– Что? Как? – Димка выплюнул первые слова.
– Саша там жутко стремная, – прошелестела Света, указывая на какую-то фотографию.
И Димка уже готов был вцепиться в горло этой противной девчонке. Но Никита оказался быстрее.
– Замолчи! – Он как следует тряханул Светку, отчего ее лакированная челка взлетела козырьком вверх.
– Я не хотела никого обидеть, – спохватилась Светка. – Фотка неудачная, и все…
– Сама ты неудачная! – прошипел Миша.
– Цокай отсюда, а? – вырос над ней Димка.
Но Никита уже и сам выволакивал подругу на улицу. Тогда Димка обнял растерявшуюся Сашу и сказал:
– Не слушай ее, дура она. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Саша. – И снимки у тебя хорошие. Правда.
Она улыбнулась, и Димка почувствовал себя самым счастливым на свете.
Глава девятнадцатая Где твоя Герда, Кай?
Никита выскочил на улицу, волоча за собой Светку, как пустой мешок на тонких ножках. К тому же упирающихся.
– Да что случилось, Ники? – негодовала она. – Все из-за этой замухрышки?
– Заткнись уже, не поняла, что ли? – Никита терял остатки самоконтроля.
– А я давно заметила, что ты изменился! – Светка впилась в него своими длинными ногтями. – Как эта «подружка детства» приехала, ты меня избегать стал. А теперь еще и грубишь! Смотри у меня…
– Чего я там не видел, – Никита нахально сплюнул в снег.
Светка опешила.
– Не нарывайся, Ники, – процедила она. – Я тебя совсем не понимаю. Тебе что, серьезно интересна эта чувырла?
Никита прямо затрясся.
– А не пошла бы ты! – зашипел он.
А затем развернулся к Светке спиной и рванул обратно в Дом культуры. Дверь громко хлопнула, оставляя холод за порогом, но мороз пошел у Никиты по коже. Он увидел, как непринужденно Димка обнимает Сашу. И они улыбаются друг другу, будто всю жизнь только и мечтали оказаться рядом. Никите стало совсем не по себе, но все же он подошел к веселой компании. Димка уставился на брата, как бык на красную тряпку, а Саша и вовсе отвернулась. Миша сказал:
– Смотри, не подпускай больше свой манекен к Сашке! – и на полном серьезе показал Никите кулак.
– Ребят, простите, что так вышло, – Никите было одновременно стыдно, больно и обидно. – Саш, извини…
– Да ладно! – вдруг весело ответила Саша и глянула на него вскользь. – Не бери в голову. Я же не обязана всем твоим девушкам нравиться.
И прозвучало это лишь с грустной насмешкой, без едкости и злобы. Похоже, Саше действительно было все равно.
– Не обижаешься? Правда? – переспросил Никита, пытаясь заглянуть Саше в лицо.
– Ну конечно! – убеждала она. – Возвращайся к ней и будь спокоен.
– А может, я того, – Никита запнулся, – с вами останусь?
Димка, Миша и Саша переглянулись. И было что-то общее в их взглядах, к чему не нужно было добавлять слов. Никита почувствовал себя лишним, чужим. А еще – свою полную ответственность за это.
– Понял, – кивнул он. – Ладно, пойду…
И никто не остановил его, пока он шел по гулкому коридору. И снова зима и холод, а внутри уже жар, так что искры из глаз. Или это хотят прорезаться слезы, просто забыли, как это делается?
– Ники, – тихонько из-за угла.
– Ты все еще здесь?
Век бы Никита не видел Светку.
– Ты погорячился, я все понимаю. – Она снова была нежной и ласковой: никакого намека на злость. – Прости меня, перегнула палку. Саша очень милая девушка, думаю, мне стоит с ней подружиться… Ты этого хочешь?
Никита уставился на Светку, будто видел впервые.
– Думаешь, она захочет с тобой дружить? – усмехнулся он.
