Он опустился перед Еленой на одно колено и склонил голову.
— Почему ты совсем не похож на других московских слуг? — улыбнулась Елена и, протянув руку, кончиком пальца коснулась плеча Медведева. — На всех этих князей, бояр да детей боярских, которыми батюшка окружил меня. Ты вот какой–то другой, Василий. Я всегда помню о том, что обязана тебе жизнью и, хотя с того момента за целых девять лет я только один раз видела тебя, я всегда хотела, чтобы ты был рядом со мной, когда я вырасту и пойду навстречу своей судьбе. Я думаю, что из всех людей, которые меня здесь окружают, ты — единственный с кем я могу быть совершенно откровенна, потому что твердо знаю — ты никогда не предашь меня, и не изменишь мне.
— Да, государыня, это так, — склонил голову Медведев.
— Возникла одна проблема, Василий, и я хочу, чтобы ты помог мне разрешить ее. Не знаю, о чем думали батюшка и матушка, выдавая меня замуж за Александра…. Впрочем, нет, — знаю, — они думали только о политике и о том какие выгоды они могут получить от этого брака. Это вовсе не означает, что они меня не любят, просто они иначе думать не могут. Но вряд ли они предполагали, что наш брак окажется столь удачным, в смысле наших отношений с супругом. Я и сама, когда ехала сюда, не без страха думала о том, что через несколько дней после приезда мне придется называть мужчину, которого я никогда раньше не видела, своим мужем и спрашивала себя, возможна ли любовь между нами. А теперь я так счастлива, Василий…. Прошло полтора года, и я могу тебе сказать — я очень люблю Александра. Он… он совсем не такой, каким я представляла Великого литовского князя, сына короля Казимира… Он очень образован, — его учил сам великий мастер Длугош, написавший двадцать томов истории Литвы и Польши, но, тем не менее, Алексендр не умеет красиво говорить и скорее стеснителен…. Но у него очень добрая душа. Возможно, даже слишком добрая для человека, который должен руководить державой; ведь здесь нужно уметь отказывать, уметь настоять на своем, уметь, наконец, посылать людей на смерть, если этого требуют интересы государства…. Мой батюшка, Иван Васильевич, — он как раз такой! А вот Александр — нет…. Я всей душой люблю его и надеюсь, что он полюбил меня так же, как я его. Но как с литовской, так и с московской стороны есть много людей, которые хотят разрушить нашу любовь, которые заинтересованы в том, чтобы мы не любили, а ненавидели друг друга, но мы понимаем это и сопротивляемся им: Александр делает все, что может со своей стороны, и я вот решила тоже кое–что сделать со своей. Ты, должно быть, заметил, сколько людей приехало проводить меня и побывать на моем венчании. Ну побыли, посмотрели, погуляли, пора бы и честь знать, но за полтора года число окружающих меня московитов не убавляется, хотя скажу тебе честно, Василий, большая половина из них мне вовсе не нужна. Мало того, приезжают все новые. Вот пример: месяц не прошел, как я уехала из Москвы, а мой батюшка шлет вдогонку князя Василия Васильевича Ромодановского с женой да еще пять подьячих в придачу и просит меня, чтобы я выбрала одного из них. Мне, если честно, все они не нужны, я прекрасно понимаю: батюшка хочет, чтобы они ему доносили о каждом моем шаге и о том, что тут у нас делается. Вначале мне было не до всего этого. Пока я освоилась, осмотрелась, вошла в свое новое положение, пока расцвели наши отношения с супругом, я на все это не обращала внимания, но потом стала замечать, что батюшка, все получаемые через своих людей отсюда сведения, использует однобоко. Например: в договоре записано, и батюшка особо на этом настаивал, чтобы у меня была своя греческая церковь. Александр специально поселился здесь, потому что рядом, в пяти минутах ходьбы, находится самый старый в Вильно православный собор, куда я ежедневно хожу молиться. Но батюшка начинает настаивать, чтобы Александр построил мне прямо тут во дворе новый. Мой супруг отвечает тестю, что, во–первых, в этом нет необходимости, поскольку греческий православный храм рядом, а во–вторых, даже если бы он и захотел, то не может его построить, потому что статут Великого литовского княжества не разрешает в настоящее время строительство новых храмов греческой веры — считается, что их здесь и так достаточно. Я, конечно, буду бороться за увеличение их числа и буду просить моего супруга пересмотреть этот несправедливый закон и передавала об этом в Москву, но батюшка ничего слышать не хочет и начинает упрекать Александра, что он нарушает договор. Попутно он предъявляет некоторые