– В какой институт? – переспросила Саша.
– Без понятия, – усмехнулся он. – Определенно, в московский.
– Поступай, – согласилась Саша. – Непременно!
А потом начала представлять, как Димка «частенько болтается рядом» – от чего на душе становилось тепло и спокойно, а вся эта зима показалась маленьким кусочком льда в стакане апельсинового сока. И очень захотелось спросить Димку о чем-то несерьезном: просто сморозить глупость, но чтобы тебя при этом поняли, а не обсмеяли или удивились.
– Димк, а ты ночью подушку переворачиваешь? – шепнула она. – Знаешь, я ее верчу сотню раз за ночь, честное слово!..
Но Димка ничего не ответил, только обнял ее и начал снова целовать, целовать, целовать…
Когда ребята выбрались на улицу, уже вечерело. Им надо было поскорее вернуться к остальным, чтобы не вызвать лишних расспросов. Сейчас Саше и Димке хотелось сохранить в тайне тот робкий огонек, что зажегся между ними. Чтобы зима ненароком не задула его своим морозным дыханием. Взявшись за руки, они шли к дому Павла Львовича и уже издали слышали перебор гитары и душевное многоголосье – песни тихо скользили по ледяной Истре. А Саша думала, что порой даже в самых грустных и тяжелых днях таится счастье. И не знала, стыдиться ей этого или просто радоваться…
Неожиданно им навстречу выехал новенький автомобиль – блестящий и покатый, точно карамель. Здесь, на старых улицах провинциального городка, глянец и чистота этой машины казались гостинцем из будущего. Будто бы время застревало в цепких ветвях тянущегося по оврагу леса и не просачивалось сюда, в тихую глубинку. Колеса, замедляя ход, разбрызгали мокрый снег, стекло плавно опустилось, из автомобиля выглянула молодая очень симпатичная девушка. Она приветливо помахала ребятам рукой.
– Простите, можно вас спросить?
Саша с Димкой удивленно подошли ближе.
– Не подскажете, кто это здесь такой умелец? – улыбалась девушка. – По всему парку изумительные скульптуры! Как бы найти того резчика, мне это очень нужно. Хочу заказать несколько…
Пока Саша оставляла юной красавице Мишкин телефон, ее не покидало ощущение, что это лицо она уже где-то видела. И повезло же девушке наткнуться на сестру талантливого резчика. Хотя, вероятно, удача улыбнулась не только ей.
– Везет же Мишке – эти скульптуры, судя по всему, дорого стоят, – Саша радостно захлопала в ладоши, как только машина отъехала. – А вот девушка показалась мне какой-то знакомой. Ты не заметил?
– Так ты ее не узнала? – хитро переспросил Димка. – Это же та самая красотка из журнала!
– Какого еще журнала? – не поняла Саша.
– Эту дамочку, точнее ее снимок, Мишка уже год в кошельке таскает, – смеялся Димка. – Но, надо сказать, в жизни она куда симпатичнее – не такая помятая!
И Саша сразу вспомнила ту фотографию, что Миша вырезал из журнала и постоянно носил с собой, не обращая внимания на ухмылки и насмешки друзей. Без сомнения – это была та самая девушка. Наверное, дочка какого-нибудь богача из тех, что облепили реку Истру своими роскошными коттеджами. Миша всегда казался окружающим странным и непонятным человеком. И Саша впервые подумала, что странных людей зачастую окружают странные события. А мечты порой сами выпрыгивают из потайных карманов, чтобы познакомиться с нами…
Ребята шли по вечерней Истре и весело болтали о Мишиных успехах. Вероятно, для него начинался новый период в жизни – время, когда он сможет проявить себя. И теперь Саше с Димкой, скорее всего, придется любить немного другого Мишу – успешного, делового. Но любить той же сестринской и дружеской любовью, которую не меняют никакие жизненные обстоятельства. И сейчас хотелось думать только о хорошем, верить в лучшее и ждать радостных перемен. Казалось, они их заслужили…
Тут из темного дворика, прямо через дорогу – наперерез, выскочили соседские детишки с румяными щеками и горящими глазами. Они неслись мимо, пугая и раззадоривая друг друга.