Света очень удивилась.
– А как же! Я могу научить ее модно одеваться. Еще расскажу про тенденции современного макияжа. Как раз недавно статью в «Космо» прочла…
Никита уже смеялся в голос.
– Что смешного? – не понимала Светка. – Я могу научить ее челку укладывать! А то болтается…
– Что ты несешь? – Никита уже вытирал слезы, которые вытряхнул из него смех.
– Ладно, ладно, только успокойся, – взяла его за руку Светка. – Я тебя прощаю за грубость и все такое. Пошли, а?
– Нет. – Никита разом перестал смеяться. – Никуда мы с тобой больше не пойдем.
– Как это? – Света надула губы.
– А вот так. Не по дороге нам, понимаешь?
– Мы же в соседних подъездах живем, – всхлипнула Светка. – Что значит: не по дороге?
– Я вот, кажется, сам только что понял, что это значит. – Никита уже не сердился на подругу. – Только, боюсь, объяснить тебе не смогу.
– Погоди, ты это что же? – Светка совсем растерялась. – Бросаешь меня, что ли?
– Ну, давай ты меня брось.
– А если я не хочу, – ныла Светка.
Никита разглядывал ее подведенные по последней моде глаза, блестящие губы, тяжелые серьги, оттягивающие мочки ушей к плечам, и ему впервые стало жалко Светку. Но почему-то он сказал:
– А челку ты по-дурацки укладываешь! Лучше уж, когда просто «болтается».
– Ах ты гад! – завизжала Светка. – Я ее по видеоуроку укладываю! Ничего ты не рубишь! Иди отсюда, понял! Видеть тебя больше не хочу!
– Понял! Понял! – обрадовался Никита.
И скорее поскакал куда подальше. Даже не оглядываясь. Он не видел, как Светка растерянно смотрит ему вслед. И теребит свою челку козырьком.
Никита все шел и шел, не соображая, куда его несут ноги. Будто хотел убежать от самого себя. Что-то новое, непонятное вертелось внутри. И во рту горечь – вкус поражения? Вовсе не из-за Светки: даже забавно было ощущать себя брошенным. Кажется, впервые он позволил девушке сказать эти слова первой. До этого считал, будто это унизит его. И всегда уходил раньше. Но теперь вместо унижения он чувствовал, будто освободился от чего-то вязкого, тянущего вниз. Но почему же тогда внутри было так противно? Он сделал это слишком поздно, позволив Светке разрушить что-то важное, настоящее и очень хрупкое – Сашино чувство. Никита переоценил его крепость, переоценил себя самого. И сейчас впервые ощущал боль от потери. Он уходил от Светки, а на самом деле чувствовал, как Саша все отдаляется и отдаляется от него. И, возможно, они уже не смогут быть вместе. Впервые уверенность отступала, оставляя место для чего-то неизведанного, пугающего – для слабости. До этого момента Никита всегда получал то, что хотел. И выходило это так легко, что почти перестало приносить удовольствие. Сейчас ему становилось понятно: то, что достается без труда – почти никогда не ценится. Что он сделал, чтобы завоевать Сашу? Да ничего. Просто захотел. И подруга тут же оказалась рядом. А потом, когда стоило приложить усилия для сохранения отношений, Никита поленился. Вокруг было столько легких вариантов, зачем же тратить лишние силы? Никита был уверен: решит он вновь поменять Светку на Сашу – трудностей опять не возникнет. Его всегда прощали, ему все прощали. Так как жил он без злого умысла – легко и свободно. Такие люди обычно притягивают к себе: каждому хочется прикоснуться к такой удачливости. И этот Новый год установил свои законы – с самого начала все шло не так. Но казалось, еще не поздно исправить ситуацию. Никите ничего не стоило расстаться со Светкой. Он думал, с Сашей тоже не будет проблем. Она не могла забыть прошлое лето. Стоит лишь чуть-чуть подогреть отношения, и они снова вспыхнут, сильнее прежнего…
