Кроме того, когда назначают человека только за то, что он питерский и знаком с Дмитрием Медведевым, на самую высокую судебную должность страны, а человек этот ни разу, ни одного дня в суде не отработал, это как называется? И когда он приводит с собой мальчиков, которые ходят по суду, все решают, все знают и вышибают профессионалов, это что такое? А потом мы удивляемся. Сходите хоть раз в любой суд — вы же, наверное, знаете, что это такое. Получите удовольствие от прозрачности тамошних решений.
Путин большое количество времени уделяет бизнесу. Неслучайно «Газпром» при Путине становится структурой номер один. Когда мы встречались с Путиным в период непонятных отношений с Украиной, вся страна с замиранием сердца следила не только за выступлением Президента, но и за тем, удастся ли договориться с Украиной по поводу цен на нефть. Западные средства массовой информации устроили бешеную истерику — душители свобод! Боже мой, какой кошмар! Немцы радостно потирали руки, потому что Украина, перестав получать дармовой газ, не могла конкурировать с металлургическими заводами. И несчастный индус, который купил заводы на Украине, рвал на себе остатки волос, так как считал, что ему будет газ идти всю жизнь бесплатно и он будет иметь номинальное конкурентное преимущество, а тут такой скандал.
Мы приехали к Путину в место, которого нет на топографических картах, — Ново-Огарево, — и разговор был только об этом. Что меня тогда удивило — глубина владения вопросом. Путин знал все. Он знал фамилии контрагентов, знал, сколько денег мы платим, как торгуемся, о чем говорим, почему так, почему не так, где есть газ, где нет. Было ясно, что на самом деле все переговорные процессы и бизнес-схемы не ускользают от внимания Путина. И он определяет их все. Конечно, именно Путину удалось тогда разрулить этот кризис и настоять на том, чтобы люди перестали торговать интересами России. И то, что стало происходить с западными нефтяными компаниями потом, когда они вдруг начали учитывать интересы Российской Федерации, и то, что взяли на работу бывшего канцлера Германии, который пришел работать с Россией, — все это большой плюс.
Дело ЮКОСа
Дело ЮКОСа — это, конечно, любимая тема, которую обсуждают демократы и Запад, когда рассуждают о жестокостях режима. Конечно, много странного даже не в деле ЮКОСа, а в самой личности Ходорковского, во взаимоотношениях его с Путиным. Казалось бы, нет никакой истории личных отношений, то есть это не отношения Березовского и Путина. И именно поэтому дело ЮКОСа, с одной стороны, абсолютно прозрачно, а с другой — показывает все проблемы, которые существуют в России.
Что такое дело ЮКОСа? Просто отъем ресурсов нефтяной компании? Нет, конечно нет. Все, что происходило до и после этого, когда те или иные бизнесмены разнообразными способами лишались своих активов, происходило совсем на другом уровне. И, казалось бы, гораздо более жесткий поначалу наезд на Гусинского не закончился тем, что у него бесплатно все отобрали. Гусинскому оставили довольно много (ему заплатили). С тем же Березовским разобрались не так чтобы очень жестко. Борису Абрамовичу дали возможность уехать, и его преследование выглядит скорее опереточным, чем устрашающим. Поэтому очевидно, что в деле ЮКОСа прослеживается иная составляющая, которая не имеет отношения к коммерческим интересам, хотя, бесспорно, коммерческие интересы тоже присутствуют. Но это скорее интересы людей, входящих в команду Путина, нежели непосредственно самого Путина. Мне кажется, что дело ЮКОСа как раз показывает работу маховика, то есть то, что происходит, когда он начинает крутиться, а с другой стороны — не было попыток соблюдать правила игры, и в конечном итоге обстоятельства стали доминирующими. Полагаю, и самого Путина на определенном этапе удивило то, как все обернулось. Думаю, что до какого-то момента он не допускал всерьез возможности действительного ареста Ходорковского и всего, что последовало в дальнейшем. Но здесь происходящее напоминало ситуацию, когда человек балуется с электромясорубкой: когда кончик галстука попал в мясорубку, уже не деться никуда. Мясорубка-то автоматическая. Хоп — и пропал человек.
