Чего бы ни добивался, с этим покончено. Убивал он или не убивал, любит ее или не любит – все равно никакого толку из этого не выйдет. Ему еще тридцати нет, ей намного больше, да еще выглядеть исхитряется старше своих лет. В глубине души она всегда знала, что ни в какой Сенегал не уедет… Она всегда думала о том дне, когда Герэ бросит ее ради какой-нибудь молодой и красивой женщины, а она останется в одиночестве, еще более страшном, чем теперь. Этого она не перенесет. Те несколько кадров, которые выдумали они вдвоем, – помолодевшая Мария на фоне банановых деревьев опирается на руку Герэ, чтобы взойти в пирогу; он и она, оба процветающие предприниматели, в баре с кондиционерами; или еще такой кадр: она показывает очарованному Герэ небывалой красоты орхидею – все эти кадры пора отправить в мусорную корзину вслед за другими из прошлой ее жизни, – слава богу, она уже не помнит, какого они были цвета.
– Надеюсь, ты в него не влюбилась?
Голос Жильбера вывел Марию из задумчивости.
– Я? – засмеялась она. – Чтобы я влюбилась в юнца, да еще мифомана вдобавок? Послушай, Жильбер! Неужели ты думаешь, что в мои годы я могу еще кого-то любить? В моем возрасте, когда желания…
– Что значит возраст… – начал было Жильбер (выпячивая грудь и подкручивая указательным пальцем давно вылезшие усы), но тут собака яростно залаяла и вскочила, готовая броситься к двери. Одновременно оглушительный вой сирены наполнил воздух, и Мария крикнула Жильберу: «Авария на шахте. Не бойся, бомбить нас не станут». Жильбер собирался уже в очередной раз обидеться, поскольку она снова заподозрила его в трусости, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился растрепанный, с возбужденными блестящими глазами Герэ.
«Недурно, – подумала Мария, – мне нечего за него стесняться». Такую же оценку она прочитала в глазах Жильбера, усиленную легким страхом. На мгновение ей захотелось, чтобы Герэ вздул хорошенько ее старинного сообщника; чтоб он взял все дело в свои руки, съездил к перекупщику, обстряпал все сам, проявил смекалку, выиграл! Эта несуразная надежда продержалась в ней три секунды, за которые Герэ успел аккуратно повесить пиджак на вешалку и произнести натужное: «Здравствуйте, месье».
– Я прошу прощения, – начал он, – что ворвался вот так, но случилась авария. Мы свободны до воскресенья, а предупредить я тебя, то есть вас, – поправился он, обращаясь к Марии, – не мог.
От этого «вас» Жильбер почувствовал себя уверенней и рассмеялся.
– Стало быть, здесь разговаривают на «вы»? – сказал он. – Ладно! Я, значит, Жильбер, а вы… Гаро? Герен?.. Что-то в этом роде?
– Герэ, – рассеянно отвечал жалкий Мариин вздыхатель.
В действительности же Герэ, вместо того чтобы обрадоваться, совершенно потерял голову. Человек этот, должно быть, привез деньги, посланец фортуны, так сказать, но Герэ никак не ожидал, что он будет разговаривать с ним так насмешливо и враждебно. В конце-то концов, они ж ему треть оставляли… Мог бы и полюбезнее быть.
– Вы приехали на поезде? – начал он. – Дорога длинная…
– Он приехал на автомобиле, и, вообще, не беспокойся о нем.
Голос Марии звучал презрительно. Она ни разу не взглянула на него с тех пор, как он вошел, и если б не ее рука, гладившая его накануне по голове и по шее, он бы подумал, что она его ненавидит или презирает, как прежде. Жильбер недоуменно поглядывал то на Герэ, то на Марию. Что-то тут складывалось не совсем так, как он предполагал… Возможно, все дело в интонации… Он решил действовать напрямую:
– Ну и каково оно, всадить человеку пятнадцать ударов ножом подряд? – поинтересовался он.
– Семнадцать, – машинально поправил Герэ.
– Ах, извините, семнадцать! И как вам это понравилось? Забавно? Вы без труда справились с таким здоровым мужиком?
Герэ покраснел, растерялся.
– Прекрати, Жильбер, не надо, – вмешалась Мария. – Ты читал газету? – продолжила она, протягивая Герэ роковую страницу, и тот, подняв брови, сел читать за стол напротив Жильбера.
В эту минуту он заметил возле камина чемодан и поднял на Марию вопросительный взгляд, но та повелительным кивком головы велела ему читать. Герэ прочитал статью, молча отложил газету. Он сидел с опущенными глазами, ощущая на себе тяжесть двух взглядов. Молчание продолжалось секунд сорок, первым не выдержал Жильбер:
– Что скажешь, Джек-потрошитель?..