И вот тут что-то сломалось. Не хотело работать. Вроде Никита делал все так же, как и раньше, но механизм отношений скрипел и не желал заводиться. Мир вокруг поменялся, а он – Никита, не успел этого заметить. И бежал легко, словно под горку, но впереди вырос крутой подъем. На нем приходилось выкладываться полностью. А иначе – катишься вниз. И те, кто привык идти трудно, остались наверху: вон они топают себе, не сильно потея. Такая нагрузка им по плечу. Никита же, хоть и поднимал гири, как пушинки, никогда не задумывался, что саму пушинку удержать будет намного сложнее. Там не нужна хватка, и напор – лишний. Умей лишь раскрыть ладонь и почти не дышать: чтобы эта крошка не слетела от дуновения ветерка. А сожмешь кулак – пушинка тут же скукожится. Вот и Саша, как та пушинка, улетела куда-то, не поймаешь. А Никита только сейчас окончательно понял, что потерял. Он снова и снова вспоминал прошлое лето. А потом Сашин побег от него после зимнего поцелуя. И впервые в жизни не знал, что делать, как поступать. Попросить, что ли, совета у Димки?..
Никита остановился, огляделся, пытаясь понять, куда его занесло. Окраина города. Вниз несутся заснеженные холмы – далеко, чтобы встретиться с небом. А дома застыли по другую сторону, словно боясь скатиться вниз. И дворы скользили от подъездов, их не удерживали тротуары. Будто Истра тоже накренилась, покачнулась, как и весь Никитин мир – она уходила из-под ног. Теперь вокруг вместо ответов были вопросы: они сыпали снегом прямо с неба. Почему ему перестала улыбаться удача? И что сейчас говорит внутри – досада от того, что не вышло с налета добиться своего? Или робкое понимание – ему никогда не вернуть Сашу. Никита налег спиной на кирпичную стену дома, чтобы прилипнуть к ней: не упасть, не сорваться с этого холма. Еще недавно ему казалось, что он знает об этой жизни все, а теперь она будто насмехалась над его наивной заносчивостью. И неуверенный в себе Димка, оказывается, был намного мудрее старшего брата.
И вдруг, будто ответом на мысли Никиты, внизу мелькнула пара. Она выпорхнула из-за деревьев и теперь весело карабкалась по склону, поднимаясь в город. Сомнений не возникало – это были Димка и… Саша! Легкий смех долетал до слуха Никиты, и вот уже стало можно разглядеть улыбки. Димка подавал Саше руку в местах, где подъем был особенно крут. А она хваталась: благодарно, крепко. И вот уже раздались голоса. Никита скорее забежал за угол. Ему очень не хотелось оказаться замеченным. Что бы он сказал им сейчас? А вдруг ребята решат, что он просто-напросто следит за ними. Никита и правда потихоньку выглядывал из своего укрытия. И не мог не заметить, как просто Димке и Саше друг с другом. Они не обнимались и, конечно же, не целовались. Но была между ними какая-то связь, возможно, еще более крепкая. Связь веселых взглядов и громких разговоров. Никите всегда сложно было найти с Сашей общий язык, поэтому он выбирал поцелуи и объятья: это же куда приятнее! И слов не надо. А сейчас выходило, что слова нужны – они сближали Сашу с Димкой, делали их отношения понятными и, скорее всего – крепкими. Вон как держатся за руки, не расцепишь! Никита даже ударил кулаком о кирпичную стену, но ей все равно не было больно. Да и у него самого заболел почему-то вовсе не кулак. Впервые Никита от кого-то прятался, боялся встречи. И, на удивление, это оказались самые близкие