требования, которые вряд ли выполнил бы сам, если бы их предъявили ему. Например, он настаивает, чтобы мы силой с приставами отправили бы в Москву супругу беглого князя Федора Бельского Анну, которую тот, уличенный в заговоре против короля Казимира, сбежав, бросил на произвол судьбы в день свадьбы. С тех пор прошло шестнадцать лет! Бывшая княгиня Бельская уже добилась аннуляции этого брака и категорически не хочет ехать в Московское княжество, а батюшка настаивает, чтобы мы с Александром силой выдворили ее с родины и отправили на чужбину! Где такое слыхано? Василий, ты единственный человек, кому я это говорю, даже любимому супругу я всего не открываю…. А делаю это потому, что в мою душу закрадывается нехорошее подозрение: боюсь, батюшка выдал меня замуж вовсе не для того, чтобы между нашими княжествами был мир…. Что–то, мне кажется, он все время ищет разные, даже самые нелепые причины, лишь для того, чтобы наши отношения все ухудшались. Скажу только о последнем примере: совсем недавно он написал Александру грамоту, чтобы тот беспрепятственно пропустил через свои земли послов к хану Менгли — Гирею в Крым и послов к господарю Стефану в Валахию. Александр, конечно, согласился, но мне было так стыдно, что я не нашла сил сказать своему любимому супругу всего, что мне стало ведомо. Но тебе я скажу, Василий. Знаешь, что было в тайных наказах этих посольств? Батюшка просит Менгли — Гирея с одной стороны, а Стефана с другой, одновременно напасть на наши литовские земли, грабить и жечь их, уводить в плен людей и скот. Хорошо ли это? У меня сердце кровью обливается…. Когда я уезжала, матушка очень надеялась, что я рожу Александру сына, который станет наследником престола, и тогда между нами воцарятся мир и единство. Я сама этого очень хочу, и мне кажется, это может случиться, Василий. Ты второй после Александра узнаешь об этом: я нахожусь в надежде, что бог даст через каких–то шесть–семь месяцев матушкины и мои чаяния относительно наследника оправдаются… И вот тут я подхожу к тому, зачем я пригласила тебя. Я хочу, чтобы ты отправился в Москву, Василий, но так, чтоб об этом не знали окружающие меня батюшкины слуги. Постарайся повидаться с моей матушкой, и передай ей все, что я тебе сейчас сказала, — я не хочу давать тебе никаких писем. Попроси ее об одном: пусть повлияет на батюшку, дабы он отозвал обратно князя Ромодановского и всех его подьячих, а также всех, приехавших сюда детей боярских за ненадобностью. У меня здесь есть достаточно слуг из местных православных и мой муж мне ни в чем не отказывает. Лучше пусть батюшка сам их отзовет, чем придется Александру лишать их представительства при дворе, что даст батюшке новый повод для ссоры, чего он очевидно и хочет. Вот тебе все необходимые верительные грамоты, чтобы тебя в Москве допустили к матушке, а вот грамота о том, что я даю тебе два месяца отпуска и эту грамоту ты всем показывай, да говори, будто едешь в свои имение в отпуск. Действительно, навести своего старшего сына, посмотри, как он там без тебя справляется, — я думаю, времени у тебя будет достаточно.
— Благодарю тебя, государыня, — Медведев почтительно принял грамоты, — я с удовольствием выполню твое поручение.
— И еще одна личная просьба, Василий. Нет ли у тебя какого–нибудь человека грамотного и образованного, и при этом преданного и умеющего хранить тайны? Мне нужен свой канцлер. Александр официально назначил мне очень хорошего канцлера Ивашку Сапежича, но все же он человек Александра и я не уверена — будет ли он хранить мои секреты, если, паче чаяния, узнает что–либо, чем мне не хотелось бы огорчать любимого супруга… Иногда мне надо бы написать матушке что–нибудь такое, о чем никто не должен знать… Да мало ли что…. Так вот нет ли у тебя на примете такого человека?
— Есть, государыня. Это человек, который умеет верно служить своему хозяину. Он родился и вырос здесь, в Литве, он знает нравы и обычаи литовского княжества, он образован и умен. Это Юрок Богун, бывший когда–то канцлером князя Федора Бельского. Потом он долго сидел в темнице за участие в заговоре, затем по указанию твоего супруга, был отправлен в Московское княжество. Там, выполнив порученное ему дело, он оказался у меня, и теперь управляет моим поместьем.
— Ты можешь поручиться головой за него?
— Да, государыня.
— И ты мне его уступишь?
— Я думаю, что за эти полтора года мой сын уже научился сам управлять поместьем, а Юрок способен на гораздо большее, и полагаю, что должность твоего личного канцлера — это как раз по его способностям!