Герэ, казалось, его не видел и не слышал. Он медленно поднял глаза на Марию и выговорил, словно через силу:
– Прости меня, послушай… прости…
– Ты просишь прощения? – спросила она. – За то, что не убил его?
– Нет, – ответил Герэ чуть слышно. – Я прошу прощения за то, что сказал тебе, что убил его.
– Ты мне ничего не говорил, – уточнила Мария. – Я сама так подумала, мне так хотелось. Мне следовало догадаться по твоей физиономии, по всему, что ты не мог этого сделать. Будет мне наука…
– Ты на меня не слишком сердишься? – Герэ начал понемногу оживать. – Сколько раз мне хотелось тебе все сказать… ты не знаешь… Сейчас я даже вроде как облегчение испытываю… чудно, да? – И он застенчиво улыбнулся.
– Насчет облегчения мы тебе поможем… – вмешался Жильбер. – Мы собирались оставить тебе твою долю за работу… но теперь… сам понимаешь, об этом и говорить нечего. Если Мария настаивает, я ей так и сказал: могу с ней разделить чаевые. Самую малость… кусков десять-двадцать… У тебя небось подружка есть… Ну там, родственник или приятель, – поспешно поправился он, по взгляду Герэ поняв, что допустил оплошность.
– Это не важно, – пробормотал тот, – не важно… Мне все равно. Чаевые мне не нужны, я не пью… – И он как-то жалко хихикнул.
– Ну, хорошо, – сказал Жильбер. Он нервно озирался, ему казалось, что разговор сильно затянулся, что пора действовать. – Пошли, Мария? Ты идешь или нет? Машина в ста метрах отсюда, пришлось ее там оставить, до того скользко. Чертова местность, когда дождь, тут вообще не проедешь…
– Я тебе в комнате оставила конверт, – сказала Мария, не глядя на Герэ. – Ты сможешь купить себе много мотоциклов… пребольшущих.
Жильбер уже открыл дверь, и Мария направилась вслед за ним.
Герэ вскочил с места.
– Да нет же, – произнес он глухо, но так, что Жильбер застыл на месте. – Нет же, так не пойдет… Куда ты?
– Слушай, ты, мифоман… – Жильбер обернулся, он почувствовал себя уверенней, оттого что фраер занервничал. – Чего ты под ноги лезешь? Мария тебе там кое-что оставила… Ну и радуйся! А теперь она уезжает в солнечные края.
– Да нет же. – Герэ тряхнул головой. – Так не пойдет…
– Может, ты думаешь, что Мария останется в этой жуткой дыре пирожки тебе печь? Совсем спятил! Мария теперь заживет красиво. Между нами, старик, ты ей уже поднадоел. Такие комики не в ее вкусе, знаешь…
– Не в этом дело… – начал Герэ. – Не в этом дело…
Жильбер понял это на свой лад, и голос его сделался грубым:
– Если ты насчет денег, так тебе тут ничего не светит. Мы с Марией делим пополам. Отваливай, я, знаешь ли, тороплюсь. С фофанами в одной комнате находиться не люблю. А ну, подвинься! – добавил он, потому что Герэ стал в дверях, расставив руки, точно пьяный.
– Отойди, Герэ, – сказала Мария. – Отойди. Все кончено…
– Он денег хочет… – сказал Жильбер. – Что ты думаешь? Погляди на этого кретина, он хочет денег… Но он их не получит, – добавил он и достал из кармана хваленый нож. – А ну, проваливай. – И он покрутил ножом перед носом у Герэ.
– Уезжайте куда хотите и деньги берите, мне на них наплевать, – проговорил Герэ все тем же глухим голосом. – Но оставьте Марию. Мария останется со мной. Она мне сама сказала. Мы поедем в Сенегал… Я даже расписание теплоходов знаю… Мы уже три месяца собираемся, так ведь, Мария? Так что убирайтесь вон!
– Ты хочешь, чтоб я уехал с деньгами и оставил тебе Марию?
Жильбер говорил возмущенно, хотя на самом деле такая мысль пришлась ему весьма по душе. Если Мария согласна, это б просто здорово было… Но Мария нахмурила брови и часто дышала, стало быть, нервничала, а значит, следовало поторопиться.
– Да отойдешь ты или нет? Последний раз говорю… Я уезжаю, и Мария тоже. Понял, ты, пес приблудный?
Мария шагнула к двери. Герэ находился в таком смятении, что, возможно, и пропустил бы ее, если бы Жильбер с неуместной галантностью не пожелал бы открыть ей дверь, оттолкнув Герэ к стене. От его прикосновения Герэ внезапно взбеленился, судорожно бросился на него, схватил за ворот и принялся трясти.