Ситуация с ЮКОСом шла по нарастающей. Она стала заметной, когда летом, во время встречи с олигархами, Ходорковский стал учить Путина жизни, а Путин ответил, что надо сначала разобраться, как он сам активы прикупил, мол, знаем, кого и как коррумпировали. После этого началось открытое противостояние. Притом дело ЮКОСа особенно сложное, потому что внутри кремлевской администрации работали люди, очень близко стоявшие к Ходорковскому, а также люди, которые считали, что подобные телодвижения крайне вредны для имиджа российского бизнеса и всей России. И, бесспорно, сразу после дела ЮКОСа с их оценкой можно было и согласиться. При этом, действительно, в результате дела ЮКОСа оставил свою должность Александр Стальевич Волошин, который был резким противником такого разрешения вопроса. Я несколько раз во время процесса встречался с Путиным в группе правозащитников, смотрел на происходящее со стороны и встречался с некоторыми людьми, находившимися в окружении как Ходорковского, таки Путина. Например, Герман Греф, кстати, придерживался очень жесткой позиции в отношении ЮКОСа, но это отнюдь не означало, что он был сторонником силового решения. Однако он негативно относился к Ходорковскому, как, впрочем, и практически все олигархи.
Михаил Комиссар мне рассказывал, что, когда он занимал должность заместителя руководителя Администрации Президента и потом, когда входил в РСПП, во время олигархических встреч к Ходорковскому обращались с разнообразными просьбами многие люди (в том числе и Чубайс), желая получить его разрешение на проведение через Думу того или иного закона. И Ходорковский реагировал на это крайне невежливо, «через губу», решая, пройдет закон через Думу или не пройдет. При этом меньше всего Ходорковского в этих вопросах волновала демократическая составляющая, то есть он был истиной в конечной инстанции. К нему шли на поклон, а он определял, хорошо это или плохо. В частности, это было одной из проблем Чубайса. Наверное, поэтому, когда с Ходорковским случилось несчастье, олигархический «колхоз» отреагировал очень спокойно — то есть никакой единодушной поддержки Ходорковского не последовало.
Вообще, никто не пытался объяснить, что произошло, но получилось так, что в какой-то момент Ходорковский искренне перестал воспринимать страну как независимый субъект права. Он ощущал Россию скорее придатком своей нефтяной компании, ее службой. Попытка объединиться с западными компаниями дала бы ЮКОСу возможность в конечном итоге стать экономически больше, чем государство, и уже самому управлять государством. Здесь точки зрения расходятся: то ли это был сам Ходорковский, то ли люди его окружения, в первую очередь Невзлин. Об этом многое может рассказать Ольга Костина, которая была одной из жертв покушения, устроенного людьми Невзлина. Ходорковский действовал методами, которые, вежливо говоря, не позволяют к нему относиться как к ангелу. Это и непонятная гибель мэра Нефтеюганска Петухова, и смерть многих других людей, которая каждый раз происходила в на редкость удачное время и на редкость выгодно. Что меня всегда удивляло, так это то, что демократы начинали кричать: «А что, другие разве нет?» Это очень неубедительно, потому что звучит примерно так: если ты поймал Чикатило или Пичужкина, то отпусти его, пока не поймаешь всех остальных насильников и убийц. Конечно, с другой стороны, гораздо более разумна иная фраза: если вы инкриминируете убийство, то за организацию убийства и судите. Эта фраза справедлива, она и должна звучать. Но здесь надо четко понимать, что мы говорим о России, притом о России на том историческом этапе, при той правовой системе, которая была унаследована от предыдущего олигархического периода.