— Да, государыня.
— И ты мне его уступишь?
— Я думаю, что за эти полтора года мой сын уже научился сам управлять поместьем, а Юрок способен на гораздо большее, и полагаю, что должность твоего личного канцлера — это как раз по его способностям!
— Ну что ж, тогда поезжай и возвращайся вместе с ним.
Елена протянула руку, и Медведев почтительно поцеловал кончики ее пальцев.
…Перед отбытием в Москву Василий с Анницей устроили прощальный ужин, на который пригласили Андрея и Варежку. Андрей просил Василия передать приветы всем друзьям на Угре — Картымазову, Бартеневу, Левашу Копыто, а Варежка — всем бывшим Антиповым людям, которые помнили ее еще десятилетней девочкой.
Как обычно зашел разговор о детях, и выяснилось, что Настя Медведева и Дмитрий Святополк — Мирский гораздо больше преуспевают в боевых искусствах — Дмитрий прекрасно фехтует, а Настя, должно быть, унаследовала от матери искусство стрельбы из лука: она попадает в цель с расстояния в десять саженей девять раз из десяти. А вот Алексей и Анна Медведевы гораздо более склонны к наукам, и занятия боевыми искусствами даются им тяжело, хотя, может быть, это потому, что они еще маленькие.
Варежка успела пообщаться с Алешей, и воспоминания о Татьем лесе и о детской жизни до монастыря так растрогали ее, что она даже прослезилась.
Когда они возвращались домой в карете, Андрей обнимал и успокаивал ее, но Варежка всегда такая мужественная и стойкая вдруг проявила невиданную доселе слабость:
— Милый, любимый, — говорила она, вытирая слезы и обнимая мужа, — любовь к тебе превыше всего, иначе я бы не могла так долго тут жить…. Ты даже не представляешь себе, как мне тяжело и одиноко, особенно когда тебя нет рядом. Меня все вокруг давит и оглушает…. Ведь здесь никогда не бывает тихо, даже глубокой ночью…. Если бы не ты, любимый, и не наши дети, я бы и дня здесь не прожила.
Андрей ласково обнимал ее, гладил по голове и приговаривал:
— Ну что ты, любимая, успокойся. Вот заработаю денежек, и построим дом в лесу, далеко от города. Ради тебя я готов каждый день скакать по пятьдесят верст на службу, только чтобы ты была счастлива, солнышко мое…
…Утром следующего дня Медведев покинул свой дом и отправился к южным воротам Вильно. Он хотел выехать вообще на рассвете, но мелкие домашние заботы, отправка детей на учебу, и затянувшееся прощание с Анницей, привели к тому, что выехал он только к полудню.
Улицы города были переполнены, и ехать верхом стало трудно — постоянно на пути встречались препятствия, и самым тягостным из них оказалась встреча с похоронной процессией.
Медведев приостановил коня, снял шапку и перекрестился, пока шествие двигалось мимо.
Особой печали этому шествию предавал тот факт, что на кладбище везли два гроба: один большой и один совсем маленький, должно быть с умершим младенцем.
Не было в это время в городе Вильно никакой эпидемии, никакого мора, стало быть, просто это какой–то другой печальный случай. Первыми за гробами шли двое мужчин — молодой и старый.
Медведев сразу узнал обоих: это был тот старик, который пристально и недоброжелательно глядел когда–то на Андрея, и разузнать о котором Василий послал Алешу.
Князь Юрий Михайлович Четвертинский, и его зять…. А рядом с ними тогда стояла молодая беременная женщина, Алеша сказал: «дочь князя Четвертинского». Неужели это она там, в гробу, и младенец ее…. Нет, не может быть — прошло полтора года!!! Возможно это уже второй? Но все равно — это очень грустно, когда умирают молодые женщины и дети.
Медведев еще раз перекрестился, надвинул на глаза шапку и поехал своей дорогой.
…. Василий предположил правильно.
Это действительно, был второй ребенок Анны, дочери князя Четвертинского, а в гробу рядом находилась она сама…. Но и первого ребенка — тогда год назад, она тоже не смогла родить…. А сейчас вот родила мертвого, и сама умерла….
Ужасные несчастья непрестанной чередой обрушились на голову князя Юрия Михайловича в последние двенадцать лет…
А все началось с того злосчастного королевского бала в ратуше по случаю отъезда короля Казимира в Польшу в 1484 году ….
И ведь как чуяли родительские сердца: и он и мать — покойная княгиня Евгения, уговаривали 19-летнего старшего сына Вацлава не ходить на этот бал…. Не послушался — пошел….