– Марию ты не увезешь! – кричал он в ярости, а Жильбер елозил у него в руках. – Мария останется со мной, с деньгами или без – нам плевать! Она будет с нами: со мной и собакой… Потому что она нам с собакой нужна. Понятно? Я люблю Марию, – орал он. – Мне плевать на Сенегал, на Бетюн… Мне нужна Мария. Мария и собака, больше ничего.
– А ну, пусти…
Жильбер задыхался. Он побледнел, как тот пижон в баре. И, как тогда, Герэ этого не замечал.
– Марию ты не увезешь! – кричал он в ярости, а Жильбер елозил у него в руках. – Мария останется со мной, с деньгами или без – нам плевать! Она будет с нами: со мной и собакой… Потому что она нам с собакой нужна. Понятно? Я люблю Марию, – орал он. – Мне плевать на Сенегал, на Бетюн… Мне нужна Мария. Мария и собака, больше ничего.
– А ну, пусти…
Жильбер задыхался. Он побледнел, как тот пижон в баре. И, как тогда, Герэ этого не замечал.
– Отпусти его! – резко вмешалась Мария. – Отпусти его, Герэ!
– И Мария нас тоже любит… – не унимался Герэ, глядя, как стукается об стену голова Жильбера. – Она тоже не хочет жить без нас… Понимаешь?
Но Жильбер ничего этого не понял, он понимал одно, что сейчас помрет, если этот здоровый олух его не отпустит; он нащупал нож и медленно, но умело всадил его Герэ в живот, а тот в первую секунду как будто даже и не почувствовал.
– Да отпусти же его! – крикнула не заметившая ножа Мария.
Она подумала, что Герэ просто послушался ее, когда Жильбер, получив освобождение, отступил к ней. И только тут она увидела пятно на брюках Герэ, увидела его удивленное лицо, увидела, как он упал поперек дверного проема. Собака подошла и принялась обнюхивать его с потерянным видом.
– Черт!.. – прошептал Жильбер. – Черт!.. Он меня напугал!
– Вызови «Скорую», – коротко сказала Мария.
Но она видела, откуда идет кровь, и уже знала всю правду.
«Скорая» приехала быстро. Даже слишком, по мнению Герэ, который еще не чувствовал боли и которого вид хлещущей крови не столько пугал, сколько удивлял. Мария подложила ему под голову свое пальто, – значит, она не уезжала, а это главное. У него отлегло от сердца. Он уже пал было духом, но теперь это позади, теперь она все знает, она останется с ним, и они заживут в свое удовольствие, с деньгами или без. Он был любезен с врачом и санитарами и без труда убедил их, что это несчастный случай. «Селезенка…» – сказал врач, чуть побледнел и стал действовать расторопнее.
Носилки укладывали в машину, Герэ видел небо, поля, верхушку террикона, а главное, он видел перед собой лицо Марии и ее устремленный на него взгляд, немного странный, но полный нежности.
– Ты будешь здесь, когда я вернусь? – спросил он.
Он чувствовал, что ему не хватает дыхания, что он бледнеет, что ему холодно. Идиотская драка… Он всегда знал, что драться глупо.
– Да, – отвечала она, – я буду здесь.
Теперь он уже лежал в «Скорой». Врач сидел возле него, он пощупал пульс и посмотрел на вопросительно поднявшую брови Марию. Герэ увидел, как врач, опустив глаза, покачал головой слева направо, но не понял, о чем это они. У Жильбера, видать, поубавилось спеси. Он смывался в сторону своего автомобиля. Санитар закрывал двери «Скорой», небо сужалось на глазах у Герэ, сжималось между двумя цинковыми плоскостями. Он поднял руку, чтоб остановить санитара, и тот задержался из любезности, хотя они очень спешили…
– Ты будешь меня ждать? Это точно? – спросил Герэ непонятно отчего охрипшим голосом. – Ты будешь меня ждать… поклянись, Мария…
Мария заглянула в полумрак «Скорой». Он видел ее лицо неправдоподобно крупным планом. «Лицо, скорое на презрение и такое нежное, когда она ослабляет контроль над собой», – думал он. Боль в боку уже давала о себе знать.
– Я буду ждать тебя всю жизнь, дурачок… – сказала она тихо.
Санитар закрыл дверь, и теперь Герэ видел только эту белую стену, отделявшую его от Марии.
«Скорая» помчалась на полной скорости, включив все сирены, хотя это было уже не нужно. Собака побежала следом, но метров через двести остановилась посреди дороги, поняв тщету своих усилий. Она смотрела в сторону города, потом обернулась: Мария стояла неподвижно на том месте, где Герэ увидел ее однажды, когда она ждала его в своем черном платье. Мария не шевелилась.
Собака помедлила, поглядела еще на дорогу, затем на Марию и побрела бог весть куда.