люди. Только перед ними бывает по-настоящему стыдно. Наверное, он уже слился с красным кирпичом – так горели щеки. От унижения, что не хватает духа выйти навстречу этой веселой паре. От понимания – он им сейчас совсем не нужен, только помешает легкому разговору и оборвет беззаботный смех. И вот Саша с Димкой прошли мимо. Не заметив застывшего в укрытии Никиту. Кажется, сейчас они не видели ничего вокруг. И спины их скрылись за дальним поворотом. А Никита все стоял и стоял, примерзший к стене дома. Он ждал, когда в морозном воздухе растают последние отголоски Сашиного смеха. А быть может, когда ветер заметет следы, что отпечатались на дороге так близко друг к другу, будто это прошли не два человека, а какое-то неведомое четвероногое животное. С каждым днем Саша становилась все дальше и дальше от него, и винить тут было некого. Он сам во всем виноват. Но как же быть дальше? Что нужно делать? Ответов по-прежнему не было. Зима молчала, позволяя Никите получше прислушаться к себе самому…
Глава двадцатая Низкое небо
В день, когда не стало Павла Львовича, шел мокрый снег. Казалось, что он тает, не достигая земли. Низкое небо легло на высокие сугробы, но, несмотря на окружающую белизну, Истру окутал полумрак. Словно насытившийся Затерянный колодец благодушно выдохнул на свет частицу глубинной темноты, и теперь она висела прозрачной дымкой над мокрым городом.
Миша физически ощущал, как лишается важной части себя. Он будто бы летел снегом, бесследно растворяясь в долгом и легком падении. Что же осталось теперь от него? Когда его отец, учитель и просто друг унес с собой Мишу – сына, Мишу – неплохого резчика, Мишу – посредственного рисовальщика. Он унес с собой того паренька, что часами маялся над непослушным холстом. Унес хитреца и растяпу, который приклеивал жвачки под сиденье «Божьей коровки». Таким Мишу больше не знает никто. Такого Миши теперь и нет вовсе. И сейчас, под холодным снегом, ему стало обжигающе страшно – что же будет, если вдруг он останется один? Тогда он мигом превратится в ничто? Миша чувствовал, что живет в глазах и сердцах близких людей – оттуда и черпал знания о себе. Потеряв же одно из отражений, он видел в зеркале дырявого человека, понимая, что никто и никогда не сможет залатать эту дыру…
А затем Миша подумал о том, что же осталось теперь от его отца? Неужели ничего? Лишь старые полотна, пылящиеся по углам покосившегося домика, напомнят проснувшимся по весне мухам – здесь жил художник. Но проснется ли его «Божья коровка», полетит ли по ухабистым дорогам Истры? И тут Миша вспомнил свой недавний разговор с отцом. Уже тогда художник знал, что не сможет прокатиться с ним мимо цветущих полей, не искупается в реке, не расставит треногу мольберта под старым дубом. Только теперь Миша понял его просьбу: «Нарисуйте меня будущим летом!» Павел Львович тоже боялся исчезнуть без следа, но еще больше его волновало то, что его забудут близкие люди. И Миша пообещал себе, что если еще возьмется за кисть, то обязательно дорисует на холсте фигуру отца. Он впишет папу в любой пейзаж: неприметно сидящим на парковой скамье, в окружении гуляющих прохожих. Или силуэтом рыбака на деревянном мосточке у дальнего берега реки. И пусть не каждый обратит внимание на эту фигурку, главное, сам Миша будет знать – папа живет в его сердце. А еще он твердо решил, что обязательно сделает выставку картин своего отца. Впервые у Миши появилась определенная цель, которую он был намерен всеми силами добиваться.
