зачем ты мне все это рассказываешь?! Как я должен, по-твоему, это воспринимать?! Я воспринимаю – как подставу. Потому что если я все это знал и тебя немедленно, на этом самом месте, не арестовал – значит, я тебя покрываю. А если покрываю – значит, имею свой личный и, наверное, корыстный интерес. Значит, кто я после этого получаюсь? Коррумпированный полицейский. УСБ только и остается, что принять меня под белы рученьки. Давай, Паша, показывай, где ты там прячешь «жучок».
Я смотрел на своего давнего дружка со все возрастающим удивлением. Я не стал говорить, что у него, видимо, развилась паранойя. Или что о борьбе с коррупцией чаще всего разглагольствуют – согласно принципу «на воре шапка горит» – как раз коррупционеры.
Напротив, тихо и внушительно, словно впрямь говорю с психбольным, я молвил:
– Ситуацию, Саня, можно рассмотреть с другой стороны. Я, допустим, твой личный агент. И я дал тебе, безвозмездно, то есть даром, информацию, что позавчерашнее убийство в Марьине гражданина Зюзина связано с сегодняшним душегубством на Никитской. И, возможно, в деле замешаны два амбала, которые передвигаются по городу на «Нексии» номер такой-то. Во всяком случае, вчера они напали на Зою Шагину. И все эти дела, возможно, как-то объединены с исчезновением неделю назад некой Елены Румянцевой, работавшей маникюршей в салоне «Кейт и Лео» на Чистопрудном бульваре. И, кстати, непосредственно перед сегодняшним убийством Вячеслава ему звонил некий Влад, номер мобильника нижеследующий. – И я продиктовал ему по памяти телефон возможного убийцы.
– Я тебя услышал, – буркнул Перепелкин. Мои увещевания отчасти смягчили его. – Что ты от меня хочешь?
– Чтобы, когда твои подчиненные выйдут на меня – а они, боюсь, скоро выйдут, – мое тело не вязали и не тащили сразу в ИВС. А потом не закрывали в СИЗО. Пусть допросят, я не против, но потом отпустят.
– Да, Синичкин, наглость твоя безмерна, – вздохнул мой старый дружбан. – Потому что очень многого ты хочешь. Знаешь что? Если не хочешь, чтоб прямо сегодня тебя закрыли, – заляг на дно. И носа не высовывай. До тех пор пока мы, орденоносная московская полиция, не закроем тех, кто действительно убил Зюзина и этого твоего Вячеслава – Не-Знаю-Как-Фамилия.
– Я не против, но я буду тебе позванивать, как идет дело.
Саня скислился.
– Не могу я тебе ничего обещать, Синичкин, ибо – тайна следствия.
Он еще раз глянул на часы, в несколько глотков допил из пиалы зеленый чай, а потом встал, сунул мне свою ручищу и сказал: «Адье!»
Да, Перепелкин стал со временем и по мере продвижения по карьерной лестнице весьма говнистым парнем, и я дал себе зарок: все, хватит. Больше я к нему ни с какими просьбами никогда обращаться не буду.
* * *Совет залечь на дно был очень правильным, однако далеко не оригинальным. Я и сам собирался.
Лучше всего для его исполнения подходил малознакомый человек. В идеале – вовсе незнакомый. Кто-нибудь, у кого в самую последнюю очередь станут искать. Все – и полиция, и дикие типы, пытавшиеся похитить Зою и убившие Зюзина и Вячеслава (почему-то я не сомневался, что все три преступления – дело рук одних и тех же душегубов).
Прекрасно для роли укрывателя подходил мой старый знакомый Валерий Петрович Ходасевич. Когда-то нас познакомила моя давняя клиентка Татьяна Садовникова, которая приходилась ему падчерицей. Однако года три как минимум мы с Валерием Петровичем не виделись и даже не разговаривали по телефону. Кто сообразит, что я прячусь у него?
Помимо того, что его трудно было со мной связать, у Ходасевича имелась еще по меньшей мере пара достоинств для человека в моем положении беглеца. Во-первых, он был пенсионер и домосед, поэтому была высока вероятность, что я застану его дома. Во-вторых, пенсионером он являлся совсем не простым, а полковником СВР в отставке. О своем разведчицком прошлом он распространялся не сильно, но обладал присущим людям этой профессии могучим аналитическим умом. На пенсии этот ум прокручивался вхолостую, за разгадыванием сканвордов и судоку – а я надеялся приспособить его для разгадки тайны исчезновения Алены и последовавших затем убийств.
Моему звонку, все с того же левого телефона, полковник ничуть не удивился. На вопрос, можно ли немедленно явиться, прогудел: «Кончено, приезжай!» Я поинтересовался:
– Что-нибудь привезти? Книги, ди-ви-ди, продукты, сигареты?
– Пашенька, все у меня есть! – пробасил Ходасевич. – Любая пища для души и тела. А курить я бросил.