– Затерянный колодец слопал художника! – выкрикнул один.
– Художник провалился в Затерянный колодец! – вторил другой.
Саша и Димка на секунду остановились, переглянулись и снисходительно пожали плечами – что с них возьмешь, дети!..
Глава двадцать вторая Возвращение
Каникулы подходили к концу. И Саша до сих пор не могла понять, как за такое короткое время могло произойти столько невообразимых перемен. Жизнь будто бы задавала задачки и сама же подсказывала ответы. Жизнь учила ее учиться жить…
Перед отъездом Саше оставался еще один серьезный разговор. Она не решалась на него так долго, что теперь уже не нужно было требовать от бабушки раскрытия семейных секретов – надо лишь сказать о том, что они давно раскрыты.
Тем вечером Саша налила две чашки молока и сама пришла к бабушке в комнату. Простая, но уютная обстановка привлекала постоянством, кажется, тут ничего не менялось. Сколько Саша себя помнила, здесь всегда висели эти коричневые занавески в рыжих подсолнухах. Кровать, комод, трюмо – все на своих местах. Чуть поскрипывал пол под разлинованными половицами. Здесь пахло вечно молодой стариной отутюженных простыней. Бабушка уже приготовилась ко сну, но очень обрадовалась приходу внучки. Как всегда, села поближе, убрала волосы от ее лица за уши и приготовилась к поздней беседе.
– Бабуль, тут один разговор есть… – начала Саша, и слова посыпались из нее, как конфетти из хлопушки.
Когда бабушка узнала о том, что Миша раскрыл тайну своего рождения, то чуть не расплакалась от облегчения. Она не стала отпираться и скрывать правду.
– У меня гора с плеч, – выдохнула бабушка. – Я очень боялась лезть в эту историю – твоя мама должна была сама во всем признаться. Прошло столько времени, что правда никому бы не повредила. Когда мы узнали о болезни Павла Львовича, сразу поняли: пришло время раскрыть тайну Мишиного рождения! Но очень уж нам не хотелось омрачать Новый год старыми тайнами. И кто же знал, что Павлуше настолько мало осталось…
А потом своим как всегда длинным рассказом бабушка подтвердила все то, что Саша по крупицам собирала все эти каникулы – правда жила в Истре своей тайной жизнью, постепенно открываясь тем, кто был готов узнать ее.
– Бабуль, ты же все знала, – Саша всматривалась в родное лицо. – Но как вы с мамой могли столько лет обманывать Мишу и меня? Я не понимаю! Не могу понять!
Бабушка погладила Сашины волосы, отхлебнула молока и, немного помолчав, сказала:
– Эта ложь была единственно возможной правдой для нас долгие годы. Твоей маме надо было учиться и прямо смотреть в глаза одноклассникам. Для Паши правда грозила судом. А Миша, по сути, ничего не терял, живя в окружении любящих его женщин. – Бабушка вздохнула, поежилась и накинула на плечи пуховый платок. Так она делала всегда, если чувствовала себя неуверенно, незащищенно. – А потом ложь так сильно вплелась в нашу жизнь, что казалось, тронешь ее, и этот плющ обмотает, задушит своей тяжестью и силой. Нам было страшно бороться с этой ложью, не зная, кто выйдет победителем. Вот и сейчас я боюсь, что ты рассердишься и не сможешь нас простить…
Саша смотрела на бабушку, которая прятала вздрагивающие плечи в пушистом платке, и понимала, что не испытывает больше никакой злости. Она ушла куда-то и казалась теперь забытым страшным сном. Теперь Саша не сомневалась, что ее здесь любят, а всякая ложь была призвана лишь уберечь, как можно дольше сохранить нерушимым ее совершенный мир.