А зима облепляла, остужала и вьюжила, стараясь смыть этот день с лица земли. Миша все смотрел на мокрый снег, что таял в воздухе. И почему-то сейчас, среди земной метели, вспомнил про горячий Марс. Недавно он узнал, что и там порой валит снег. В этой великой вселенной творятся невообразимые вещи. Кто знает, может, и для его отца найдется местечко где-то там – за снегами Земли или Марса…
Сегодня Димка почему-то весь день вспоминал лето – а точнее, ту прошлогоднюю поездку, когда Миша и Павел Львович задумали сделать из него художника. Втроем они погрузились в маленький салон «Божьей коровки» и отправились на природу. Стоял замечательный ясный день, барашки облаков паслись на синем небе, как в чистом поле. Настроение у всех было хорошее. Павел Львович любовался пейзажами и подбирал лучшее место для остановки. Миша с утра мечтал искупаться в реке, а Димка был просто рад разделить с близкими людьми этот чудесный день, точно праздничный торт, который никто не захочет есть в одиночку. Вскоре они нашли симпатичное местечко возле берега Истры, оставили машину на обочине и потащили мольберты, краски и кисти в тень ветвистого дуба. Отсюда открывался красивейший вид. Димка так залюбовался им, что даже не стал пытаться что-то нарисовать, лишь ходил между Мишей и Павлом Львовичем, сравнивая их старания над мольбертами с красотой самой природы. Природа оставалась непревзойденной. Вскоре к тому же мнению пришел и Миша. Расстроенный очередной творческой неудачей, он ушел купаться на реку, а Димка с Павлом Львовичем долго сидели под старым дубом, ели припасенную клубнику и разглядывали облака. Художник придумывал каждой туче свою историю, и небо казалось настоящей книгой легенд. Там плавно скользили ладьи с множеством весел, за ними скакали кони, пышные пирожки проплывали вслед за чарками, букеты цветов летели к ногам воздушных цариц…
Сейчас, среди зимы, Димка гулял по летнему небу и мог наизусть рассказать про каждое из проплывших тогда над их головами облаков. Внутри возникло странное ощущение – будто бы теперь у него есть место, где всегда можно пообщаться с Павлом Львовичем. Место, где оживают мертвецы, но там нет страха и тьмы, там всегда свет, небо и вкус клубники в облаках…
С самого утра Никита мучился от боли. С тех пор, как он узнал об уходе Павла Львовича, где-то в груди все жгло и ныло. Как будто он глотнул горячего чаю, после чего хотелось много и часто вдыхать и выдыхать через рот, захватывая холодный воздух. Это не могло остудить пыл, но будто бы немного успокаивало. Никита прекрасно понимал – иначе и быть не может. Терять близких – больно. Когда больно – болит. И это жизнь. Точнее – это надо пережить. Чтобы идти дальше закаленным, сильным, более опытным. Никита убеждал себя в этом каждый раз, когда заглатывал очередную порцию влажного зимнего воздуха, так и не чувствуя облегчения. Он смахивал со лба мокрые снежинки и вспоминал тот день, когда впервые столкнулся с болью.
Как-то в раннем детстве, бегая по двору босиком, он поранил ногу. Острый камушек впился в пятку и разодрал кожу. Потекла кровь и ступня заныла, как никогда раньше. Никита всерьез перепугался и, еще не понимая толком, что же случилось, в слезах примчался к матери.
– Больно! Больно! – кричал он, будто бы это было чем-то сверхъестественным, невозможным.
– А чего же ты хотел? – Мама спокойно обрабатывала ранку. – Так и должно быть, ты поранился, вот и болит. Боль – это очень важный сигнал для нашего организма!..
Вечером Никита, все еще хромая, подошел к отцу и спросил:
– Папа, а зачем нам нужна боль? – Он залез к отцу на колени. – Мама говорит – это очень важный сигнал, но мне этот сигнал совсем не нравится!
– Мама права, – засмеялся отец и потрепал Никиту по голове. – Вот ты порезался, и сразу стало больно. Мама тут же залечила твою ранку, и теперь все будет хорошо. А без боли когда бы ты еще заметил, что порезался? За это время в рану могла бы попасть зараза, и все стало бы куда серьезнее…