Валерий Петрович напомнил мне свой адрес. Он проживал в районе метро «ВДНХ».
Я доехал туда на своей любимой «бээмвухе», но время клонилось к трем дня, ее могли уже поставить в розыск, и, значит, следовало с ней расстаться. Чтобы не наводить на район моего местопребывания, я загнал джип в один из дворов в начале улицы Космонавтов – их пока не оснастили шлагбаумами, и днем там всегда имелись свободные точки для парковки. На прощание я похлопал своего верного железного коня по капоту и велел спать-отдыхать неопределенное время – до моего возвращения.
Валерий Петрович проживал на улице Сельскохозяйственной. Я, помнится, в свое время выказывал Татьяне Садовниковой свое недоумение: как столь важный человек, с таким прошлым и заслугами, имеет квартиру в столь обыденном районе и обыкновенном доме, да еще на первом этаже? Почему? Татьяна толком не знала, но высказала предположение, что сыграла роль личная скромность полковника. И вдобавок из органов он уволился не по-хорошему, а чуть ли не в знак протеста, отстаивая справедливость и честь своего коллеги.
В магазине, что размещался в том же доме на Космонавтов, где я оставил свою тачку, я, исходя из того, что скрываться мне придется неизвестно сколько времени, купил себе две пары носков и футболок с длинными рукавами. Там же приобрел для Валерия Петровича тортик. Выбрал «Киевский» – не из фронды или любови к украинскому, просто он оказался самым свежим. В аптеке рядом приобрел для своей пораненной руки пластырь и антисептик.
Потом прошел наиболее суетливыми местами столицы: мимо гостиницы «Космос», где возвышался чахоточный Шарль де Голль и десятки китайцев с чемоданами грузились в туристический автобус. Затем – длинным переходом под проспектом Мира, где торговали симками и палеными телефонами, и мимо входа на выставку, где стояли в ожидании желающих покататься понурые лошади и пони. Вскоре я входил в тихий двор дома, где проживал полковник.
Окна квартиры Ходасевича с тех пор, как я был здесь последний раз, лишились решеток – не иначе отставник раскошелился на сигнализацию.
Валерий Петрович сразу открыл мне дверь: толстенный, внешне добродушный, в тренировочном костюме. «Заходи, Паша, и сразу на кухню. Ты как раз к обеду». Готовил Ходасевич собственноручно и превкусно. Однажды обмолвился, что отточил свой талант тем, что прослужил несколько лет поваром при посольстве – не при нашем посольстве.
В итоге, не испытывая никакого аппетита и не рассчитывая в тот день пообедать даже единожды, я сподобился принять пищу дважды – первый раз с Перепелкиным, второй – с Ходасевичем: обижать гостеприимного старика я никак не хотел. Скажу откровенно, бигос в его исполнении мне показался значительно вкуснее, чем суши в японской харчевне. А может, дело заключалось в том, что этот полковник (СВР и в отставке) оказался гораздо приветливее и добросердечнее, чем предыдущий, действующий полкан полиции.
Когда мы покончили с трапезой, Ходасевич заварил нам обоим кофе. Новомодным капиталистическим кофеваркам он не доверял и готовил бодрящий напиток, как встарь, в социалистические времена – в турке. На правах хозяина полковник разрезал принесенный мной тортик и, расправившись с добрым куском, наконец спросил: «Ну, Пашенька, с чем пожаловал?»
– Хочу у вас попросить, так сказать, убежища. Не знаю даже, на какой срок.
Он развел руками.
– Мой дом – твой дом. Устраивайся на диване. Все равно Татьяна меня не жалует, бывает раз в год по обещанию. Прочих родственников и потенциальных визитеров не имею. Могу я узнать, что случилось?
– Обязательно! Тем паче, хочу попросить совета. Дело вот в чем…
И я поведал полковнику все, что случилось за последние три дня, начиная с визита в мой офис заказчика Вячеслава и заканчивая сегодняшней насильственной смертью последнего в отеле на Никитской.
Старый разведчик слушал с чрезвычайным вниманием и не перебивал – единственное, когда я без утайки рассказал, что утащил с места преступления телефон Вячеслава, он укоризненно покачал головой и пробасил:
– Ох, Паша, что за детский поступок!
– Зато теперь я знаю, – воскликнул я, защищаясь, – кто последним звонил ему перед убийством. А также выведал телефон некоего Михаила Владимировича, который появится в моем расследовании еще раз. – И я продолжил свою историю тем, как заехал сегодня в «Кейт и Лео» и узнал, что полный тезка вышеупомянутого господина являлся клиентом исчезнувшей маникюрши.
Когда я закончил, Валерий Петрович прогудел:
– Но ты ведь не только прятаться ко мне пожаловал?
– Конечно, было бы неплохо, если б вы, со своим мощным талантом аналитика, – подлизался я, – мне помогли. Хоть заказчика у меня теперь нет, но от дела я не отступлюсь. В конце концов, как иначе я могу самого себя обелить?