Основная проблема в том, что как только дело Ходорковского началось, дальше пошел работать механизм, подключились бизнес-интересы разных людей. Притом это были интересы разных группировок, начиная от близких к «Русснефти» и заканчивая близкими к «Сибнефти». И не случайно говорят, что за многими бизнес-интересами просматриваются классические ухищрения Романа Аркадьевича Абрамовича. Я не могу ни оспаривать это, ни соглашаться, но многие указывали пальцем на него, также как и на Игоря Ивановича Сечина и близких к нему людей из компании «Русснефть». Может быть, это уже «задний ум», однако я не исключаю возможность того, что эти люди принимали участие в разработке схемы борьбы с Ходорковским.
Очевидно, что для самого Путина экономический аспект был абсолютно вторичен, а первичным был тот факт, что Ходорковский, не скрываясь, стал заявлять о своих политических воззрениях, при этом, как было доложено Путину, он «весь по локоть в крови» и при этом остается крайне нечистоплотным в вопросах налоговой и экономической деятельности. Я не говорю, что он так себя вел; я говорю, что так было доложено. Но, коль скоро речь зашла о политике, нельзя не отметить, что позиция, которую занимал Ходорковский, была далека от прозрачности. Я не говорю о большом количестве мест, которые он и его компания «держали» в Государственной Думе, контролируя при этом очень разные политические направления. Удивительным было то, что, когда СПС пытался договориться с «Яблоком», Чубайс разговаривал не с Явлинским, а с Ходорковским. Явлинский мне рассказывал: на последних для «Яблока» (перед арестом Ходорковского) выборах в Государственную Думу Ходорковский заставил Явлинского включить в список определенных людей, чего он никогда не делал раньше. Это было немыслимо. Тогда же Ходорковский стал впрямую заявлять об изменении государственного строя и о введении парламентской республики. А поскольку еще шла скупка мест в Госдуме, то заодно было ясно, кто станет премьер-министром, кто будет управлять страной (либо Ходорковский, либо его креатура). С другой стороны, большую роль играли люди, создающие у Путина ощущение тревоги, то есть Путину постоянно попадали на стол сообщения о том, что Ходорковский находится там-то и там-то в тот же самый момент, когда и другие оппозиционеры, встречается с ними, ведет переговоры. Вот они вместе прилетели в какой-то город, выступили на каком-то митинге. Потом выяснялось: да, действительно, и тот и другой были в одном и том же городе, но в совершенно разное время. Или сообщали, что Ходорковский на какой-то встрече сказал о Путине то-то и то-то, а здесь обозвал его так или сяк, — то есть постоянно создавался колоссальный негатив. И для Путина, как для всякого нормального человека, это было в высшей степени неприятно.
Основная проблема в том, что как только дело Ходорковского началось, дальше пошел работать механизм, подключились бизнес-интересы разных людей. Притом это были интересы разных группировок, начиная от близких к «Русснефти» и заканчивая близкими к «Сибнефти». И не случайно говорят, что за многими бизнес-интересами просматриваются классические ухищрения Романа Аркадьевича Абрамовича. Я не могу ни оспаривать это, ни соглашаться, но многие указывали пальцем на него, также как и на Игоря Ивановича Сечина и близких к нему людей из компании «Русснефть». Может быть, это уже «задний ум», однако я не исключаю возможность того, что эти люди принимали участие в разработке схемы борьбы с Ходорковским.