Бедный Вацлав! Он открыл череду неожиданных и ужасных смертей в семье князя…. А все из–за этой девчонки с каким–то темным прошлым, с которой Вацлаву выпал жребий танцевать. Из–под носа сына увел ее вдруг неизвестно откуда взявшийся князь Андрей Святополк — Мирский. Конечно, мальчику стало обидно…. А потом поединок и странная гибель от собственного кинжала…. На суде убийцу оправдали — будто бы Вацлав уже после бескровной дуэли бросился на этого Андрея, намереваясь ударить уходящего противника кинжалом в спину…. Нет–нет, сын не мог так поступить…. Не мог…. А впрочем….. Кто знает…. Но так или иначе, во всем виновата эта девчонка — она не имела права отказать Вацлаву в танце — это нарушение всех правил и этикета…. Но об этом никто не помнит и не говорит… А вот он, Юрий Михайлович — помнит…. Надо еще разобраться в ее прошлом — кто она такая и как оказалась в том пансионе…. Он еще тогда хотел все выяснить, да вот не успел — несчастья посыпались одно за другим….. Не прошло и года как скончалась болезненная так и не перенесшая утраты первенца, княгиня Евгения….
Князь тяжело перенес кончину любимой супруги и отдал всю свою любовь и заботу осиротевшим детям — 15-летнему Даниилу и 8-летней Анне. Даниил вырос красавцем — смелым, мужественным молодым человеком, в 19 лет у него была невеста, уже был назначен день свадьбы и вдруг….
Не в бою, не в поединке, не от рук лихих людей, и не от мора погиб юный Даниил Четвертинский — он просто ехал по лугу за собственным домом, возвращаясь с прогулки, а тут разразилась гроза, и молния ударила прямо в то место… Юный князь и его слуга погибли мгновенно… Их страшные, почерневшие тела отпевали в закрытых гробах….
«Господи! — рыдая, вопрошал Юрий Михайлович, — Господи — за что?? За что наказываешь — одно сына лишивши — другого отнимаешь….»
Несколько лет понадобилось князю Юрию Михайловичу, чтобы прийти в себя после этого ужасного несчастья….
Теперь у него осталась лишь последняя надежда — последняя любовь — дочь Анна.
Он ни на шаг не отпускал ее от себя, сам ездил с ней на все балы и приемы, молясь непрерывно Богородице–заступнице, чтоб не случилось с дочерью никакого несчастья….
И поначалу все шло великолепно.
Анна познакомилась с молодым князем Станиславом Сангушко, вскоре молодые люди полюбили друг друга, и юный князь Станислав попросил у Юрия Михайловича Четвертинского руки его дочери.
Сангушко, как и Четвертинские — древний княжеский род черниговской ветви Рюриковичей, — обе семьи по знатности и состоянию не уступали одна другой, ничего не стояло на пути к этому браку и два года назад сыграли свадьбу.
Жизнь старого князя Юрия Михайловича обрела новый смысл — теперь он с нетерпением ждал внука или внучку, чтобы перенести на них хранившийся в его сердце нерастраченный запас любви…
Еще полтора года назад, когда они втроем — князь Юрий, его беременная дочь Анна и зять Станислав стояли на площади, наблюдая прибытие Московской великой княжны — будущей супруги великого литовского князя Александра — все было великолепно — Анна весела и счастлива, беременность протекала на редкость легко, Станислав любящий и заботливый муж, хороший зять…
Именно там, случайно скользнув взглядом по толпе, князь Юрий Михайлович снова увидел ту пару — ту самую, из–за которой погиб юный Вацлав.
Он сразу узнал их обоих, несмотря на прошедшие двенадцать лет, и отцовский гнев, смешанный с горечью воспоминаний, ядовитой змеей шевельнулся в сердце старого князя.
Не успели они вернуться домой с площади, как Анна внезапно почувствовала себя плохо.
Ей становилось все хуже, вызвали нескольких лекарей — они совещались и не знали что делать, у Анны поднялся жар, она начала бредить…
Пригласили самого лучшего в Вильно специалиста доктора Корнелиуса Моркуса. Он пожурил коллег за нерадивость и незнание дела, заявил что плод во чреве матери мертв, и теперь губит ее саму — необходима немедленная операция.
Впоследствии он сказал князю Юрию: еще один час задержки, и Анну нельзя было бы спасти….
Доктор Корнелиус не случайно пользовался славой лучшего виленского эскулапа — Анна выжила и постепенно стала выздоравливать, однако доктор предупредил ее, что ближайшие два года ей следует избегать беременности, поскольку это может угрожать ее жизни.
Но об этом предупреждении не знали ни отец, ни муж — Анна не сказала им ни слова, и на следующий год забеременела вторично….