– Талант аналитика у меня, может, и мощный, – самоиронично усмехнулся отставник. – Да только, исходя из твоего рассказа, работать ему пока не над чем, только вхолостую крутиться.
Я пообещал подкинуть еще данных и для того попросил у полковника разрешения пользоваться его компьютером и домашним телефоном.
– Ради бога.
Мы перешли в гостиную, и Ходасевич засел перед телевизором, а я включил его комп.
Валерий Петрович, щелкая пультом, прыгал с одного новостного канала на другой, отдавая предпочтение городским известиям: ТВЦ, «Москва-24», ХХХ-news, РБК. Я со своего левого мобильника набрал номер Кристины – лучшей подруги Алены, как утверждали в салоне. Если неизвестные архаровцы устроили охоту за Зоей, которая явно не была на самой короткой ноге с пропавшей, то Кристи как ближайшая подруга даже скорее могла оказаться под прицелом. Не опоздал ли я с нею – мелькнула у меня мыслишка, – как опоздал с Зюзиным, убиенным мужем Румянцевой?
Телефон Кристины не ответил, однако механизм в трубке сказал мне, сначала по-английски, а потом на другом, неизвестном мне языке, что аппарат выключен или находится вне зоны приема. Я повторил набор – теперь, на всякий случай, с домашнего Ходасевича: все то же самое. В чужом наречии было много гортанных звуков, но опознать я его не смог: арабский, албанский, фарси? На третий раз, набрав номер подружки, я протянул трубку полковнику.
– Вы не в курсе, Валерий Петрович, что за диалект?
Тот прослушал и заявил уверенно:
– Это иврит.
Итак, телефон Кристины нынче находился на территории государства Израиль – более, насколько я знаю, нигде на иврите не разговаривают. Что ж, будем надеяться, что бандиты, убившие Зюзина, напавшие на Зою и (наверное) застрелившие Вячеслава, туда, за три моря, пока не дотянулись. Да и тяжеловато, наверное, в стране, где действует мощная полиция, армия и служба безопасности, орудовать российским бандюганам. Поэтому сразу подумалось: а не в тех ли краях скрывается и искомая Алена Румянцева?
Следующий мой шаг заключался в том, что я отыскал в инете префикс, которым начинались номера Михаила Владимировича и Влада, почерпнутые мной из трубки убиенного. Префикс этот значился за Сольской областью.
Тут Валерий Петрович нащупал что-то в своем телевизоре, крикнул: «Паша, слушай!» – и сделал звук громче. В углу экрана появилась плашка ХХХ-news, а в центре, из студии, вещала вихляющаяся девица с голосом настолько резким, что его хотелось выковыривать из головы вилкой:
– …убийство произошло сегодня в паре километров от Кремля, на Никитской улице. Около одиннадцати утра персонал находящегося здесь отеля «Имперский» обнаружил в своем номере убитого Вячеслава Двубратова. – На экране появилась крупная фотография входа в гостиницу, а голос за кадром продолжал: – Вячеслав Двубратов, по свидетельству очевидцев, был убит единственным выстрелом в голову. Двубратов являлся постоянным клиентом отеля. Как сообщили нам источники из персонала отеля, он останавливался в гостинице по нескольку раз в месяц. По их мнению, он никак не был связан с криминалом и отличался спокойным и трезвым поведением. – В этот момент фото фасада сменилось другим, я вздрогнул: с экрана на меня глядел мой живой-здоровый клиент Вячеслав. Девушка за кадром продолжала завывать: – Как нам стало известно, Двубратов работал в администрации Сольской области.
Я чуть не подскочил: снова Сольская область! А девица продолжала:
– Неподалеку от отеля находится московское представительство этого региона, и покойный часто бывал здесь по служебным делам. В один из таких приездов в столицу его и настигла пуля! – патетически завершила дикторша, а потом добавила: – Мы оперативно получаем видеокадры с места трагедии.
Картинка на экране, наконец, ожила, однако ничего, что было бы интересно не то что досужему обывателю, а даже мне, непосредственному участнику событий, не показали. Появились ступеньки отеля, желтая лента ограждения, а вот черный мешок задвигают на носилках в труповозку. Мелькнул, правда, в штатском мой товарищ полковник Перепелкин. Девушка за кадром прокомментировала скучный видеоряд в возвышенном стиле:
– На место преступления выехали лучшие сыщики Москвы, и мы будем извещать вас о дальнейшем ходе расследования.
Валерий Петрович сделал звук тише, а я воскликнул:
– Снова Сольская область! Она и в номерах Влада и Михаила Владимировича значится… – Я набрал в адресной строке интернет-поисковика: «Сольская область & Михаил Владимирович». И поисковик немедленно выдал мне: «Михаил Владимирович Ворсятов, губернатор Сольской области». С официальной картинки на меня смотрело мощное, властное, холеное лицо.