Очевидно, что для самого Путина экономический аспект был абсолютно вторичен, а первичным был тот факт, что Ходорковский, не скрываясь, стал заявлять о своих политических воззрениях, при этом, как было доложено Путину, он «весь по локоть в крови» и при этом остается крайне нечистоплотным в вопросах налоговой и экономической деятельности. Я не говорю, что он так себя вел; я говорю, что так было доложено. Но, коль скоро речь зашла о политике, нельзя не отметить, что позиция, которую занимал Ходорковский, была далека от прозрачности. Я не говорю о большом количестве мест, которые он и его компания «держали» в Государственной Думе, контролируя при этом очень разные политические направления. Удивительным было то, что, когда СПС пытался договориться с «Яблоком», Чубайс разговаривал не с Явлинским, а с Ходорковским. Явлинский мне рассказывал: на последних для «Яблока» (перед арестом Ходорковского) выборах в Государственную Думу Ходорковский заставил Явлинского включить в список определенных людей, чего он никогда не делал раньше. Это было немыслимо. Тогда же Ходорковский стал впрямую заявлять об изменении государственного строя и о введении парламентской республики. А поскольку еще шла скупка мест в Госдуме, то заодно было ясно, кто станет премьер-министром, кто будет управлять страной (либо Ходорковский, либо его креатура). С другой стороны, большую роль играли люди, создающие у Путина ощущение тревоги, то есть Путину постоянно попадали на стол сообщения о том, что Ходорковский находится там-то и там-то в тот же самый момент, когда и другие оппозиционеры, встречается с ними, ведет переговоры. Вот они вместе прилетели в какой-то город, выступили на каком-то митинге. Потом выяснялось: да, действительно, и тот и другой были в одном и том же городе, но в совершенно разное время. Или сообщали, что Ходорковский на какой-то встрече сказал о Путине то-то и то-то, а здесь обозвал его так или сяк, — то есть постоянно создавался колоссальный негатив. И для Путина, как для всякого нормального человека, это было в высшей степени неприятно.
Не скажу, что ощущение тревоги принципиально повлияло на принятое Путиным решение, но, наверное, определенное воздействие все-таки было, хотя бы эмоциональное. И лично Путин, я думаю, до какого-то момента не испытывал к Ходорковскому особой антипатии, хотя и никакой симпатии тоже не было. Как человек вполне конкретный и ориентированный на бизнес, Путин сам хорошо понимал, как зарабатываются деньги, и особых тайн в приватизации для него не было. Но для него неприемлем сам факт перехода человека из одного качества в другое, сращивания финансового капитала и власти — с этим необходимо было бороться системно. Дело ЮКОСа оказалось настолько важным, потому что Ходорковский противопоставил Путину псевдогосударство, которым был ЮКОС. Ведь ЮКОС во многом моделировал мощнейшую тоталитарную секту — со своей экономикой, со своей службой безопасности (которую возглавлял Невзлин, «пачками» нанимавший на работу специалистов из бывшего КГБ), со своими средствами массовой информации, со своей системой образования. Сектантство подчеркивалось непонятной болезнью, охватившей всех руководителей ЮКОСа, и природа этой болезни восходит, конечно, к специфике его бизнеса. Об этой теме сейчас немодно говорить... Ну, а как же списки журналистов, состоящих на содержании ЮКОСа, — ведь это все тоже правда. Как и списки изданий, где стояли блоки на любую негативную публикацию о ЮКОСе.
Формулировка «да, но не только ЮКОС» справедлива, однако, с другой стороны, ЮКОС оказался первым и самым важным из экономических субъектов, пытавшихся снискать себе обеленную репутацию, ею не обладая, и воздействовать на власть. Если угодно, ЮКОС через какое-то время стал «раковой опухолью», выросшей внутри страны и готовой эту страну подменить собой. Поэтому борьба с ЮКОСом была гораздо более глубокой, более системной, более принципиальной и важной. Но дальше в дело вступил, конечно, человеческий фактор и миллион других нюансов. Иногда доходило до комичного, потому что все смотрели, как развивалось это дело в Басманном суде. Здесь есть много поводов для иронии. Это издевательство. Но такова наша судебная система — она даже не смогла как следует отработать. Судебная система, которая существовала в тот период времени, во многом осталась, правда, видоизмененная олигархами. Милицейская система, следственная система... Конечно, все эти люди работали рядом с олигархами бок о бок и питались с их рук. Но других систем не было, других людей не было, и решить по-другому эту во многом политическую задачу борьбы было невозможно.