– И вовсе я не сержусь, – сказала тогда Саша, запивая молоком маленького ежика, что застрял в горле и драл его своими иголками. – С чего это я буду сердиться? Просто было непонятно… и обидно.
А потом не выдержала и разревелась, как маленькая.
– Прости нас, родная, – шепнула бабушка.
Тогда Саша схватила ее в охапку и уткнулась носом в теплый платок. Они все сидели, всхлипывая и успокаивая друг друга, пока сон не начал слеплять их и без того тяжелые веки. Все это было так непросто, и Саша не взялась бы теперь утверждать, как повела бы себя она в этой сложной ситуации. В ту ночь впервые в жизни Саша сама уложила бабушку спать. Бережно укрыла ее одеялом, точно ребенка, и еще долго сидела возле постели, пока не услышала ровное дыхание спящего человека. А потом потихоньку выскользнула из комнаты и пошла к себе. В доме было темно и тихо. Саша пробиралась сквозь эту темноту и была рада ей, как спасительному убежищу, в котором можно было спрятать свою слабость…
Этой ночью Саше приснился необыкновенный сон: будто Павел Львович стоит на высоком холме под низким небом, улыбается и машет ей рукой. Художник был юн и свеж: вовсе не такой усталый и измученный, как в последние дни. Но больше всего удивляло даже не его помолодевшее лицо, не крепкое тело; самым большим чудом была его одежда! Сшитая из лоскутов картин, она хранила в себе и зелень лета, и белизну зимы. Яркие ягоды клубники рассыпались по воротнику, а брюки утопали в снегах. Саша даже разглядела на одном рукаве трубу их собственного дома. Дым из этой трубы клубился по плечу и таял где-то в облаках возле солнечного кармана. Картины жили на художнике, постоянно сменяя одна другую. Лето облетало осенью, а зима текла весенними ручьями. Иногда времена года словно играли друг с другом: из сугробов прорастали яблони в цвету, а капель стучала по золотым листьям. Там были истринские улицы и дворы, река, бегущая меж холмов, леса и поля – все это жило в одежде Павла Львовича, нарисованное, но как живое. А он все улыбался и махал рукой…
Проснувшись, Саша поняла, что тоже улыбается ему в ответ. Она выглянула в окно – над Истрой стоял ясный день, и солнце играло лучами на морозных узорах стекла, поддразнивая – просыпайся, конец каникулам!
Вчера вечером родители вернулись из Индии, и уже сегодня папа должен забрать ее в суетную Москву, где ждут школьные будни. А Людка обязательно завалит последними сплетнями: расскажет о кинопремьерах и посадит на какую-нибудь модную диету – после праздников всегда тяжело застегивать старые добрые джинсы. Ой, а помирилась ли она с Максом? Наверное – да, раз не звонит ей последние дни. Сашу кольнула совесть: надо же было так погрязнуть в своих делах, что проблемы подруги совершенно вылетели из головы. Сейчас вся московская жизнь казалась Саше такой странной и чужой – словно она провалилась в дыру между прошлым и будущим и не знала, в какую сторону теперь выбираться…
За завтраком бабушка старалась, как могла, будто хотела откормить внучку до следующего лета. Ароматы выпечки гуляли по дому, полностью изгоняя мысли о каких-либо диетах – последние дни каникул всегда самые вкусные. И устоять перед домашними лакомствами ну совершенно невозможно!
Бабушка, подкладывая на стол выпечку, хитро поглядывала на внучку и будто бы себе под нос размышляла:
– А мы-то думали, ты из-за Никиты к нам на каникулы подалась. Но как этот принц ни придет, ты все прячешься. Обиделась на то, что он с другой водился? Брось, больно много-то у него еще ума…
Саша сделала вид, что поперхнулась, и, кашляя, убежала от разговора в свою комнату. Не хватало еще пускаться в рассказ о том, как она променяла «принца» на «пажа». То, что произошло между ней, Никитой и Димкой, пока никого не касалось. Есть вещи, которые надо хранить при себе до того времени, пока они не окрепнут и не обретут отдельную, самостоятельную суть. И Саше еще предстояло с этой сутью разобраться. Сейчас она впервые стала немного понимать маму, которая боялась расстаться со своим секретом, позволив ему разгуливать отдельно от нее, меняя чужие жизни и судьбы. Пока Саша предавалась тайным размышлениям, из своей комнаты бодро выскочил Миша.