Был ли в этом экономический аспект, экономическая правота? Учитывая то, как криво была проведена в России приватизация, как криво прописаны законы, я думаю, что вообще невозможно найти ни одной чистой компании. Поэтому в том или ином виде уклонение от налогов можно успешно приписывать любому. Мне всегда казалось, что надо быть последовательным: вместе с Ходорковским отправить за решетку всех тех налоговых инспекторов, которые в течение энного количества лет (за которые обвинили Ходорковского) принимали от ЮКОСа налоговые декларации.
Система проявила колоссальную жестокость, на мой взгляд, во многом неоправданную, к Бахминой, юристу ЮКОСа, матери двух маленьких детей, которой дали большой срок. Мне казалось, что власть должна быть милосердной, что все это совершенно напрасно. Но, опять же, лично Путин на такие вопросы уже не влияет. Здесь надо четко понять — как устроен механизм принятия решений Путиным, как он работает. Если дело попадает в суд, Путин считает принципиально невозможным для себя снять трубку и позвонить судье. Дальше уже работает маховик российской власти, при всей своей колоссальной безответственности, жесткости, зачастую — жестокости. Можно ужасаться, но сделать ничего нельзя.
Ходорковский стал заложником и самой системы, и иллюзий, созданных системой: постоянная апелляция к мнению Запада, попытки напугать Россию тем, что «если вы не поведете себя правильно, мы вам покажем, как Родину любить», приводили у нас к обратным результатам. Попытки подать в суд на те компании, которые купили что-то, принадлежавшее ЮКОСу, выглядели смехотворными и заставляли государство еще больше озлобляться. Бешеные гонорары, выплаченные адвокатам, тоже неожиданно оказались неоправданными... Рассказывали непонятную историю — не могу гарантировать ее справедливость, — что в какой-то момент времени дело зашаталось и могло развалиться из-за срока давности по основным эпизодам. Это был вопрос дней. Приехавшие адвокаты допустили ошибку: срок считается с момента подписания договора, а не с момента регистрации в государственных органах. Разница в несколько дней оказалась решающей. (Впрочем, я отношу этот эпизод скорее к слухам, чем к реалиям.)
Дело ЮКОСа, таким образом, — вообще классическое для России дело: основные противники не сошлись характерами, оба упрямы, абсолютно по-разному понимают, что можно, а чего нельзя, руководствуются разными принципами. У Путина —принципы государственника, который считает, что государство не может быть приватизировано никем; у Ходорковского — принципы человека, который давно привык считаться только с собой и не видит никого вокруг.
Конечно, вся эта ситуация у меня вызывает неоднозначное чувство. С одной стороны, я не испытываю никакой симпатии к Ходорковскому; с другой стороны, я, конечно, хотел, чтобы его судили за более внятные, понятные, прозрачные преступления. Но я хорошо понимаю, что зачастую в исторические моменты власть принимает решения непопулярные, но — единственно возможные. Самое яркое объяснение, которое неоднократно приводили, — то, что Аль Капоне посадили не за убийство, а за неуплату налогов. А здесь ситуация иная: в конечном итоге российской экономике досталось больше, чем досталось бы, если бы ЮКОС продолжал работать. Но дело ЮКОСа могло бы дать больше. Это сложный вопрос. История не знает сослагательного наклонения. Для Путина крайне важно: если бы дела ЮКОСа не было, его надо было придумать. Даже не победой в Чеченской войне, а именно делом ЮКОСа Путин показал, кто хозяин страны, вернул власть в Кремль. Тот факт, что российский Президент не поддался ни на аргументы Запада, ни на давление либеральной интеллигенции, ни на крики, четко и ясно дал понять, кто в стране реальный Президент и у кого власть. Мало того, скорость, с которой олигархия смирилась, и при этом ничего в стране не произошло — ни революций, ни бунтов, ни путчей, — показала, что Путин уже настолько окреп, что может себе позволить сделать то, что не имел возможности сделать, например, Ельцин. Для Путина это дело было лакмусовой бумажкой, после которой уже не осталось никаких сомнений: реальная власть в стране принадлежит Президенту.