– Грядут перемены! – выкрикнул он и застучал ладонями по столу.
– Артист, – засмеялась бабушка. – В чем дело-то?
Поняв, что внимание бабушки переключилось и ее не станут преследовать расспросами, Саша потихоньку вернулась в гостиную, где ликующий Миша рассказывал о своих великих перспективах.
– Тут такая история произошла, милые дамы. – Он с азартом уплетал завтрак. – Звонит мне вчера одна загадочная особа. И что, вы думаете, она мне предложила?
Миша обвел слушательниц победоносным взором. Бабушка застыла с чашкой в руках, Саша закусила губу и промолчала – пусть братик насладится коронной речью.
– Ваши скульптуры, говорит, сногсшибательны! – Миша не сдержался и захихикал. – Хочу, говорит, сделать заказ на несколько таких скульптур к Старому Новому году. Богачка, судя по всему! У нее какой-то прием намечается и надо поразить гостей. И живет совсем рядом – на другом берегу Истры. Представляете, эта дамочка цены называет в тысячи долларов за крупную скульптуру, типа той пары, что стоит на холме в парке! И не думал, что моя работа может столько стоить. Но главное еще впереди…
Миша замолчал, пережевывая пирожок и выжидая.
– Говори уже, искуситель, не томи! – Бабушка безуспешно старалась принять грозный вид.
– Вчера вечером я встретился с этой заказчицей, – хитро прищурившись, Миша взял последнюю паузу. – Вы не поверите, но это девушка моей мечты! И я добьюсь ее, черт возьми!..
Не желая выслушивать женские причитания и вполне насладившись повисшим молчанием, Миша выскочил во двор. В распахнутую дверь было видно, как он зачерпывает руками снег из сугроба и умывает лицо. А солнце тут же осушает его своими лучами…
Бабушка вышла на крыльцо и все смотрела на Мишу, как-то очень серьезно. А когда он вернулся в дом, тихо произнесла:
– Миш, ты же теперь знаешь правду, да? Мне Саша все рассказала.
И они замолчали. Миша не шпарил словами, а лишь замер на месте, как ледяной. Тогда бабушка прижалась к его груди и заговорила сама:
– Я же твоя бабка, понимаешь?
Тогда Миша почему-то начал покашливать, хотя вряд ли успел простудиться. А потом хрипло ответил:
– Ты моя мама, понятно? – Он взял бабушкино лицо в ладони. – Моя старшая мама…
И всем стало ясно – спорить с Мишей бесполезно, он как-то вдруг стал мужчиной.
К обеду приехал папа. Загорелый и отдохнувший. Только сейчас Саша поняла, как соскучилась по его невыносимым шуткам и здоровому оптимизму. Складывая свои вещи, она слышала отголоски его беседы с бабушкой и Мишей, но разбирать слова ей сейчас совсем не хотелось. Улучив момент, она выскользнула на улицу, чтобы вдохнуть напоследок чистого истринского воздуха, запомнить каждый придорожный сугроб и увезти его в памяти с собой в Москву. Но стоило ей высунуть на улицу нос, как она тут же столкнулась с Никитой. Тот ошивался возле дома, видимо, боясь пропустить отъезд. Все последние дни он несколько раз пытался поговорить с ней, но Саша старательно избегала этого разговора. То ли боясь чем-то расстроить Никиту, а, может, просто не хотела расстроиться сама…
– Так ты теперь с Димкой? – спросил Никита, и впервые Саша услышала неуверенность в его голосе. – Кто бы мог подумать…
– Я же не удивлялась тому, что ты сошелся со Светой, – оборонительно огрызнулась Саша, но тотчас пожалела об этом.
– Мы со Светой расстались, – отрезал Никита.
– Извини. – Саше действительно было неловко.
Они смотрели друг на друга и не могли найти нужных слов. Их разговоры всегда не клеились: что ни скажешь, все выглядит неуместным, глупым или заумным. Главное, не тем, что нужно. Молчание стало затягиваться и давить, точно пресс, когда кажется, что вот-вот уйдешь под землю от этой тяжести. И тут вдали замаячила спасительная долговязая фигура: Димка спешил к Саше, постоянно поскальзываясь на дороге. Чтобы как-то удержать равновесие, он размахивал руками, отчего немного походил на огородное чучело, рукава которого колышет ветер. Разглядев парочку, он замедлил шаг и опустил голову. Тогда Никита уверенно взял Сашу за руку и повел навстречу Димке. Она даже не успела понять, что происходит, как они уже оказались рядом, и Никита хрипло шепнул ей на ухо:
– Димка тот, кто тебе нужен, поверь, – а затем твердо посмотрел в глаза брату. – Береги ее! Я не смог этого сделать. Видать, не достоин еще такой девушки. А ты, брат, достоин! Точно говорю.
Никита похлопал Димку по плечу, глянул на Сашу так, как не смотрел еще ни разу, резко развернулся и пошел прочь, поддевая носками ботинок снег с обочины дороги и рассыпая его над землей белой стружкой. А потом вдруг побежал вперед быстро-быстро и вскоре исчез за дальним поворотом…
Саша и Димка некоторое время смотрели ему вслед, а солнце щекотало лучами их носы и пряталось в ресницах. Димка явно мучился, не зная: рвануть ему за братом или остаться, чтобы проводить подругу. Саша видела его растерянность: когда одна любовь боролась в нем с другой, и понимала – сколько хорошего в этом мальчишке.
– Думаю, Никита хотел бы сейчас побыть один, – шепнула она.
Димка закивал, понимая, что брат не пропадет, и даже попытался улыбнуться.
– Я принес тебе кое-что. – Он смущенно достал из кармана небольшой блокнот в мягкой расшитой обложке. – Там я написал тебе писем на неделю вперед, чтобы ты меня не забывала. А в следующие выходные, если ты, конечно, не против, махну в Москву. Не прогонишь?
– Не прогоню, – улыбнулась Саша, попытавшись раскрыть блокнот.
– Только не сейчас, – остановил ее Димка. – Пока ты рядом, у нас есть другие дела.
И Саша почему-то подумала – интересно, сколько еще пар в Истре именно в этот момент хотят поцеловать друг друга…
Ближе к вечеру Саша попрощалась с бабушкой. Эти каникулы сблизили их еще сильнее, и расставаться было как никогда трудно. Хотя Саша верила, что разлука будет недолгой. Папа уже перетаскивал сумки в машину, когда из дома вышел Миша.
– Я еду с вами! – Выглядел он решительно.
Вслед за ним выскочила удивленная бабушка.
– Скоро вернусь, – Миша ласково обнял ее и поцеловал в макушку. – Я потерял второго отца, но от второй матери отказываться не стану.
Бабушка закивала, шмыгнула носом и расцеловала его.
– И то дело, – как всегда спокойно согласился папа. – Давно пора.
Миша залез на переднее сиденье, а Саша села сзади. Машина двинулась в сторону Москвы, а Истра тонула в закатных лучах, и зима полыхала над ней холодным заревом. Они проехали мимо парка, где над деревьями парила прозрачная пара. Саша помахала ей рукой. И фигуры будто бы чуть развернулись ей вслед, искрясь и пропуская через себя небо. В какой-то миг Саше даже показалось, что они улыбаются и чуть-чуть покачивают кистями рук. Хотя, наверное, это лишь дрожал воздух. Но на душе стало чуть-чуть светлее в этот прощальный вечер.